– Ну, ты, Гена, палку-то не перегибай! – остановил его Никитин. – Так уж прямо и идиотами?.. А хоть бы и так? Что ж в этом обидного? Подумаешь! И хорошо, что идиотами считает... Я рад был бы, если бы меня все мои противники идиотом считали! Представляешь, сколько ошибок они наделали бы?

– Дело не в обиде, – покачал головой Герасимов, хотя Никитин угадал точно, и Генка был теперь смущен – он действительно, обиделся на Ивана за то, что тот не признает его интеллектуального превосходства. Это было глупо. Генка был даже благодарен Никитину за то, что тот слишком мягко ткнул его носом в эту глупую обиду... – Дело в том, что такой стиль мышления действительно совершенно не характерен для Марьева.

С этим Никитин не мог не согласиться и утвердительно закивал головой, признавая правильность вывода, сделанного его заместителем.

– И в этой маскировочной комбинации мотивов прослеживается участие другого человека. Что позволяет сделать вывод, что Марьев до сих пор работает в тесном контакте с Крестовым, который фигурирует у нас еще и под кличкой «Крестный». Вспомните, наконец, совершенно наглое присутствие этого Крестова-Крестного в Лужниках на вашем неудачном бенефисе...

Герасимов не хамил, говоря так. Никитин давно уже «отошел» после сцены в Лужниках и теперь относился к ней, да и к своей роли в ней иронично. Герасимов всегда очень чутко улавливал отношение генерала не только к себе, но и другим людям, к ситуациям, к событиям, к идеям... Сейчас он, например, мог совершенно точно сказать, что его выводы нравятся генералу, он считает их верными, а Генку – хорошим аналитиком, не зря кушающим свой ментовский хлеб... Поэтому, он знал, что делал, когда слегка иронизировал по поводу Лужников...

– Он же уже тогда намекал нам именно на Ивана, подставлял нам его, как объект для размышлений, а вовсе не себя, как мы тогда с вами ошибочно поначалу решили... Мы то на Ивана вышли только после того, как он вашего однофамильца сжег...

– Согласен, Гена, согласен. Продолжай, – одобрил его Никитин.

– Во-вторых, – приободрился Герасимов, – если не мы ловим Ивана, а он нас...

Герасимов быстро взглянул на Никитина и понял, что тот заметил его оговорку...

«Вот старый хрен! – с досадой подумал он. – Все знает!.. Да и черт с ним! В конце концов нормальное желание – занять место своего начальника. Что в этом предосудительного?»

«Нельзя же так откровенно, Гена! – думал в этот момент Никитин. – Ну, хочешь ты сделать карьеру, хочешь. ну и хоти. Я тоже когда-то хотел. И сделал. Но зачем же вслух об этом говорить. Я это и без того знаю... Я, ведь, и держу-то тебя возле себя только потому, что никаких реальных шагов для осуществления своего желания не делаешь. Наверное, понимаешь, что первый же шаг будет и последним для твоей карьеры. Я тебя в такую дыру зашлю, откуда ты до пенсии не выберешься...»

Герасимов сильно покраснел, но не сбился, продолжал свой доклад.

– ... это означает, что нам вообще не нужно готовить какие-либо планы поимки Ивана. Вернее, не надо строить ему ловушки. Потому, что он все равно будет отрабатывать свой сценарий, и ловушки будет строить нам. Нам же достаточно только понять, в чем заключается его ловушка, чтобы благополучно обойти ее и спокойно сделать свое дело – взять этого матерого преступника.

– Выходит, нам вовсе ничего делать не надо? – Никитин прикинулся непонимающим, хотя хорошо разобрался в ситуации и, в принципе, был согласен с Герасимовым – Продолжать сидеть на жопе, как до того сидели? Чего нам ждать-то? Так мы дождемся, что он еще кого-то грохнет, чтобы нас расшевелить...

– Я не говорил, что мы должны занимать пассивную позицию...

– Пассивная позиция это когда мужик сверху, а баба снизу, – перебил его Никитин. – Не люблю умных слов, хотя и знаю их немало. Умные слова хороши, когда начальству в Кремле докладываешь... А мы с тобой дело обсуждаем. Говори проще!..

Герасимов смутился. Он не понял этого демарша генерала в отношении своей лексики. Генерал и сам иной раз выражался так заковыристо, что Генка и понимал-то его не сразу. Хотя и материться любил, словно компенсируя этим свое равнодушие к женщинам...

«Не понял... – недоуменно подумал Герасимов. – В чем дело-то?»

«Куда же тебе на мое место дружок? – размышлял тем временем Никитин. – Ты же разговаривать еще не умеешь. Научился пока только мысли свои излагать. И то – позаковыристей обычно выразиться норовишь. Очень хочется, видно, в своих глазах выглядеть умным, интеллектуалом... А вот, как ты с Коробовым, к примеру, разговаривать будешь, особенно, когда он подставит тебя, как меня в Лужниках?.. Теории ему объяснять начнешь? Мораль читать? Нет, Геночка, рановато тебе на мое место... Впрочем, и я еще на покой не собираюсь. Так что – не торопись...»

– Мы в любом случае должны оказаться сверху, – нашелся, наконец, как ответить смущенный Герасимов. – Иначе Иван нас постреляет, как куропаток. Это он умеет, спорить не буду... Я только хотел сказать, что действовать мы должны активно, это – без всякого сомнения, но действовать внимательно и осторожно.

– Ну, а на десерт у тебя какой-нибудь вывод остался? – спросил Никитин, явно ожидая еще чего-то. С напряжением ожидая.

«Ждешь? – подумал в ответ Герасимов. – ну так получай!..»

– Третий вывод касается лично вас, товарищ генерал, – ответил он вслух. – Считаю, что вы должны принять личное участие в операции.

– Эка невидаль! – воскликнул Никитин. – Мало я, что ли, в них участия принимал? Боишься, что без меня не справится Коробов?

– Дело не в том, справится он или нет... – прояснил Герасимов. – Хотя в данном случае – он наверняка, не справится... И любой другой – не справится. Можете провести операцию – только вы. Ни к кому другому Иван просто не выйдет... К другому у него нет интереса. Ивану нужен только генерал Никитин, хотя зачем он ему нужен, бог свидетель, я не понимаю...

– Ты что это заговорил, как поп? – разозлился вдруг Никитин. – «Бог свидетель...» Не понимает он! Хули тут понимать? Замочить он меня хочет, что тут непонятного!? Иначе – зачем ему меня на улицу вытаскивать? Я же в последнее время только пару раз из управления выбрался... В Лужники и... Да и все! Один раз – недели за три, наверное. А он в это время и воспылал ко мне страстью... И выманить так хочет, чтобы со мной можно было поговорить прежде, чем на тот свет меня отправить. Если бы он просто – убить меня хотел, в Лужниках бы и шлепнул – прекрасная возможность для этого была. Стреляет он мастерски, лучше любого снайпера, Взял бы карабинчик и ебнул бы по мне метров так с трехсот! Никто бы даже не понял – откуда выстрелили... О встрече заранее узнать можно было свободно. Вынюхал же этот старый хрыч, Крестов, пришел... Не верю я, что он случайно там оказался. точно так же мог и Иван прийти... По мою душу. Но не пришел. Почему? Уже ответил – не просто убить меня хочет, а что-то то ли сказать мне, то ли от меня услышать хочет... Странно все это. Не любил раньше Марьев с теми, кого резал, как баранов, разговаривать. Он быстро всегда действовал – как говорится – «сунул, вынул и пошел»... Я – нож, имею в виду, сунул... Что это на него охота поболтать напала... Чувствую я за всем этим происки Крестова. Это его работа. Он на меня Ивана натравил. Только вот – как!? Иван никогда не мстит с таким упорством тем, кто ему лично причинил какой-то вред, пусть даже ранил серьезно. Значит – что-то с ним случилось, раз Крестов получил возможность им управлять, или я вообще ничего не понимаю...

– Боюсь, что узнаете вы об этом только от самого Марьева, – вставил Герасимов.

– А твое дело – думать, а не бояться, – оборвал его генерал. – Тебе-то чего бояться? Тебе под пулю не лезть... Хорошо еще, если под пулю... А то вон он что с толстым с этим сотворил, с украинцем – представишь себя на этом столе – сухо во рту становится и сразу поссать тянет... Извращенец!..

– Вас никто не сможет заменить в этой операции, – настаивал Герасимов. – Если при вашем участии есть шансы и, надо сказать, довольно высокие, что она окончится удачно, то в любом другом случае это – явный провал... Операция просто не состоится...