– Это, наверное, выбрасывать не нужно?

Брюс поплевал на нее и протер выгравированные слова тыльной стороной ладони. Там было написано:

«Майе Лэнгли – за победу в соревновании».

– Выбрасывайте, – приказал он. Я удивился. Потом Двейн сказал, что серебро дорого стоит, и поэтому он оставит ее себе. Мне стало стыдно, что это не я спас этот трофей.

Пыль немного улеглась, и я заметил, что в кабине экскаватора сидит Маркус, а бульдозере работает отец Джилли. Гейтс, как обычно, командовал, а мистер Осборн жевал незажженную сигару. Я заметил это, когда мы подошли к нему.

– Бог мой, а вот и наш герой! – воскликнул Маркус, махая мне рукой.

– Это что, вечеринка, по-твоему? – прикрикнул на сына Гейтс.

Отец Джилли предложил мне отхлебнуть из его термоса.

– Я бы хотел пожать тебе руку, когда с нее снимут повязку. Ты молодчага, раз сумел сделать то, что сделал.

Бывшие сотрудники ФБР закончили делать разметку комнат и уставились на меня. Я же только пожал плечами и пробормотал:

– Любой на моем месте поступил бы так же. – Мне понравилось мамино выражение. Понятия не имею, как должен вести себя герой, но теперь меня это не особенно волновало – я слишком запутался в своей лжи, и не собирался выкладывать правду кому бы то ни было – в том числе и Майе.

Я пытался убедить себя в том, что все так далеко зашло вовсе не по моей вине. Это все из-за миссис Лэнгли! Если бы все не расшумелись так из-за этого пожара, я бы уже давным-давно рассказал, что произошло на самом деле. Но я был сыном своей матери. Наверное, я подлец, потому что не мог не думать о том, что этот пожар для меня – шанс, который выпадает один раз в жизни. Мне было приятно видеть, как потеплел взгляд отца Джилли, когда он сказал, что я молодчага. А потом Осборн обнял меня за плечи – от него пахло каким-то лекарством и ромом, и спросил: «Как твои дела, сынок?». Это понравилось мне еще больше, потому что мне очень хотелось быть чьим-то сыном.

Двейн сделал шаг вперед:

– Я думаю, ваш дом поджег тот же сукин сын, который побил Финна. – Меня поразила эта мысль. Сегодня утром, когда я проснулся, то впервые не подумал о том, что меня изнасиловали. Мне вдруг показалось, что этот пожар спасет, освободит меня. Я не заслуживал этого, и не оценил вначале шанс, подаренный судьбой. Но было бы глупо не выжать из этой ситуации все, что можно.

Рабочие опять стали разгребать мусор при помощи бульдозера и экскаватора. У меня перед глазами стояла картина моего прекрасного будущего. Когда Майя вернется домой (где бы ее сейчас ни носило) и услышит о том, что я, рискуя жизнью, метался по их дому, чтобы спасти ее и ее мать, она меня простит. И мы начнем все сначала. Разумеется, мне было прекрасно известно, что все было не совсем так, но все вокруг только и делали, что твердили о том, какой я замечательный парень, и поэтому я решил, что буду нести свой крест до конца. Тем более, что он был не таким ужтяжелый.

Я никак не мог понять, почему миссис Лэнгли солгала. Но если она выйдет из больницы и начнет рассказывать все по-новому, все просто решат, что она немного двинулась умом. Мне стоит только намекнуть на тот общеизвестный факт, что она целыми днями хлестала водку, используя для прикрытия банку из-под лимонада «Таб». Вот как рассуждал тот мерзкий расчетливый молодчик, сидевший у меня в голове. Но тут крышу дома оттащили, и один из следователей заорал: «Камеру сюда, быстрее!».

Это была латунная кровать Брюса. Ее всю раскорежило от пламени. Там, где раньше был матрас, лежал обгоревший труп – на его костях оставалась плоть, так что в воздухе сразу запахло горелым мясом. Один из фэбээровцев поднял на плечо видеокамеру, а второй стал осторожно прикасаться металлической палочкой к тому месту, где должны были находиться бедра этого человека, и стал неожиданно визгливым голосом наговаривать на кассету:

– Женщина со светлой кожей… похоже, молодая…

– Майя… нет! – заорал Брюс, а меня вырвало.

Осборн зашатался – казалось, он сейчас упадет, – но потом медленно уселся на угли, закрыв глаза. Потом он посмотрел на труп.

Гейтс вызвал скорую помощь, несмотря на то, что она была мертва (в этом не было никаких сомнений). Ее останки уложили на носилки. От того, что раньше было ее лицом, отвалился кусочек. Все отвернулись. Никто не решался посмотреть на нее, но вдруг Двейн сказал:

– Это не Майя. – Труп усмехался – в его зубе сверкал бриллиант, которым так гордилась Пейдж.

Гейтс помог Осборну встать на ноги. Бог ответил на его молитвы, хотя это явно было не совсем то, на что он надеялся.

– Что она делала в твоей постели, Брюс?

Он молчал. Никогда в жизни я не видел его таким растерянным, что он не находил слов. Брюс не мог понять, как это произошло. А я понял.

– Она говорила, что собирается это сделать, – объяснил я, стирая рвоту с подбородка.

– Что именно? – настаивал Гейтс.

– Пейдж как-то сказала, что в одну прекрасную ночь она залезет в комнату Брюса и будет поджидать его там. Маркус тоже это слышал. – Гейтс перевел тяжелый взгляд на сына.

– Нам показалось, что она шутит, папа.

– Да, мы думали, что она это несерьезно. Мы никогда не упоминали о ее словах Брюсу… но он ей нравился, – добавил я, чувствуя себя полным идиотом. Следователь стал снимать нас на камеру.

– Она утверждала это, находясь под воздействием алкоголя или наркотиков? – Мы с Маркусом переглянулись и дружно замотали головами.

Хотел бы я знать, как это произошло. Возможно, она просто заснула, но не исключено, что Пейдж объелась транквилизаторами, и была не в состоянии встать с кровати, когда в комнате запахло дымом. Я беспрестанно твердил себе, что она не очнулась бы, даже если я закричал, что начался пожар.

Они отвезли ее останки в больницу Григгстауна, потому что Флейвалле морга не было. Одна из немногих вещей, которых там недоставало. Гейтс позвонил родителям Пейдж, но горничная сказала, что они уехали, чтобы поиграть в гольф. Тогда он решил, что сначала ему следует записать наши показания, а потом уже ехать в клуб, чтобы сообщить родственникам ужасную весть. Полицейский участок нашего городка представлял собой небольшую комнату, которая находилась за почтовым отделением. Свидетелей было довольно много, и поэтому Осборн предложил составить протокол у него дома. Гейтс посмотрел на него, как на сумасшедшего:

– Вы хотите, чтобы мы все туда пошли?

– Да, и давайте сделаем это побыстрее.

Старик собирался пригласить всех в библиотеку, но Гейтс, глянув на Двейна, заметил:

– Кухня вполне подойдет. – Он тоже был снобом. Наверное, эта болезнь очень заразная.

Маркус, отец Джилли и Двейн смотрели на все, разинув рот – было ясно, что раньше им никогда не приходилось бывать в большом доме. Двейн был не просто разочарован тем, что его сослали на кухню, он был ужасно зол. Он уселся на золоченый стул с вышитой шелковой обивкой – только для того, чтобы попробовать, каково это – сидеть на такой мебели. Я никогда прежде бывал на кухне в гостинице, но у меня такое впечатление, что кухня в доме Осборна была ее точной копией. Там стояли холодильники с толстыми прозрачными дверьми и четыре плиты, а с потолка свисали медные кастрюли самых разных размеров и форм – словно товары в каком-нибудь ломбарде. Осборн сказал своему повару, что сегодня у него выходной, и сварил для всех нас ужасный кофе.

Потом Двейн заметил:

– Поверить не могу, мистер Осборн – у нас с вами одинаковая кофеварка!

– Это было забавно.

Потом Гейтс стал нас опрашивать. Сначала он записал показания отца Джилли, потом – Маркуса и Двейна. Для этого он уводил каждого в комнату, где обедала прислуга, и плотно закрывал дверь. Когда они закончили, шеф велел им возвращаться к работе. Но ему и самому надо было работать, и поэтому обратно их отвез шофер мистера Осборна. Когда они уселись в его «Бентли», Двейн присвистнул: «Хорошо бы всегда так!».

Как только они уехали, визгливый следователь положил мне руку на плечо и сказал: