Миссис Борден Гарриман, в частности, рассказала мне, что мистер Стоу, который не знает ни слова по-норвежски, в тот самый день прогулялся по городу, заглянул в Гранд-кафе, а все остальное время провел в подвале американской миссии. Мы, — те норвежцы, которые оказались в США и имели возможность свободно писать обо всем, читать лекции, выступать по радио, — все мы рассказывали о том, что нам довелось пережить во время немецкого вторжения. Позднее американцы смогли узнать и от других, что норвежцы и не думали покорно склониться перед лицом превосходящих сил и что их вклад в борьбу с немцами на море, в воздухе и в движении Сопротивления был огромен, если учесть, что все-то население Норвегии составляет примерно 3 миллиона человек.

Рассказанное мною о России связано с моими впечатлениями от путешествия через Россию летом 1940 года. В то время Россия официально еще оставалась союзником Германии, хотя уже многие предчувствовали, что это временный альянс и что рано или поздно между двумя сверхдержавами произойдет разрыв. В какой степени русское правительство готовилось к отражению немецкой агрессии, было мало кому известно, по крайней мере, к счастью, об этом не знали немцы. На меня, приехавшую с Запада, удручающее впечатление произвели пустые магазины, нехватка таких необходимых вещей, как обувь и мыло, полная и повсеместная запущенность домов и улиц. Я видела толпы людей, перемещающихся по огромным пространствам этой страны, людей, которые были вынуждены подолгу сидеть и ждать поездов на всех железнодорожных станциях, где мне доводилось проезжать. Это весьма напоминало картину жизни тех стран, в которых немецкая оккупация уже стала реальностью. У того, кто не видел ничего хуже лондонских и парижских трущоб, а также индустриальных городов в долине реки Тайн в период депрессии, эти впечатления не могли не оставить тяжкого следа в душе.

Лиллехаммер, ноябрь 1945

Сигрид Унсет

Норвегия, весна 1940

У НАС в Норвегии часто по обочинам пашни можно видеть штабеля камней, которые были выкопаны из земли и свезены сюда, на край поля. Самые первые камни были сложены первыми поселенцами, они и формируют нижний слой штабеля. Эти камни врастали в землю, постепенно покрываясь мхом и серым лишайником. Камни же, лежащие на самом верху, имеют гладкую, светлую поверхность, это те камни, которые были привезены сюда после последней пахоты. Для нас, норвежцев, эти штабеля камней — предмет гордости, своеобразный памятник прошлого, они — молчаливые свидетели того, как наши предки в течение пяти тысяч лет прикладывали усилия, чтобы обжить эту землю, построить жилища для людей на этих пространствах, порой прямо под отвесными горными склонами и нависающими с них ледниками. Наш народ сумел приспособиться к тяжелым природным условиям и создать себе достойное существование в борьбе с камнепадами и снежными лавинами, с наводнениями, с дикими животными и суровым климатом, когда зима длится девять месяцев, а лето едва-едва достигает трех, и тогда наша страна на короткое время превращается в рай на земле, пока не придут заморозки, а они наступают порой уже в августе, и таким образом, случается, зерно сгнивает на корню, а бывает и так, что снег остается лежать на полях вплоть до Иванова дня, и тогда не знаешь, стоит ли вообще затевать посевную, ведь зерно вряд ли успеет вызреть.

У нас очень длинное побережье, мы обладаем несметными морскими богатствами. Но одному богу известно, сколько безмерного труда и терпения необходимо для того, чтобы овладеть ими, и сколько за нашу историю сотен тысяч людей положили свои жизни в этой борьбе за существование. Найдется ли еще в мире другой народ, который владеет своей страной по такому же безоговорочному праву, по которому владеем ею мы в соответствии с заветом Создателя, что каждый должен есть хлеб, добытый в поте лица своего.

Но со временем и для нас наступили более легкие времена. Во многом благодаря современной земледельческой науке, по крайней мере, за последний период истории мы не знаем так называемых «черных лет», о которых мы слышали от стариков, когда люди были вынуждены есть хлеб, испеченный из муки с примесью древесных опилок, коры и мха, и толпы нищих бродили по дорогам, а самые слабые падали и умирали в канавах. С тех пор как Норвегия стала выращивать картофель, у нас никто уже не умирал от голода, во всяком случае, до сего времени. Паровые и дизельные суда сделали наш торговый флот третьим по величине в мире, открыв широкие перспективы для дальнейшего развития, при этом с гораздо меньшими потерями человеческих жизней. Мы также стояли на пороге значительных преобразований в нашем исконном занятии — рыболовстве; рационализация применяемых здесь технологий все более приближала их к современным требованиям. Сеть хороших шоссейных и железных дорог связала между собой населенные пункты в нашей невероятно протяженной стране от Осло до Нордкапа, от Осло до шведской границы и далее до самого Рима. Автомобильное сообщение в значительной степени сократило огромные расстояния между нашими горными долинами и городами. Строительство шоссейных и железнодорожных путей обходится недешево, но тем не менее мы неуклонно строили их. Мы с гордостью прокладывали все новые и новые дороги, создавали все новые и новые виды коммуникаций, которые нам пришлось уничтожить прошлой весной, когда мы были поставлены перед необходимостью взрывать наши мосты и туннели и возводить оборонительные сооружения в связи с вторжением разбойничьей армии, имеющей наглое намерение расположиться там, где ее солдаты никогда не прикладывали рук к строительству, собирать урожай там, где они никогда не сеяли, править народом, для чего у них никогда не было и не может быть ни малейшего основания. Ведь одним из основополагающих положений норвежского законодательства является тезис о том, что управлять нашим народом может только тот, кто сначала заслужил это, кто имеет на это моральное право.

Мы, норвежцы, — миролюбивый народ. Так уж сложилось в ходе истории, и, конечно же, мы не намерены бахвалиться этим. Наша страна лежит на самой окраине Европы, она раскинулась на невероятно большом пространстве, но только десять процентов территории Норвегии пригодно для земледелия, остальная же ее часть — это всего-навсего бесплодный серый камень. На западе и севере протянулись горные гряды с острыми вершинами, всё пики да пики, к востоку — обширные плоскогорья со множеством болот и озер лежат на краю лесов, открытые почти круглый год морским штормам и зимнему ненастью. При этом нас всего три миллиона людей, приблизительно столько же, сколько живет в Бруклине. В такой скудной и неблагодатной стране весьма непросто организовать административное управление. Неудивительно, что всегда все наши усилия были направлены на сохранение драгоценных человеческих жизней, именно это присуще нам, а отнюдь не стремление отнимать чужую жизнь. Мы совершили немало подвигов на море и на суше для спасения людей, которым в наших природных условиях часто угрожают всякого рода опасности; в то же время преступления с применением насилия были у нас всегда гораздо более редки, нежели в какой-то иной части Европы, — они неизменно вызывали у нас ужас и отвращение; каждое, даже незначительное, убийство обсуждается в Норвегии в течение целого года. Но с виновниками убийства мы обращаемся гуманно, их психическое состояние исследуется в психиатрических клиниках, на суде каждого защищает добросовестный адвокат, и если преступник бывает осужден, то условия его заключения не так уж суровы. В течение 58 лет в Норвегии не было ни одной смертной казни. Последние смертные казни в Норвегии имели место, когда мой отец был еще юношей, и я, будучи ребенком, широко раскрыв глаза, потрясенная, слушала его рассказ об этом. Так трудно поверить, что такое может происходить на самом деле.