"Ночь любви" завершилась поздним утром. Влад вновь убежал обедать (завтрак ему пришлось пропустить, уж очень приятно было "тренировать" Тому!), оставив несчастную жертву любви на в очередной раз залитой кровью простыне…
* * *
Летний сезон закончился. Надо бы придумать какое-то занятие, чтобы коротать долгие осенние, а после и зимние вечера.
В этом году Влад успешно закончил престижный торговый институт. В свое время отец упорно настаивал на том, чтобы Влад поступал в военную академию, так сказать, пошел по стопам отца и деда. Дед Влада был полковником сухопутных войск и погиб в первые месяцы войны, оставив жену с малолетним сыном Вовочкой на руках. Вдове пришлось хлебнуть всякого в военное лихолетье и, когда в городе открылось суворовское училище для сыновей погибших военнослужащих командного состава, с радостью отдала сына не столько ради обучения, сколько ради прокорма. Вот с благодарности за то, что не помер с голодухи, и началась у Владимира Петровича любовь к вооруженным силам. Связав накрепко свою жизнь с армией, ту же дорогу выбрал и для сына, мол, армия — это священный долг каждого мужчины перед родиной, к тому же это всегда кусок хлеба с маслом, шинель да сапоги. Однако сынуля, вопреки обыкновению, на сей раз категорически отказался прислушиваться к мнению отца и впервые в жизни поступил по-своему, избрав в качестве профессии не армию, а торговлю, вполне резонно отвечая отцу, что торговля — это не хлеб, сапоги да плохонькая шинелька, а икра, дубленка и машина. Свое мнение, хоть и с боем, но отстоял. Справедливости ради надо сказать, что и свое мнение, и право на претворение его в жизнь он отстоял не только в первый, но и в последний раз в жизни. Памятуя о том, чего это стоило в прошлый раз, больше в споры с отцом Влад не включался никогда, предпочитая выполнять все его указания. Да так и жить легче, самому ни о чем думать не надо, отец обо всем позаботится…
И правда, напрягаться в этой жизни Владу не приходилось. Закончив институт, работать попал в городское управление торговли. Зарплатка скромненькая, зато перспективы огромные. Попасть туда было ой, как непросто. Да сам-то он и не пытался, предоставив, как всегда, улаживать дела отцу. К тому времени папенька дослужился до звания генерал-майора и занимал должность заместителя командующего Дальневосточным военным округом. Что и говорить, жить под крылышком такого отца было очень уютно. А чтобы не вылететь из под родной подмышки, всего-то и надо было — никогда не перечить отцу, всегда и во всем соглашаться с ним и подчиняться его указаниям и требованиям. За это на любящего сыночка, как из рога изобилия, сыпались всевозможные материальные и моральные блага и прочие радости. Лишь однажды, представив себя, любимого, в пресловутой шинельке, тяжеленных кирзовых сапогах да с необъятной скаткой на плече, Влад решился воспротивиться решению отца о выборе будущей профессии. Но, памятуя о том, какими средствами была достигнута в тот раз его победа над отцом, зарекся на всю жизнь противиться отцовой воле.
Единственное омрачало радостное Владово существование. Несмотря на почти юный возраст сына, отец уже давно присмотрел ему невесту. И, что хуже всего, не только присмотрел, но и договорился о будущем родстве с родителем невесты.
Во всем Дальневосточном военном округе выше Владимира Петровича Каминского стоял только Николай Николаевич Адаменко, генерал-полковник, тот самый командующий, чьим заместителем и являлся Каминский. Под командование Адаменко Каминский попал еще в звании майора, когда сам Ник Никыч был еще только полковником. Раз, другой, третий выслужился перед Адаменко, и на погон прилипла еще одна звездочка — Николай Николаевич, что называется, умел дружить. И ценил людей, готовых угождать ему во всем. Вот тогда-то, когда еще и Владик, и Любаша Адаменко под стол пешком ходили, и зародилась у Каминского гениальная мысль женить своего отпрыска на дочери любимого начальника. Выгоду такое родство сулило не абы какую, и он принялся за дело, понемножку, исподволь подводя Ник Никыча к мысли о том, что, мол, неплохо было бы деткам нашим того, пережениться. А то кругом столько мерзавцев, что не знаешь, какую дрянь сын в дом приведет. А уж Любаша-то ваша и вовсе лакомый кусок для разного рода аферистов, окрутят девку, забьют голову любовью… Не даром говорят, капля камень точит. Капал-капал Каминский на мозги Адаменко, пока тот однажды, расслабившись после баньки, не клюнул на удочку подчиненного, а что, мол, твоя правда. Хлопец у тебя неплохой, неизбалованный, моей Любаше в самую пору станет. Только уж договор — он дороже денег будет. Давши слово — держи, да попятного-отступного не предлагай.
На том и порешили. Тот факт, что невесте к моменту данного договора едва исполнилось четырнадцать лет, а жениху и вовсе только-только сравнялось двенадцать, ни малейшего значения не имел. Отцы пожали руки — значит, так тому и быть. С того дня карьера Каминского начала расти, как на дрожжах, пока не дорос он до заместителя командующего. Дальше расти было некуда, так как командующим к тому времени был сам благодетель Адаменко. А дети — что дети, кто ж будет их мнением интересоваться? Папа сказал: женишься на Любе Адаменко и точка. Точка, так точка. А чего зря воздух гонять, от этого решение отца не изменится.
Все эти годы встречались будущие супруги только на семейных праздниках. То Каминские шли в гости к будущим сватам, то, наоборот, Адаменко наносили ответный визит Каминским. Дети относились друг к другу без любви, без ненависти, а с полным равнодушием, воспринимая друг друга, как неизбежное зло.
Год шел за годом, а будущие муж и жена ни разу вдвоем не сходили даже в кино. Пока Влад учился — это было поводом для отсутствия встреч. Но теперь учеба осталась в прошлом и подобное невнимание к невесте уже нечем было оправдывать. На это лето Люба, как обычно, уехала к бабушке в Москву. И вот теперь она вернулась, и Влад был вынужден периодически проявлять к ней знаки внимания.
Любе уже исполнилось двадцать четыре года. Из довольно милого пухленького подростка она превратилась в не очень складную, какую-то рыхловатую бледно-рыжую кошку. Ее невзрачность не могли приукрасить никакие супермодные и супердорогие шмотки. Кроме внешней неказистости, она обладала еще и внутренней неуклюжестью. Неактивная и неинтересная в разговоре, довольно вяло реагирующая на шутки окружающих, Люба не умела подать себя, преподнести, сделать более привлекательной при помощи макияжа и современной прически. От ее пресности у Влада буквально сводило челюсти. А Каминский-старший уже начал терроризировать сына, мол, пора, сынок, и о женитьбе подумать. Учеба-то закончилась… На резонные возражения сына: "Папа, мне же всего двадцать два, мне еще слишком рано жениться!", отец ответил без затей: "Зато Любе — двадцать четыре, она скоро станет старой девой".
В принципе, отец не стал бы торопить события, если бы их не торопил Адаменко. От договора, заключенного несколько лет назад, Каминский уже получил сполна все, что мог. Больше с будущего свата взять было нечего, но слово офицера дорого стоит. И он не стал возражать, когда Николай Николаевич напомнил ему, что пора бы уже и исполнить долг, выполнить условия заключенного некогда договора. Девке — двадцать четыре года, почти переросток. А твой оболтус уже выучился, работает, так что — пора, мой друг, пора…
И то правда. Переросток, он и есть переросток. Вернее, она. Несмотря на словесную и внешнюю неуклюжесть, во взгляде Любы читался зудящий голод по любви духовной и телесной, полная неудовлетворенность жизнью. Она вся была пропитана какой-то непонятной тоской. При первой же встрече с Владом после летней разлуки она буквально поедала его глазами, раздевала похотливым взглядом, готовая отдаться ему прямо в зрительном зале кинотеатра. Потной ладонью она сжимала в темноте руку Влада, прижимаясь к нему через подлокотник кресла пышным горячим боком. А Влад содрогался от мысли, что это тело будет рядом с ним до конца его дней, и что именно это тело ему придется ласкать, целовать и сжимать в объятиях. Вот это пышное рыжее недоразумение, а не маленькую, хрупкую Тому…