Про высочайших особ и существующий государственный строй этот епископ всегда говорил такие вещи, за которые его давным-давно нужно много бить шелепами и спровадить на каторгу. Но он, как хитрый человек, умеет прятать концы в воду, а на расправу выставляет других.
Эта особа имеет какую-то сатанинскую способность обольщать людей, доводить их до умоисступления и даже до самоубийства. Талантливый иеромонах Тарасий, молодой киевский миссионер Грисюк, священник Стефановский покончили самоубийством именно, по-моему, потому, что имели несчастье сблизиться с темною силою - епископом Антонием. Смотрите, святители, какая темная личность является воплощением вашей совести. Прямо страшно за вас и за общение с вами!
А какова ваша деятельность во время присутствования в Синоде? Чем вы занимаетесь? Лучше бы об этом и не говорить, но куда же убежишь от того, что есть. Вы преимущественно занимаетесь бракоразводными делами. Антоний Волынский несколько раз говаривал: «Если у Синода взять бракоразводные дела, то ему, Синоду, нечем будет и заниматься, так как эти дела составляют три четверти всех синодских занятий». А что это за дела? - Самые грязные, поганые, отвратительные. Этими делами заниматься бы какому-либо околодочному надзирателю Держимордину, а не вам, старцы-святители. Ну, прилично ли вам, старичкам, читать бумаги о том, как кто-то видел, как Алена лежала на кровати с Петром, Петр был без штанов, Алена… Нет, нет! Прямо нельзя и писать!.. Ну, к лицу ли вам, проповедникам слова Божия, читать хотя бы следующее письмо одного генерала-лейтенанта: «Милая Акуля! Сначала было все шито-крыто. Потом генеральша-егоза все узнала и вышла одна херовина. Твой Абдулка». Конечно, неприлично; но вы после вкусных завтраков и обедов смакуете своими старческими умами и сердцами эти грязные дела. Какое же после этого у вас будет настроение? Можете ли вы при таком настроении понять, что где-то там далеко, например, в Царицыне какие-то илиодоровцы молятся Богу, жаждут духовной жизни, хотят жить в общении с Богом, в мире и любви с людьми?
Плотским, низменным вашим настроением и объясняется вся ваша деятельность. Посему я, как и всякий истинный человек, не удивлюсь тому, что вы совершили и совершаете. Вы в третьем году, например, когда я возвращался из Новосиля в Царицын, приказали избранным пресвитерам вытащить меня из алтаря храма, вывести за ворота монастыря и отдать полиции. Об этом вы прислали епископу Гермогену телеграмму, подписанную митрополитом Владимиром. На что это похоже? Не безумие ли это, происшедшее от того, что вы - люди с плотским настроением? И сколько таких примеров вашей деятельности можно найти?
Восемь лет вы издевались надо мной, как только могли; гнали меня из города в город за ревностную службу; трепали меня нравственными и телесными муками. Но я не буду сейчас писать о том, как вы поступали со мною и моими духовными детьми в прежние годы; я остановлюсь только на том, что вы сделали с нами в нынешнем, 1912 году. Заранее скажу, что от того, что я напишу о ваших преступных действиях, содрогнутся все человеки. Вы, быть может, думаете, что все ваши деяния будут сокрыты от мира, которого вы боитесь больше Бога, - если вы хоть сколько-нибудь боитесь Его, - но вы забыли слова Христа: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным!» И вот тайное, хотя и отчасти, я открываю, а что уже известно, я повторяю для того, чтобы люди запомнили лучше и отвернулись бы от вас с омерзением.
Вы, святители, с какою-то сатанинскою злобою заточили в медвежий угол великого человека, праведного епископа Гермогена, вы недостойны и края риз его целовать, а так дерзнули поступать с ним. За что?
Видимая, маловажная и не истинная причина та, что он изобличил вас в уклонении от церковных правил, когда решали вопрос о диакониссах и другие дела. Он назвал вас прямо еретиками. И вы, вместо того, чтобы оправдываться, заточили его, а митрополит Антоний вопрос о диакониссах отложил до поместного Собора. За этот поступок теперь славят покойного митрополита. Хвалят его за то, что он вывел вас из затруднительного положения, из тупика. Но я не за это добром поминаю покойного, а за то, что он своею резолюцией по вопросу о диакониссах расписался в полной негодности Синода решать какие бы то ни было церковные вопросы. Слава ему за это! Ведь если он признал, что Синод не может решить вопрос о диакониссах и его, вопрос, нужно отдать на рассмотрение поместного собора, то, значит, Синод не собор, быть непогрешимым не может, и слушаться его не стоит!
А я-то, бедный, вплоть до настоящего времени считал Синод поместным собором, непогрешимым, действующим по изволению Духа Святого. Да и я ли один так думал? Не вся ли русская православная Церковь считала Синод органом Духа Святого, живущего в Церкви и управляющего Ею? И вот митрополит Антоний торжественно заявил, что Синод может ошибаться… Ну, владыка, счастье твое, что ты так скоро после своей резолюции убрался к праотцам, а то досталось бы тебе, когда раскусили бы, в чем дело; не сдобровать бы тебе! Я же тебе, мертвому, славу пою! Ты открыл людям глаза. Ты сказал им, - хотя и не хотел того говорить и думал, что не сказал, - то, что они считали Богом, не - Бог. Велика твоя, покойничек, заслуга, хотя ты и бессознательно по чувству политиканства, совершил этот подвиг.
Синода, как органа Св. Духа, больше не существует, как и не существовало никогда!
Если так, то чем же вы, святители, гордитесь? И какое вы имели право так жестоко расправиться с человеком, пожелавшим остаться верным правилам соборным и Апостольским?
Одновременно с епископом Гермогеном вы, святители, заточили в темницу и меня, грешного, опять является вопросом: за что?
Совершенно без всякой видимой причины.
Вся Церковь русская, в лице своих лучших сынов и дочерей, обращалась к вам и спрашивала несколько раз у вас: «За что заточен Илиодор? За что он изгнан из Царицына?» И вы ничего не отвечали и до сих пор не отвечаете. Да и что вы можете ответить? Если вы, паче чаяния, осмелились бы сказать правду, то тогда половина бы Церкви от вас отпала. Поэтому вы из-за страха не говорите правду. Так я за вас скажу в своем месте. Вашим же утверждениям о том, что я сослан за вредное влияние на епископа Гермогена, никто не поверит. Если же кто-либо поверит, то тому я заранее скажу, что из Царицына в Петербург я приехал исключительно по требованию своего епископа - святителя Гермогена. О том же, что будто бы я, живя в Петербурге вместе с еп. Гермогеном, влиял дурно на него и подбивал бороться с неправдою синодскою, смешно даже и думать. Разве мог я, ничтожный человек, как-нибудь влиять на такого колосса, богатыря мысли и воли, каким был всегда и есть доблестный Гермоген. Я рад бы был очутиться в подобной роли, почел бы это честью для себя, но этого нет; и утверждать этого я никак не могу, чтобы не оскорбить великого Гермогена; оскорбить его тоже не могу, потому что я люблю его и Истину Божию.
Нет-нет, не вопрос о диакониссах - причина ссылки епископа Гермогена и, значит, моей, а нечто другое, ужасное, потрясающее и для истинного человека-христианина нравственно не переносное.
Вы, изменники Христу, заключили меня, по приказанию сильных людей за изобличение хлыста Распутина!
Как вы поступали со мною и моими возлюбленными дорогими духовными детьми?
Полагаю, что и сами вы не откажетесь, что все то, что было мне и моим детям сделано неприятного духовными и светскими властями с 18-го января 1912 года и до сего дня, сделано по вашему благословению.
Когда вы, 18 января, сделали постановление о ссылке меня во Флорищеву пустынь, меня, по вашему благословению, арестовали жандармы. За что? Я, действительно, хотел идти пешком в Сергиеву лавру, а оттуда во Флорищеву пустынь, ибо в вашем постановлении не было сказано, как отправляться мне в место ссылки: пешком или на поезде; денег на проезд у меня не было, вы не дали, и я решил идти пешком. И пошел. Но когда увидел, что меня ловят везде власти, я вернулся в Петербург, после потрясения нравственного и физического отдохнуть в доме одного порядочного человека и сам, добровольно, заявился властям с условием, чтобы меня чины полиции не сопровождали до пустыни; я давал слово министру внутренних дел направиться прямо на место назначения. Министр обещал не делать за мною надзора, но обманул. Не успел я войти в вагон поезда, как из этого вагона выгнали всех вольных пассажиров, а их места заняли жандармы. Зачем это нужно было делать? Зачем было так меня оскорблять? Зачем было так жестоко попирать мое слово и обманывать меня? Неужели вы думали, что я мог после слова, данного мною, направиться не во Флорищеву пустынь, а в Царицын? Глупо! Да если бы у меня было намерение проникнуть в Царицын, то хоть бы вы благословили правительство мобилизовать всю российскую армию, чтобы не пропустить меня в Царицын, я все равно бы проник туда и посрамил бы вас и всех насильников! Повторяю, я добровольно хотел ехать в пустынь, а вы меня на первом шаге так безбожно оскорбили. Неужели вы поверили отвратительному клеветнику - еп. Антонию, громко в те дни заявлявшему в газетах, что я - человек обмана?..