Кашпировский медленно поднял голову, очень долго, как показалось пациентке, смотрел из-под своего могучего лобья на неё и вдруг оглушительно громко рявкнул на всю Тверскую:

- Мяса жрать меньше надо, свинья такая! Вон отсюда!

Ритик кубарем выкатилась из кабинета мимо секретарши и, что было духа, так же кубарем, покатилась домой, вся на нервах же, обзванивать своих подружек, о том какой же Кашпировский говнюк. Взял деньги, наорал, как последний подонок, и еще доктор называется после этого.

Квартира у Ритика на улице Горького, нынешней соответственно Тверской, около Моссовета, с подогреваемыми полами и огромным холодильником, забитым всякой вкуснятинкой. Ритик перво-наперво бросилась к своему большому железному другу и засунула себе в рот хороший кусок ветчины. Стала медленно и со вкусом жевать, запивая домашним брусничным компотиком, изредка постанывая и перекатывая голову с права налево по своему подбородку. "Какой идиот, - думала она, - мяса, видите ли, жрать меньше надо, ишь раскомандовался, свинья такая, светило хреново".

И только у Ритика всплыли в памяти эти золотые слова, как жестокая судорога свела желудок её, и едва она успела добежать до просторного туалета с подогреваемым полом, как вся ветчина, под громкий рык, вывалилась из маленького рта, смоченная брусничной водичкой.

Да, доктор Кашпировский опять оказался на высоте!

С тех самых пор Ритик не ест мясо, однако, только один сорт его - свинину. Видимо слова: - ...свинья такая, - в сознании у Риты были восприняты по-другому. Но зато ей не нужно никаких делать особых усилий, переквалифицируя себя в еврейскую беженку. Не есть поросятинку.

Такие дела.

Волк и коза

(басня)

Волк видит - коза пасется на каменной горе и нельзя ему к ней подобраться. Он ей и говорит:

- А пошла бы ты вниз, коза, тут и место поровнее, и трава для корма много слаще?

А коза и отвечает ему:

- Да пошел ты, козел...

ЛОНДОН

Второй раз мне было отказано в эфире на БиБиСи, потому что новый председатель КГБ (запамятовал его фамилию) выпустил, наконец, семью русского шпиона и беженца Олега Гордиевского к своему любящему мужу и отцу в Лондон, и счастливые люди, борцы за свободу слова и государственных тайн нашли добрый прием под крышей парламентской монархии. Сева, естественно, отложил и в этот раз интервью, отдав предпочтение борцам, вместо засраного андерграундного художника по жизни, проживающего на Олд Кент Роуд в трущобах Южного Лондона и питающегося фруктовыми отбросами с Ист-эндовского рынка.

Мне, правда, торопиться было некуда, так как жизнь моя лимитная текла спокойно и весело под сенью этой самой парламентской монархии и в бесплатном жилье. Так что, когда время подошло, то найти меня было очень просто, нужно просто кинуть маленький камешек в окно второго этажа, третьего от угла по Гленвэй 45 (из пентхауса на Олд Кент Роуд меня тогда уже выперли по решению суда Южного Лондона), и я к вашим услугам. Что и случилось однажды вечером. В окно постучал лёгкий кирпич, и седые длинные волосы увлекли меня в студийные кулуары БиБиСи.

Перед моим эфиром, который был посвящен как раз проблемам лондонской полиции в борьбе с нелегалами и лимитчиками из России, Сева работал с лысым, спокойным, приятным мужчинкой, типично борингового бухгалтерского вида. Сидя в студии с операторами за стеклом и отчаянно пытаясь побороть растущее волнение оттого, что по приезде в Рашу придется доказывать, что я только что разговаривал с Плантом и тот стрельнул у меня "Астру", я думал, кому к черту нужны воспоминания бывших Советских бухгалтеров. Если, конечно, они не смылись с кучей зелёных, бумажных денег или Золота Партии.

Передача закончилась, Сева вышел с бухгалтером, нежно и осторожно поддерживая его под руку, нежно смотря в глаза и рассыпая любезности. Если б не Всеволодова прелестная жена я подумал бы, что два педрилки договариваются о свидании на Пикадильке.

Я встал навстречу Севе с блеском в глазах, в которых до сих пор сияло отражение страшной физиономии Роберта Планта.

- Витя, познакомься, это Михаил Уржаков. Это, со кол, новая волна молодежной иммиграции в Великобританию. Молодежь нынче не блюдёт никаких законов, чтобы добиться своего, что крайне радует.

- Виктор, Виктор Суворов, - мягко сказал бухгалтер и пожал мою влажную от стэирвэй ту хэвэн руку.

И столько в его руке было энергии, что я понял, эти пальцы, вряд ли считали засаленные купюры в окошках металлургических сберкасс и выдавали их в натруженные, усталые повседневной измученностью, руки.

- Удачи Вам, Миша. Она нам сейчас нужна как никогда.

Мне стало так приятно, что он назвал меня на Вы с большой буквы, что на мгновение забыл о Цепах. Сразу, кстати, чувствуется, когда тебя называют с большой буквы. Положа ногу на ногу, руку на сердце, Виктор был единственный человек в моей жизни, если не считать моих родителей, называвшими меня на Вы. Родители начали называть сразу, когда я пришел после первого дня в первом классе школы номер 1 в городе герое Уфе.

По крайней мере, Витя дал это понять, даже может, не имея это глубоко ввиду.

Потом открыл свой небольшой, коричневой кожи, саквояж, придерживая его на колене, вынул оттуда небольшую книгу. Сева, читая его мысли, протянул ему свой стёршийся в боях за свободу слова, уставший, рабочий Паркер.

"Михаилу. Будь добр! Виктор Суворов" вывела белая рука второй стороне обложки. Меня сразу пробило, что это идентично автографу Артура Хэйли для Найджла на обложке "Аэропорта".

На обложке книги бухгалтера рельефно прбивалось название его произведения - "Ледокол".

"Полярник он, что ли? - подумал я, и, пожав еще раз белую руку, для получения полного фэн шуя от рокера Планта и полярника Суворова, двинулся вслед за Севой в студию.

ВАНУА-ЛЭВУ

Этот "Ледокол" в издании Британского "Пингвина" лежит в его коллекции совместно с "Аэропортом" того же "Пингвина". Мало того, что книги завёрнуты в тяжёлый целлофан и запаяны от проникновения воды, что не открыть, так еще лежат в металлической коробке из-под кубинских сигар "Гавана".

Так вот жизнь сводит и разводит задрипанных горе-писателей-художников-по-жизни с предателями Советской Социалистической Родины, Земля, Солнечная Система, Млечный Путь, приговорёнными ГРУ заочно и пожизненно к расстрелу из двадцати восьми автоматов системы АКМС навзничь.

МГ.

СВЕРДЛОВСК

Все что есть, это - рок-н-ролл. Мне кажется, что напалм, что рок-энд-ролл очень созвучны по утрам. И то и другое испепеляет. А как приятно было чувствовать себя напалмом в России.

"Коммунисты, я буду жрать ваше мясо"!

Круто, правда? Это из бывшего репертуара бывшего Красного Хача, группы Свердловского Рок Клуба начала Перестройки.

Мама моя, Антонина Александровна Уржакова, пожилая, прелестная женщина, говорит, что никогда не отречется от идеи, с которой она росла всю жизнь. У ней хоть идея есть. Не то что у нас - гденьги, гденьги и водкадавай!

Меня же Егорка со Стешкой сейчас иногда спрашивают, - "Папан! А чо такое ващще комунизьм?"

Я грю, - "Да я уже постарел, не помню, дети мои чо это такое. Вы бы лучше капитализьму учились". "А чо такое постареть, папан?" (Они у меня всегда чокают, независимо от того, где наше проживание осуществляется - в Амстердаме, Лондоне, Нью-Йорке, Лиссабоне, Стокгольме, Гонконге и тд. - уральская, бляха-муха, кровь, ю ноу, вот ай мин!)

А когда ты поймёшь, что постарел?

Просто! Говно теорема, детишки!

"Если ты начал открывать пивные бутылки открывалкой, значит, ты мощно постарел".

Такие дела.