Теперь стало ясно, что древняя, силурийского возраста, толща известняков, по крайней мере, на протяжении 20 километров надвинута на более молодую песчано-сланцевую угленосную свиту перми. Надвиг прошел по пологой, волнистой поверхности, так что подстилающие пермские породы местами вскрывались рекой, образуя окна. Такое явление пологого перекрытия молодых пород более древними носит название "шарьяж". Еще ниже, на 27-м километре от порога, удалось наблюдать и самую поверхность шарьяжа.

Сланцы здесь были перетерты в рыхлую глинистую массу с вмятыми в нее округлыми, как караваи, обломками известняков. Такое смешение пород разного возраста называется "меланж". Он возникает в процессе волочения одних пачек пород по другим. В данном случае сланцы, по которым волочились известняки, имели глинистый состав, играли роль смазки, а оторванные при волочении обломки известняков окатывались и втирались в глинистую массу сланцев. Ниже, в крупных плитках сланцев, нашлись отпечатки флоры, что также подтверждало их пермский возраст. Обнажение меланжа имело столь необычный вид, что на него обратил внимание еще Миддендорф и привел его зарисовку в своем отчете (Прим. Миддендорф А. Ф. Путешествие на Север и Восток Сибири. Спб., 1860). Какого-либо объяснения этому оригинальному явлению он, конечно, дать тогда не мог.

Нижняя Таймыра на всем пройденном пространстве текла в узком каменистом ущелье, имела быстрое течение и глубины до 15 — 20 метров. Местами в круто стоящих пластах известняка вследствие выветривания и размывающей деятельности реки образовались глубокие ниши. Одну из них, наиболее крупную, мы назвали пещерой Миддендорфа. В его отчете есть упоминание, что в одной из ниш, возможно именно в этой, ночевали члены его экспедиции. На 35-м километре известняки кончились, берега стали пологими. В них залегали сланцевые породы, возраст которых установить не удалось. Но видимо, все же это не пермские, а более древние отложения. Продвигались медленно, я большей частью шел пешком или плыл на канобе, внимательно осматривая берега.

Гусей, уток, диких оленей здесь не было, в этой каменистой пустыне они не могли жить. Зато изобилие рыбы. Вечером, становясь на отдых, мы забрасывали в реку свою маленькую ставную сетку-"пущальню", а утром вытаскивали ее полную рыбы. И какой рыбы! Килограммовые красавцы хариусы с огромными радужными спинными плавниками и короли таймырских рек — пестрые гольцы, полярные лососи, близкие родственники европейской семге. Этих могучих рыбин нам доводилось ловить размером не более полуметра, более крупные рвали сетку и уходили.

За 50-м километром река снова вошла в ущелье, где известняки образовали круто поставленные и изогнутые складки. Здесь все свидетельствовало о мощном проявлении горообразовательных сил, которые когда-то сжимали, сдвигали и перемещали друг по другу громадные каменные массы. Эти давленные и мятые породы — тектониты сменялись еще более древними породами — кварцитами и зелеными сланцами. Кварциты когда-то были песчаниками, у которых песчинки под влиянием высокого давления и температуры превратились в сплошную массу, а зеленые сланцы образовались из глин, впоследствии окаменевшие, ставшие тонкоплитчатыми, зеленый цвет им придали новообразования слюды. Сланцы во многих местах, кроме крупной складчатости, обнаруживали тонкую плойчатость и даже гофрировку течения. Переход от известняков к этим породам, к сожалению, не виден, он был закрыт осыпями. Очевидно, впоследствии контакт был раздроблен так, что все превратилось в дресву. Обычное явление, которое всегда печалит геолога: если встречается интересное место, так обязательно или осыпь, или ручей, или болото.

Река постепенно становилась шире, течение медленнее, а берега положе. Здесь уже не было таких скал, как ранее. Зато везде разбросаны громадные валуны гранитов и других пород. В коренных выходах мы еще их не встречали. Очевидно, они были принесены ледником с севера. Обнажений становилось меньше, по берегам преобладали пески и глины, кое-где с раковинами морских двустворчатых моллюсков. Видно, когда-то, уже после оледенения сюда доходило море.

На 93-м километре проехали мимо довольно высокого глинисто-песчаного яра на правом берегу. Здесь, еще во времена похода Харитона Лаптева, был найден бивень мамонта, поэтому яр назывался Мамонтовым. После Мамонтова Яра река сразу расширилась, образовав губу. Течения здесь почти не было, зато приливно-отливные колебания уровня воды хорошо заметны. Лодку на стоянках приходилось крепить на якорь, иначе ее могло унести в прилив. За широким песчаным островом Фомина Губа стала суживаться, а затем перешла в широкий Таймырский залив. Здесь, по его берегам, в низких, сглаженных ледником обнажениях выступали глубоко измененные породы: кристаллические сланцы, кварциты и гнейсы, несомненно, весьма древнего происхождения. Когда-то эти породы были обычными песчаниками и глинами, но во времена древних горообразовательных процессов они опустились на десятки километров в глубины земной коры, где под воздействием высокой температуры и давления подверглись полной перекристаллизации и даже частичному плавлению. Затем, при новых движениях земной коры, они вновь вышли на поверхность и теперь слагали северные отроги Бырранга.

На самом выходе в море решили сделать остановку. Море, насколько видно в бинокль, свободно ото льда. Можно плыть на запад вдоль побережья до острова Диксон. Так и хотелось это сделать, но благоразумие заставило отказаться от такого путешествия. Здесь, на выходе из залива, теплые, пресные воды Таймыры отогнали льды, а дальше, вдоль побережья, они встретятся непременно. Рискованно пускаться в такой путь, и я скрепя сердце ничего не сказал спутникам о своих размышлениях.

Залив и губа, где мы стояли, очень мелководны, так что местами для шлюпки приходилось искать фарватер. При сравнении собственной съемки этого участка со съемкой топографа Ваганова из экспедиции Миддендорфа можно было убедиться, что очертания отмелей, показанных на его карте, в точности совпадали с очертаниями теперешних песчаных островов. Однако за истекшие 86 лет суша поднялась почти на полтора метра. Такой же подъем мы наблюдали на озере Таймыр в месте впадения в него Верхней Таймыры.

Горы Бырранга здесь представляли собой отдельные сглаженные возвышенности, кое-где разбросанные среди ровной как стол прибрежной морской равнины. На юге они обрывались к низменности крутым, почти отвесным уступом высотой сотни метров. В северо-восточной части высота гор достигала более 1000 метров над уровнем моря, а к северу плоскогорье постепенно снижалось, нивелируясь до уровня равнины.

На месте последней стоянки определили астрономический пункт и 10 августа повернули обратно, вверх по Нижней Таймыре. Уровень воды упал до межени. Местами течение в ущельях стало столь сильным, что слабый мотор не тянул, и нам приходилось помогать бечевой. На озере Энгельгардт, по берегам, теперь, после спада высокой воды, открылись обширные отмели, на которых всюду лежал щебень сланцев, песчаников и каменного угля. Куски угля попадались величиной с кулак. Однако его коренных выходов найти не удалось. Их нашли уже после нас, позднее. И сейчас район озера Таймыр, где есть полярная станция, рыболовецкая база и звероводческий совхоз, обеспечен этим углем.

Озеро Таймыр встретило нас неприветливо. Из залива Нестора Кулика мы повернули на восток, вдоль берега озера, с целью обследования и нанесения его на карту. Однако вскоре встречный северо-восточный ветер, перешедший в шторм, заставил нас искать укрытие. Пройдя с трудом километров десять, встретили небольшую бухточку и в ней укрылись в надежде переждать непогоду. Шторм бушевал три дня без перерыва. Очевидно, такая осенняя непогода — характерная особенность здешних мест. Высокий хребет, покрытый снегом, а кое-где и ледниками, соседствует с обширным водным пространством озера и низменностью тундры. Это создает весьма неустойчивое состояние воздушных масс, которые, низвергаясь с гор к озеру, образуют вихревые потоки штормовой силы типа "бора".