Как только эхо моих шагов затихло, я поняла, что тут не так уж тихо. Послышался шорох, и, подняв фонарь, я окликнула Тома Хендерсона. И снова эхо обрушилось на меня, а потом воцарилась напряженная тишина. Никто не ответил. Видимо, мой зов остался неуслышанным.

Проход, в котором я стояла, оканчивался на корме чем-то вроде капитанской каюты, и я задумчиво рассматривала закрытую дверь, вспомнив, что говорила Лорел в нашу встречу на борту этого корабля. Она сказала, что капитан хранит тут свои «тайны» в письменном столе. "Подальше от сухопутных крыс". Он обещал как-нибудь показать ей потайные ящики письменного стола. Мне пришло в голову, что именно здесь может быть спрятано до сих пор не найденное таинственное письмо, которое капитан упомянул в разговоре с мистером Осгудом. Капитан, как сказал Ян Прайотт, был человеком скрытным. Такой необычный тайник вполне соответствовал бы его характеру.

Я стояла и смотрела на закрытую дверь с растущим беспокойством и всем своим существом стремясь отсюда на воздух, к солнечному свету. Но любопытство сильнее, чем страх. Преодолевая себя, я подошла к капитанской каюте.

Корабль слегка покачивался на волнах прилива — это напоминало мне, что китобоец все же держится на плаву. Вокруг меня что-то шуршало, шептало и шелестело. Я приказала себе не слушать и твердой рукой подняла фонарь повыше.

Узкая дверь издала пронзительный визг. Но сумраку под палубой было все равно, и корабль продолжал спокойно покачиваться на волнах, шептать и шелестеть. Затхлый запах в каюте почти не давал дышать, а дверь за моей спиной сама собой хлопнула о высокий комингс[3] . Я не стала снова открывать ее, потому что каюта приковала все мое внимание. Она была устроена так, чтобы как можно лучше использовать пространство. Над головой низко нависали бимсы. Узкая капитанская койка и стол привинчены к полу. Незакрепленным остался лишь деревянный стул. Высоко привинченная койка давала возможность хранить под ней сундуки; над нею же находились два иллюминатора. Я забралась на койку — хотела открыть иллюминаторы и впустить немного свежего воздуха, но ими слишком давно не пользовались, и мне это не удалось.

Письменный стол я увидела сразу. Глазами я отыскала крюк, куда могла бы повесить фонарь; дверь решила оставить закрытой, как будто крепкая дубовая доска могла надежно защитить меня от страхов темного трюма.

Письменный стол был тонкой работы в прославленном стиле китайского чиппендейла и явно не из тех, что принадлежат капитанам-китобоям.

Наверное, капитан Обадия перенес его сюда, когда посудина уже встала на вечный прикол. Я знала, что такую мебель часто делали в Англии, а потом переправляли в Китай, где ее украшали резьбой. Нередко проходили годы, прежде чем мебель добиралась до покупателя.

Изогнутые передние ножки стола были украшены резьбой в виде драконьей чешуи и заканчивались внизу драконьими головами. Столешница — сплошное переплетение восточных орнаментов и символов.

Откидная панель легко открылась у меня под руками, и я увидела множество ящичков и отсеков. Некоторые открывались легко и оказались пустыми. Другие открываться не желали. Но ничего, в конце концов я заставлю письменный стол выдать свои секреты, сегодня же мне не хотелось слишком здесь задерживаться.

Я закрыла верхнюю панель и выдвинула глубокий нижний ящик. В нем хранилась плоская жестяная шкатулка на замке. На крышке выцветшими лиловыми чернилами было написано: "Морская яшма". Меня охватило возбуждение. Одного этого названия было достаточно, чтобы пробудить во мне живейшее любопытство, но тут я заметила и еще кое-что: в нижнем правом углу была еще одна почти незаметная пометка — силуэт кита.

Замок был не заперт, поэтому я легко открыла шкатулку и заглянула внутрь. Содержимое состояло из кипы старых карт, на которых, по всей видимости, отмечались маршруты рейсов в Китай. Мистер Осгуд говорил, что я должна получить некий ящик с картами. По счастливой случайности я наткнулась как раз на этот ящик.

Перебирая пожелтевшие листы, я задумалась: на всех картах были отпечатаны китовые хвосты. Только хвост — ни разу не попался кит целиком. Почему этим символом отмечали маршрут "Морской яшмы", я понятия не имела. Охотиться на китов с клипера — все равно что травить слона борзыми. Но капитан велел мне найти китовую печать именно на китайской линии!

Я поспешно перебрала все карты, и на каждой обнаружила половинку китового силуэта. На самом дне ящика лежала карта, наклеенная на холст, словно ее собирались вставить в рамку. И вот на ней-то, на половине маршрута, возле мыса Доброй Надежды стояла полная китовая печать, оттиснутая выцветшими лиловыми чернилами.

В этом был какой-то особый смысл, что-то, о чем капитан хотел предупредить меня в свой последний миг. Корабль поскрипывал и шуршал, и я понимала, что здесь не место для разгадывания загадок. Я вытащила карту на холсте и наугад еще несколько, чтобы взять их домой и на досуге спокойно во всем разобраться. Может быть, Ян поможет мне разгадать тайну половинной и полной китовых печатей.

Сняв с крюка фонарь, я взяла под мышку свои трофеи и хотела уже выйти, но дверь не открывалась. Мои попытки дернуть посильнее ни к чему не привели. Мне стало страшно, страх перерастал в панику, я вообразила, что останусь навеки запертой в этой каюте и никто меня не найдет. Воздух с каждой минутой становился все тяжелее. Я стояла, держась за дверную ручку, и вдруг снова пережила одно из странных мгновений прозрения. Я ясно увидела, как судьба шаг за шагом вела меня именно в это место и теперь я должна послужить какой-то страшной цели. Правда, в то мгновение я не почувствовала, что опасность грозит мне самой. Об этом я узнала позднее.

Прежде чем мне удалось стряхнуть с себя наваждение и сделать еще несколько попыток открыть дверь, раздался страшный, оглушительный грохот. Где-то упало что-то тяжелое. Я изо всех сил рванула дверь. Она наконец уступила, и я, споткнувшись о комингс, выбежала из тесной темной каюты. Фонарь раскачивался у меня в руках, отбрасывая пляшущие тени, но света не хватало и в носовой части корабля стояла непроглядная темень. Но не тишина.

От носового трапа для спуска в нижний трюм доносилось хриплое, сдавленное дыхание, стоны, шорох гравия. Потом наступила тишина.

Меня опять неодолимо потянуло, бросив фонарь, убежать из этого страшного места на воздух, к солнечному свету. Но я не посмела. Рядом был кормовой трап, ведущий наверх, и я непроизвольно бросилась было к нему, но прежде чем достигла ступенек, кто-то снова застонал и начал звать на помощь. Голос шел из дальнего трюма, я едва его расслышала, но в призыве звучали отчаяние и страх смерти.

На нижней палубе, где находилась я, было тихо, и я подавила панику. Наверное, несчастный случай, надо пойти и помочь человеку.

Я подошла к ближайшему трапу, ведущему вниз. И снова мне в ноздри ударил запах пыли, ворвани и гнилого дерева. Я спустилась в обитель пугающих теней и подняла фонарь повыше, чтобы рассмотреть мостик над балластом. У подножия другого, дальнего трапа кто-то лежал. Вот он пошевелился и опять застонал.

Я пробралась туда, боясь споткнуться и уронить фонарь. Тогда от пылающего масла начался бы пожар. Мой страх перед огнем был неистребим, как древний инстинкт, как страх перед вспышками молний. Мне казалось, они как-то связаны между собой. Только необходимость помочь пострадавшему заставила меня преодолеть все свои страхи.

Человек лежал на спине там, где упал, и камни, о которые он ударился головой, заливала кровь. Глаза его слепо выпучились в потолок, в черной гуще бороды белел оскал зубов. Я узнала Тома Хендерсона.

Опустившись возле него на колени, я позвала его по имени. Глаза Тома слепо вращались в орбитах, и я услышала невнятные слова. Я наклонилась поближе. Казалось, он бредил.

— Заплатили… заплатили, чтобы я… — Голос сорвался.

Я наклонилась еще ближе.

— Кто заплатил, Том? За что? О чем ты?