Во время судебного разбирательства толпа на Форуме настолько явно выражала свое сочувствие Клодию, что судьи потребовали от консулов вооруженной охраны. Но ее так и не пришлось использовать, ибо, к негодованию и растерянности просенатских деятелей, Клодий был оправдан (31 голосом против 25). Цицерон был, конечно, уверен в подкупе судей и открыто говорил об этом. О его негодовании свидетельствуют письма к Аттику, в которых он утверждает, что благодаря оправданию Клодия укрепление государства и единение всех достойных граждан, достигнутые якобы в его консульство, теперь повержены в прах одним этим ударом. И хотя подобные ламентации были явным преувеличением, зато бесспорным фактом было другое: в лице Клодия Цицерон нажил себе отныне непримиримого и смертельного врага.
Дело Клодия, занявшее почти всю первую половину 61 г., имело для сената еще тот смысл, что давало возможность оттягивать под различными предлогами рассмотрение требований, настойчиво выдвигаемых Помпеем. Речь шла об утверждении ряда сделанных им в Азии распоряжений и о наделении его солдат землей. Сам Помпей в первые дни после своего возвращения пытался установить контакт с сенатом. Его выступления в связи с делом Клодия носили, как с удовлетворением отмечает Цицерон, «весьма аристократический характер».
Однако очень скоро Помпей смог убедиться, что, действуя таким путем, он ничего не добьется. Следовало искать каких–то «окольных путей». Приближались консульские выборы на 60–й год. Одним из кандидатов был Квинт Цецилий Метелл Целер, с сестрой которого, Муцией, Помпей только что развелся. Очевидно, считая, что эта кандидатура в данной ситуации его не устроит, Помпей выдвигает нового претендента — Луция Афрания, бывшего его легатом в Азии, причем не останавливается перед самым беззастенчивым подкупом. В развернувшейся предвыборной кампании подкупы достигли таких масштабов, что последовало два специальных решения сената. Тем не менее на состоявшихся 27 июля 61 г. выборах прошли кандидатуры Метелла Целера и Луция Афрания.
Через два месяца после этих выборов, в последних числах сентября, состоялся пышный двухдневный триумф Помпея. Он красочно описан Плинием Старшим, Аппианом, Плутархом и другими античными авторами. В первый день триумфа в процессии были пронесены две огромные таблицы, на которых были перечислены крупнейшие деяния Помпея: его победы над 22 царями, распространение римских владений до Евфрата, увеличение годового дохода римского государства (благодаря податям с новых провинций) с 50 до 85 миллионов драхм, перечисление покоренных стран и народов во всех трех частях света. За этими двумя таблицами двигались нескончаемым потоком колесницы и мулы, нагруженные военными доспехами, золотом, сокровищами, художественными изделиями, драгоценной утварью, произведениями искусства. На следующий день процессия состояла из «живых трофеев» : сначала были проведены толпы пленных из различных стран, затем шли знатные лица и заложники, среди которых было семь сыновей Митридата, Аристобул с сыном и двумя дочерьми, сын Тиграна, вожди пиратов, албанские и иберийские князья. Наконец, окруженный блестящей, свитой из своих легатов и трибунов, на украшенной жемчугом колеснице следовал сам триумфатор, облаченный в тунику, которую, по преданию, носил еще Александр Македонский.
Но все это было лишь красочным спектаклем в пышных декорациях. Ни сам Помпей, ни его влиятельные противники из сенатской среды не питали на этот счет никаких иллюзий. Обстановка в сенате была в данное время малоблагоприятной, и Помпей едва ли мог рассчитывать на удовлетворение своих главных требований. Намечался раскол между сенаторским и всадническим сословиями, кроме того, в сенате — после провала осуждения Клодия — открыто господствовали ультраконсервативные лица и настроения. Помпей вынужден был снова искать окольных путей: он старается сблизиться с Цицероном и с Катоном — у последнего он даже просит двух племянниц (или дочерей), с тем чтобы на одной из них жениться самому, а другую выдать за своего старшего сына, однако получает отказ.
Обсуждение требований, выдвинутых Помпеем, состоялось в сенате лишь в начале 60 г. Оба консула, и Метелл Целер и даже Луций Афраний, на которого Помпей возлагал такие надежды, оказались недостаточной опорой. Враждебную кампанию открыл Лукулл, который получил наконец возможность свести старые счеты с Помпеем. Он выступил против суммарного утверждения сделанных Помпеем распоряжений и предложил обсуждать их в отдельности, по пунктам, что, конечно, открывало простор нескончаемым дискуссиям. Его немедленно поддержали Квинт Метелл Критский, Красс и Катон.
Убедившись на этом примере, насколько длительной, а скорее всего, и бесплодной будет борьба в сенате за осуществление его требований, Помпей решил в отношении аграрного вопроса действовать иным образом. В самом начале 60 г. близкий ему трибун Луций Флавий внес проект аграрного закона. Проект затрагивал наделения землей, осуществленные при Сулле и даже при Гракхах. Вопрос ставился так: земля должна покупаться в течение пяти лет на доходы от податей с тех новых провинций, которые были завоеваны Помпеем. Цицерон выступил в защиту аграрного законопроекта, оговорив в нем, однако, ряд существенных изменений. Но против закона ополчился на сей раз не только вечный оппозиционер из консервативного лагеря — Катон, но и консул 60 г. Метелл Целер. Борьба вокруг законопроекта разгорелась столь ожесточенная, что Флавий, желая сломить упорное сопротивление Метелла, прибегнул к крайнему средству: заключил консула в тюрьму и запретил ему сноситься с сенатом. Помпею пришлось исправлять промах своего не в меру ретивого сторонника и отказаться от проведения аграрного закона.
Таким образом, Помпей пока терпел неудачу за неудачей. Положение его становилось критическим: контакт с сенатскими кругами не только не налаживался, но, наоборот, пропасть заметно расширилась и, казалось, ничто не могло ее заполнить. С другой стороны, он не мог и не хотел отказаться от своих требований, реализация которых была тесно связана со всей его репутацией, его положением в государстве. Помпей, кстати сказать, проявил в этой столь неблагоприятно сложившейся для него ситуации определенную политическую осмотрительность, гибкость и целеустремленность. Очевидно, следовало искать других возможностей. И эти возможности были им найдены.
* * *
В июне 60 г. возвратился из Испании в Рим Юлий Цезарь. Он приехал оттуда богатым человеком, хотя перед своим отъездом был настолько опутан долгами, что кредиторы не хотели выпускать его из Рима. Ему удалось отправиться в свою провинцию только после того, как Красс поручился за него огромной суммой — более 800 талантов! Однако он вернулся не только разбогатевшим, но и укрепившим свою политическую репутацию, свое общественное положение. Собственно говоря, именно с этого времени он и становится приметной фигурой не только римского Форума, но и римской истории. В этой–связи — несколько биографических данных.
Гай Юлий Цезарь родился в 100 г. до н. э. (или, по мнению некоторых историков, в 104 г. до н. э.). Он происходил из старинного патрицианского рода Юлиев, возводившего свое начало к легендарным прародителям римлян. Однако по своим родственным связям Цезарь был близок к видным деятелям, представлявшим интересы демократических кругов, к популярам. Его тетка была женой знаменитого Гая Мария, а первая жена — дочерью Корнелия Цинны. Кстати, Сулла, вернувшись из восточного похода в Рим, потребовал, чтобы молодой Цезарь развелся со своей женой. Цезарь не выполнил требования всесильного диктатора и потому находился некоторое время в опасном положении. Ему даже пришлось уехать в Азию, и он вернулся обратно в Рим только после смерти Суллы.
С этого времени Цезарь и начинает принимать участие в политической жизни. Прежде всего он стремится снискать популярность среди широких слоев римского населения. Ради этой цели он не жалеет ни сил, ни средств, тратя огромные суммы денег на раздачи хлеба, на устройство игр и зрелищ. В 68 г. он впервые решается на политическую демонстрацию весьма определенного толка: использует похороны тетки, а затем и своей жены для того, чтобы в похоронных процессиях открыто пронести изображения Мария и Цинны и в надгробном слове воздать хвалу вождям разгромленной при Сулле римской «демократии». И сторонники, и противники Цезаря расценили эту демонстрацию как определенную заявку молодого политического деятеля на то, что он попытается вновь объединить и сплотить демократические силы.