Лед прошел 3 июля. В низине левобережья полая вода злилась так, что с высокого правого берега не видно ей конца, мерзлота не позволяла талым водам уходить в почву, и они целиком оставались на поверхности, откуда затем быстро сбегали в реки. Не мешкая, мы сложили все оставшееся имущество в доме. Я оставил на столе письмо, где указал дату отъезда, план маршрута и срок возвращения, после чего мы забили окна и дверь фанерой, закрыли трубу от дождя колпаком и тронулись в путь, рассчитывая к вечеру быть в устье Горбиты. Это было утром 5 июля.

Держаться фарватера трудно, так как берегов не видно. Они под водой, а река сильно меандрирует. Русло мы часто теряли и блуждали по беспредельно залитой тундре, придерживаясь лишь общего направления на северо-восток. Только там, где коренной берег подходил к реке вплотную, образуя глинисто-песчаные яры, удавалось сориентироваться и попасть снова на фарватер. При этих условиях вести съемку бессмысленно. Отложили это дело до осени, на обратный путь. Километров через 40, ближе к устью, местность стала выше, обрисовались берега. Придерживаясь их, мы без труда достигли Верхней Таймыры.

Отсюда на лодке с подвесным мотором втроем отправились вверх по Таймыре, с тем, чтобы попытаться по высокой воде проникнуть как можно дальше в ее верховье, в горы Бырранга. Здесь же оставили Беспалова для определения астрономического пункта. С собой взяли только палатку, брезент, продовольствия на десять дней и запасной бидон бензина. Плыли вдоль левого, более высокого берега. Коренных пород не видно, их выходы под водой. На другой день прошли крупный приток справа. Река здесь разлилась на несколько километров, образуя вместе с притоком безбрежное море воды. Это и есть река Луктах, которую нам называл Сундаптё.

Перед отъездом с Горбиты я расспрашивал, какие реки будут встречаться нам по Верхней Таймыре, выше Горбиты. Сундаптё сказал, что первой будет Луктах, ее верховье — "голова", как он выразился, — близко подходит к верховьям Янгоды, правому притоку Пясины. От Горбиты до Луктаха четыре летних аргиша; далее за Луктахом будет река Аятари. Ниже Янгоды она "вершиной" подходит к верховьям Тареи, тоже правому притоку Пясины. Затем Верхняя Таймыра повернет на север в горы, где разделится на три ветви. Все это, как мы увидели позже, соответствовало действительности. Нганасаны — люди весьма наблюдательные, они могли описать местность, ее конфигурацию, дать схему, конечно, в масштабах своих представлений, обычно измеряемых дневным переходом каравана — аргишем, протяженность которого менялась по временам года.

И действительно, до Луктаха, по нашей съемке, оказалось 43 километра, что соответствовало четырем летним аргишам. Вскоре, через 16 километров, миновали реку Аятари, а за ней Таймыра постепенно поворачивала на север, к горам. Местность стала выше, река потекла уже в своих берегах. Течение усилилось. Вдали показалась терраса высотой 70 — 80 метров. Это свидетельствовало о значительном поднятии местности в недавнее время. По берегам кое-где выступали коренные породы, представленные твердыми кремнистыми известняками. Окаменелых органических остатков в них не видно, так что возраст пород установить было нельзя. Судя по характеру, они схожи с теми, которые довелось видеть на Хантайке.

Русло постепенно разделилось на ряд рукавов. Мы выбрали наиболее крупный и, хотя течение все возрастало, упорно двигались вперед. Река входила в широкую корытообразную троговую долину явно ледникового происхождения. По берегам выступали все те же известняки, но в отличие от известняков Норильского района и Хантайки здесь пласты подняты, круто наклонены (под углом 40 — 50 градусов) к горизонту. Очевидно, горообразовательные процессы в этих местах проходили более интенсивно, сминая пласты горных пород в крутые складки. В виде прослоев среди известняков встречались и диабазы, схожие с норильскими.

10 июля дальше решили не плыть. Река сузилась до 30 метров, вода упала, а течение такое, что нашему мотору его не одолеть. Рискуем застрять и обратно на лодке не выйти. Лучше предпринять пеший маршрут. Макарьин будет вести топографическую съемку, а я геологическую. Постараемся проникнуть как можно дальше в горы.

Оставив лодку на попечение Нориса, отправились вверх по долине Таймыры, осматривая и описывая обнажения горных пород. Известняки вскоре сменились черными кремнистыми, а затем серыми слюдистыми песчаниками с прослоями глинистых и углистых сланцев. Это уже другие породы, более молодого возраста. Их можно было сопоставить с угленосной свитой района Норильска. В них присутствовали пластообразные тела диабазов. Местами они содержали вкрапления сульфидных минералов, количество которых иногда возрастало настолько, что порода с поверхности становилась охристой и рыхлой, рассыпаясь в дресву от удара молотком. Мы взяли специальную пробу на химический анализ. Возможно, что и здесь наблюдались те же процессы рудообразования, характерные для района Норильска и приведшие к возникновению крупных промышленных месторождений. В отличие от Норильска породы были собраны в довольно крутые складки, вытянутые в направлении с запада на восток, как и весь хребет Бырранга, который от Енисейского залива и низовьев Пясины идет вплоть до Хатангской губы.

Всюду по пути встречались крупные валуны гранитов и кристаллических сланцев. Однако в коренном залегании мы этих пород не видели. Очевидно, они принесены откуда-то с севера. Выступы скал гладко отполированы и сглажены, с царапинами и бороздами, вытянутыми с севера на юг, вдоль долины Таймыры. Это работа ледника, который когда-то заполнял долину, двигаясь по ней на юг. Норис, поджидая нас, сварил обед, вскипятил чай. Мы быстро пообедали и тронулись в обратный путь, так как за наше отсутствие вода упала более чем на полметра. Сделали это вовремя: во многих местах, где раньше плыли беспрепятственно, теперь садились на мель. Приходилось всем вылезать и тащить лодку вброд. Пожалуй, еще сутки промедления — и нам бы отсюда не выбраться. После своего выхода из гор река стала глубже. 12 июля мы благополучно вернулись в старый лагерь, в устье Горбиты. Здесь было все в порядке, Беспалов ждал нашего приезда.

Вода сильно упала, реки вошли в свои берега, и открылись прирусловые выходы коренных пород. В устье одного из ручьев, впадающих в Таймыру близ устья Горбиты, в небольшом уступе среди углистых сланцев обнаружили выход черной слюдистой изверженной породы необычного вида. Позднейшее изучение под микроскопом показало, что по составу она близка к кимберлитам — породам, с которыми связаны алмазные месторождения. Следовательно, южные предгорья Бырранга могли быть перспективны в отношении этого полезного ископаемого.

Дальше поплыли вдоль северного, более высокого берега Таймыры. Яры сложены из песков и глин. В устье реки Логаты, второго крупного притока Таймыры, сделали остановку для определения астрономического пункта. В 10 километрах отсюда стояли чумы летующих здесь нганасан. Их зоркие глаза заметили нашу белую палатку, и они, конечно, приехали к нам в гости. Родовой старшина Нере довольно хорошо говорил по-русски, и я расспросил его, какие речки будут встречаться на нашем пути. Он назвал их довольно много. Из крупных слева будут Киниикатари, Фадыокуда, а, справа, уже вблизи устья, — Ситта-Была-Тарида. Далее в озеро Таймыр, которое он называл Дьямо, с восточной стороны впадает речка Ямутарида. Озеро это очень большое, более десяти аргишей, но "сильно мелкое" у южного края.

На другой день, распростившись с нганасанами, поплыли дальше. В береговых ярах кроме глин и песков стали встречаться суглинки с большим количеством валунов самого разнообразного состава и размера — от нескольких сантиметров до полуметра и более. Попадались известняки, песчаники, сланцы, базальты, граниты. Несомненно, это валунные суглинки — продукты отложения некогда проходившего здесь ледника. Интересно, что глины и пески без валунов иногда залегали на этих суглинках, а иногда подстилали их.

По мере приближения к устью Таймыры местность становилась выше, расчлененнее. Появились сопки и вытянутые с запада на восток гряды, сложенные круто стоящими пластообразными телами базальтов. Вершины таких гряд везде отполированы и испещрены шрамами и бороздами. Видимо, здесь интенсивно "пахал" ледник. Вероятно, это был целый покров протяжением не в одну сотню километров (как, например, сейчас в Гренландии или в Антарктиде). Предгорья Бырранга, которые отсюда хорошо видны даже невооруженным глазом, имели всюду округлые, сглаженные формы, нигде не было крутых уступов, скал. Такой рельеф в геологии называется "курчавым", и его присутствие служит одним из веских доказательств былого крупного оледенения.