Кроме того, нельзя забывать о существовании достаточно четкой грани между ранним и более поздним «Письмами» Саллюстня, т. е. следует учитывать как изменение отношения автора к своему адресату, так и изменение самих проектов реформ. Если на основании более раннего «Письма» вполне закономерен вывод, что Цезарь был в то время для Саллюстия единственным политическим деятелем, на которого он возлагал надежды, связанные с реформой государственного строя, то в позднем «Письме» явственно проступают черты неуверенности и даже разочарования в Цезаре. Что же касается самих проектов реформ в более позднем «Письме», то они носят довольно поверхностный характер и сводятся к ближайшим практическим мероприятиям, из которых самым серьезным следует считать предложение об искоренении ростовщичества.
Наряду с этим можно отметить и другую тенденцию. Действительно, теперь, т. е. ко времени вторичного обращения к Цезарю, Саллюстий основной причиной упадка и разложения римского общества уже считает нравственное несовершенство граждан. Это принципиально важный момент. Таким образом, Саллюстнй в какой–то мере подходит к программе «нравственной регенерации» общества, что сближает его позиции — ко только с этого момента! — с позицией Цицерона, нашедшей свое отражение в благодарственной речи за Марцолла.
Остается выяснить вопрос о том, насколько практическая деятельность Цезаря в целом соответствовала или, наоборот, не соответствовала теоретическим «установкам» и конкретным предложениям, сформулированным Цицероном и Саллюстием. Нам уже приходилось отмечать, что внутриполитическая деятельность Цезаря между 50 и 46 гг. не только не совпадала с предложениями Саллюстия, но иногда и прямо противоречила смыслу его проектов. Что же касается соответствия деятельности Цезаря программе «нравственной регенерации» римского общества, изложенной в речи за Марцелла, то хотя и высказывался взгляд, что данная программа нашла свое отражение в законодательстве не только Цезаря, но и Августа, мы склонны думать, что серьезные основания для подобного вывода отсутствуют. Они отсутствуют хотя бы уже потому, что «программа регенерации», как в этом очень нетрудно убедиться, изложена Цицероном в столь общем виде и вместе с тем столь лапидарно, что она никак не может служить материалом для столь далеко идущих сопоставлений.
Как уже отмечалось, мы, несомненно, имеем дело с различными «вариантами» восстановления государства после потрясений гражданской войны. И Цицерон, и Саллюстий, и Цезарь руководствовались именно этой задачей, с тою только разницей, что перед первыми двумя она стояла сугубо теоретически и они выступали в роли консультантов–советчиков, тогда как перед Цезарем эта же задача вставала как насущная и практическая необходимость. И если есть основания говорить о различных пониманиях этой задачи, то подобные расхождения скорее обусловлены несоответствием между теорией и практикой, чем борьбой между отвлеченными категориями: «полис» — «империя» или «принципат» — «монархия».
Какой вариант был избран Цезарем? Как понимал он задачу восстановления государства? Какой он пред почел путь, насколько учитывал обстановку и сложившееся соотношение сил?
Когда после победы при Тапсе Цезарь вернулся в Рим победителем, поскольку решающий этап гражданской войны был уже завершен, первой и неотложной задачей, вставшей перед ним, было удовлетворение нужд и требований его солдат. Отсюда политика земельных раздач и наделении, щедрые награды. Непосредственно вслед за этим требовалось подсчитать «потери», и не только среди тех, кто воевал на полях сражений, но и среди гражданского населения. Эта достаточно широкая проблема в свою очередь распадалась на ряд более частных задач. Проведенный ценз показал катастрофическую убыль числа граждан. Отсюда такие мероприятия, как законы против эмиграции и муниципальный закон. Однако это были меры скорее сдерживающие, негативные, а отнюдь не позитивное решение вопроса. Поэтому сюда следует присоединить мероприятия Цезаря по распространению гражданских прав и выводу колоний (о несколько ином аспекте этих мер будет сказано ниже). Но и этого еще было недостаточно. Общая задача «подсчета потерь» (а вместе с ними и наличных сил) требовала какого–то решения вопроса о городском люмпен–пролетариате. С попыткой решения Цезарем этого вопроса опять–таки связаны политика колонизации и сокращение до 150 тысяч (т. е. более чем вдвое!) контингента лиц, получавших даровой хлеб.
И наконец, перед Цезарем стояла задача восстановления нормального и к тому же налаженного в интересах самого Цезаря функционирования государственного аппарата. К этой области следует отнести такие мероприятия, как пополнение сената, законы об увеличении числа магистратов, закон о провинциях, новый порядок взаимосвязей между диктатором и комициями. Эту задачу «восстановления» государственного аппарата нельзя рассматривать изолированно от другой стороны той же проблемы — стремления найти новую и достаточно надежную социальную опору. Но вопрос о социальной опоре — особый и большой вопрос, требующий поэтому и особого рассмотрения.
Таков, на наш взгляд, путь (или вариант), избранный Цезарем для восстановления государственного строя, поколебленного гражданской войной. Как нетрудно убедиться, этот путь достаточно четко отличается и от утопических предложений Саллюстия, сформулированных в его раннем «Письме», и от программы «нравственной регенерации государства и народа», изложенной Цицероном в–речи за Марцелла (и более близкой к проектам реформ Саллюстия в его последнем «Письме» к Цезарю). Удовлетворение требований армии, укрепление и «восстановление» римского (именно римского!) гражданства, четкая работа государственного аппарата и его приспособление к новым условиям — таков вариант Цезаря, отличающийся от перечисленных проектов реформ не как абстрактный идеал «империи» ог не менее абстрактного идеала «полиса», но как практический план, подсказанный всей конкретной обстановкой, от теоретических и «кабинетных» построений.
* * *
Реформаторская деятельность Цезаря, его усилия по «восстановлению государственного строя» были, однако, вскоре прерваны срочным отъездом на последний, хотя для Цезаря отнюдь не новый театр военных действий — в Испанию. Здесь создалось довольно серьезное положение.
После окончания африканской кампании два легиона, стоявшие в Дальней Испании, снова возмутились (они восставали уже и раньше, против Квинта Кассия), изгнали наместника провинции Г. Требония и заявили о поддержке дела помпеянцев. Когда в Испанию прибыл старший сын Помпея — Гней, он немедленно был провозглашен главнокомандующим. Вскоре здесь же оказались Секст Помпей (младший сын), Тит Лабиен и Атий Вар. Они привели с собой корабли и уцелевшие части африканской армии. При их деятельном участии, проявив большую энергию, Гней Помпей сумел за сравнительно короткий срок собрать крупные силы: он располагал тринадцатью легионами, не считая вспомогательных войск, полученных от мавретанского царя Бокха (Бокх, недовольный тем, как был решен Цезарем вопрос о Нумидии, отпал от него). Конечно, названные легионы не состояли сплошь из римских граждан, но все же помимо двух, изгнавших Требония, некоторые были сформированы из ветеранов Афрания, из римских жителей таких городов, как Италика или Кордуба, и в военном отношении не вызывали сомнений. Легаты Цезаря — Квинт Фабий Максим и Квинт Педий не смогли справиться с таким серьезным противником, и только флот под командованием Гая Дидия, высланный Цезарем еще тогда, когда он по дороге из Африки задержался на Сардинии, имел некоторые успехи (удачный морской бой против Атия Вара). Общее же положение в Испании было таково, что участие Цезаря в военных действиях становилось и неизбежным, и необходимым.
На этот раз Цезарь отнюдь не стремится покинуть Рим. Отъезд был для него вовсе нежелателен, прихолилось оставлять массу не доведенных до конца дел, отказываться на какой–то — и не очень определенный — срок от реализации ряда намеченных планов. Отъезд был очень некстати и по причинам личного характера: в Риме и даже в самом доме Цезаря находилась Клеопатра, которая привезла с собой своего новорожденного сына. Она называла его сыном Цезаря и хотела получить от Цезаря разрешение дать ребенку его имя. То, что Цезарь принял ее в своем доме, принял при благополучно здравствующей жене, произвело в Риме весьма неблагоприятное впечатление и долгое время служило предметом оживленных пересудов и светских сплетен.