Я уже писал вам, что я еженедельно бываю у трех проповедников, недавно прибавил четвертого, Dupanloup, издателя "Фенелона для светских людей" с прекрасным предисловием, который проповедует в St. Roch (приход Тюльерийского дворца, за упразднением de l'Auxerois). Трое из 4 проповедников, коих обыкновенно слышу, восставали против Ламартина, {Примеч. По поводу его последней поэмы "Jocelyn".} каждый по-своему: иезуит Равиньян, Лакордер в одной, но сильной фразе, a Dupauloup сказал примечательную проповедь против _врагов и друзей религии_. Последних почитает опаснее первых, и в сем числе Гюго, коего означил _падающими осенними листьями_ (les feuilles d'automne), Ламартин и прочие пантеисты. И в других церквах восстали на него; один аббат Кёр (который вчера устрашил нас адом и вечными муками, так что я не на шутку призадумался) ни слова не сказал против своего приятеля-поэта и осуждает собратий своих за их рвение "_не по разуму_". Зато Ресегье в стихах, a Aime Martin в прозе называют Ламартина, как Платона, _божественным_! - В салонах, как и в церквах, те же распри; в числе защитников - Шатобриан и m-me Recamier, кои не требуют от поэта строгого православия. "Le National" объявил его прямо _пантеистом_, утверждая, что он никогда иным не был. По моему мнению, Ламартин, как и другие-прочие, сам себе еще точного и определительного отчета отдать не может в своем катехизисе; он, вероятно, почитает себя с такою же основательностию строгим католиком, как и глубоким политиком, а он просто - поэт. В нем ни православия, ни тонкой политики искать не должно, а одной поэзии. И пантеизм его случайный, поэтический: он видит бога в натуре - и боготворит ее, как видимую, осязаемую поэзию.
И что в Спинозы он попал,
Нечаянно случилось!
Вольно же легитимистам и ультракатоликам считать на него, как на каменную гору роялизма и православия: от одних юркнул он в камеру, где в некоторых речах его видны здравые начала политической экономии и ум государственный, от других - в мечеть и кувыркается перед Магометом, с коим он очень сдружился во время путешествия своего по святым местам! Не знаю, доходят ли до него все толки салонов и церквей. По субботам у него литературный раут, и я беседую иногда с милой, увядающей от тоски по дочери, женой его: она, кажется, не совсем спокойна на счет православия мужа, ибо для нее "_грех не безделица_". {См. брошюру под сим названием, изданную незабвенным М. И. Невзоровым.} - Кстати о грехе и о вечных муках: вчера, в воскресенье, из Notre-Dame, от Лакордера, зашел я к Успенью слушать Кёра и увлек с собою моего бывшего библейского сослуживца, ‹кн. Мещерского›. Церковь была полна по обыкновению, и мы нашли место только у подножия алтаря. Осмотревшись, я нашел себя в кругу, примечательном по разномыслию. Перед одною и тою же кафедрою, с одной стороны, были палингенезист Баланш с примесью пантеизма; Mignet, историк революции и _глобист_, ныне надевающий ливрею Людовика XIV и почитатель века его; строгий галликанский католик и либерал граф Керголай, племянник известного ультрароялиста; с другой стороны - Росси, итальянский либерал и католик-профессор, но в духе XIX века; барон Экштейн, католик с примесью глубокого германского мистицизма; писатель примечательный Марк Жирарден, проповедующий с кафедры и в "Debats" sur les tendances religieuses de notre siecle. Во всем этом N. N. ex omnibus aliquis! И всех нас поражал проповедник громом слова своего и неизбежностию угроз божиих, доказывал необходимость такого страха для обуздания, для воспитания народов и единиц (индивидуумов). Молчание было глубокое, внимание беспрерывное; проповедь продолжалась полтора часа.
В пятницу слышал я другой раз Dupanloup, в присутствии королевы и дочерей ее. Декламации было более, нежели идей и чувства, но иногда проповедник возносился до крайних пределов духовного мира. Тем смешнее был приходский священник de St. Roch, который после него взошел на ту же кафедру напомнить о посте и молитве субботней и рекомендовать тем, кои захотят рано прийти в церковь, запастись шоколадными дощечками! Я не умел скрыть смеха к соблазну благочестивых. Все сие движение парижской набожности найдете вы в "Dominicale" и в "Univers Religieux". В них же и проповеди Лакордера. "Dominicale" пересмотрите сами для проповедей Лакордера и для других статей, в коих может быть Пушкин найдет покормку и для своей Review-котомки. Сверх того, пошлю вам для прочтения "Акты Исторического конгресса", коих по сию пору вышел первый том; скоро выйдет и второй. Я был раз на этом конгрессе, где мнимый казак читал рассуждение о казацкой литературе и выхвалял мнения своих так называемых соотечественников. В "Актах" есть статьи, довольно любопытные и хорошо написанные. Не худо бы объяснить неказакам, что казаки - _не хозары_ и что хозары не славяне, и что Баян не казацкий Гомер. Впрочем, и в этих статьях не без исторической истины. О книге, продиктованной Маршану Наполеоном, можно сказать: это живая грамота бессмертного. {Это та самая книга, о которой известие помещено во II томе "Современника", стр. 247-266. {2}}
Вечер. Я провел сего дня часа полтора у M-me Recamier и передалей и Шатобриану все, что писал ко мне об них Козлов. {3} В салоне Рекамье встретил я опять Токевиля, коему недавно в нравственном отделении Института предпочли Лукаса, тюремного филантропа. Если бы не нелюбимый Кузень предлагал первого, то, вероятно, перевес был бы на стороне Токевиля, всеми уважаемого; но Кузень произвольно взял его под свое покровительство - и повредил ему. Он много говорил об Америке, где недавно умерла будто бы кормилица Вашингтона: по расчетам оказалось, что кормилица эта могла быть разве только его молочною сестрою. В другом американском царстве умерла стошестидесятилетняя старуха! Если ей и прибавили несколько десятков, то все-таки она была старее того государства, где скончалась.
Третьего дня был в домашнем театре Юлия Кастеляна, где герцогиня d'Abrantes играла Сильвию, a m-me Lafont, по Петербургу и по смычку мужа вам известная, Лизетту в "Les Jeux d'amour et du hasard". Старуха d'Abrantes играла хорошо, но жалка своими претензиями на молодость: она старее своих записок. У m-me Lafont по крайней мере не погасли еще черные глаза и в стане есть необходимая для горничной вострушки гибкость. Я не дослушал первой пьесы и сожалею, что не видал бывшей miss Smithson в 4-й сцене IV акта "Гамлета", который вам посылаю. Сказывают, что она играла прекрасно; а в Лондоне она никогда не нравилась! "Une soiree chez m-me Geoffrin" написан герцогинею d'Abrantes в отмщение врагам Гюго, не избравшим его в Академию. Весь XVIII век на сцене и хватает до XVII. Сама d'Abrantes играла m-me Geoffrin. Вот вам и афишка. Пьеса плохая, как слышно. Я спешил на другие вечеринки, где не нашел того, чего искал. Спектакль Кастеляна в большой моде, и добиваются билетов, как будто бы нет 12 вольных театров, каждый вечер открытых!
И Бальзак видит в Ламартине отступника; он сказал мне: "Il a pris le role de Chatel" (архиепископ французской церкви, оставивший католическую, в которой был попом). {4} "Le National" говорит без обиняков: "М. de Lamartine est pantheiste comme la generation, a laquelle il appartient". Тот же журнал отметил некоторые небрежности в стихах "Жослена" и сделал несколько дельных замечаний на всю позму. Впрочем, есть и справедливая похвала, например: "М. de Lamartine a donne une nouvelle vie a la poesie francaise; il l'a rajeunie et enrichie. Il a trouve une expression harmonieuse a cette grande melancolie philosophique et religieuse qui travaille notre generation. Maitre de la langue, il l'a assouplie avec une verve toute puissante; il l'a etendue en nappes immensts ou chaque vague porte d'eblouissantes couleurs, et chaque flot un reflet". Критики не хочу выписывать.
Хотел послать "Les cris de Tame" с предисловием Ламене, но оно ничтожно, и _старое по-старому_. Еще появилась книга любопытная и важная для политика и географа-статистика; вышла только первая часть, и много о России в отношении к Турции и к Востоку вообще: "L'Europe et la Turquie de 1829 a 1836". В первой части более о Египте. Она писана двумя французами - de Cadolvene et de Breuvery, кои провели несколько лет в Египте и в Турции, - и во враждебном духе для России. Никогда столько брошюр, журнальных статей и книг не выходило о сем предмете, как в последние два года; даже тогда, когда Россия и Турция, ввиду Европы и Азии, сражались на высотах Балкана, менее ими занимались политические компиляторы, нежели теперь. Здесь и в Англии можно накопить целую библиотеку о России в отношении к Востоку.