Такова первая часть похода. Но это именно только одна часть. Несмотря на энергию охранных провокаторов, во всем изложенном выше нет еще в сущности элемента "государственного преступления" фракции. Наказ солдат заключал в себе перечень солдатских требований, обращенных к Думе, но никак не план вооруженного восстания. Самое «сношение» военной организации с фракцией произошло, как мы уже знаем, помимо воли последней — при посредничестве охранки. Но разве такие соображения могли остановить столыпинского прокурора Камышанского? Разве у Столыпина не было швейцара, который может в любой момент захлопнуть дверь суда? И разве не было у Столыпина сенаторов, которые давно приучились видеть в себе правительственных швейцаров?

Так было создано это дело. Сперва охранка сфабриковала своими усилиями видимость политического преступления, в сущности, не падавшего на фракцию. А затем прокуратура путем чудовищного подлога вправила в рамки этого, охраной созданного преступления — другое обвинение, несравненно более тяжкое по своим последствиям. Работа прокуратуры дополнила работу провокатуры. Затем выступили сенаторы, убеленные сединами старцы, несравненно более порочные и разнузданные, чем разбойники большой дороги, — и превратили в каторжников лучших представителей народа.

Что провокаторы подбрасывают бомбы, что жандармы их находят, что судьи вешают за охранные бомбы — ко всему этому мы достаточно привыкли. Но там, по общему правилу, каждый действует за свой собственный страх и риск, — а уж по совокупности разрозненных усилий вырастает виселица. Здесь же, в деле нашей фракции, поразителен именно этот заранее обдуманный и хладнокровно-выполненный заговор высших верхов правительства. Вдумайтесь только, товарищи, в адскую механику этого преступления.

Государственный переворот был уже заготовлен в канцелярии, новое избирательное право уже выработано, состав будущей Думы предопределен с точностью до одного погромщика. Но нужно еще предварительно разогнать вторую Думу. Причин для этого у реакции достаточно, но нужен повод. Столыпин заказывает Герасимову доставить ему материал против социал-демократической фракции, — совершенно так же, как подрядчику заказывают доставить воз извести или дров. Герасимов передает этот заказ Бродскому. Бродский, ставший при помощи охраны секретарем военной организации, выполняет, что ему заказано. Тогдашний директор департамента полиции Трусевич — ныне сенатор, ревизующий охрану — пожимает Бродскому руку за "полезную для государства деятельность". Столыпин поручает далее прокурору использовать заведомо поддельные данные для составления обвинительного акта, а затем, опираясь на это поддельное обвинение, требует от Думы выдачи ему 55 депутатов. Прокурор предъявляет думской комиссии свои «материалы». Но они так явно подложны, а суть дела настолько для всех ясна, что Столыпин, не дожидаясь решения Думы по им же возбужденному вопросу, разгоняет Думу, а на фракцию надевает каторжные кандалы. А царь, в подписанном им 3 июня документе государственного переворота, возглашает: "Совершилось деяние, неслыханное в летописях истории. Судебною властью был раскрыт заговор целой части Государственной Думы против Государства и Царской власти". Так ряд подлогов в этом деле — поистине "неслыханном в летописях истории" — достойно завершился августейшим манифестом.

Эти люди сговаривались друг с другом, подмигивали друг другу, они все были вовлечены в заговор и столковывались между собою на своем воровском наречии, эти блестящие генералы и сенаторы: Столыпин поставил перед ними политическую цель, Коковцев оплачивал их "полезную для государства деятельность" из народных средств, а каждый из остальных выполнял ту часть подлости, которая соответствовала роду его занятий. А над всеми ими воздымается к небесам — священнейшая божьей милостью — романовская монархия!

Болеслав Бродский обращался к министру юстиции и в собственную канцелярию Николая с требованием предать его, Бродского, суду и подвергнуть пересмотру дело думской фракции. Он получил отказ.

Нынешняя наша думская фракция дважды вносила в Думу запрос о своей осужденной предшественнице с требованием пересмотра процесса. Но думское большинство дважды срывало запрос, постановляя рассматривать его при закрытых дверях. И мудрено ли? "Может ли Гучков высказываться против провокации и требовать ее уничтожения, — воскликнул в Думе Гегечкори, — когда государственный переворот, в результате которого в центре законодательного учреждения очутилась гучковская партия, был подготовлен путем провокации!"

Но наши депутаты не ограничились этим. В прениях по запросу об убийстве Столыпина они снова подняли вопрос о жертвах столыпинского заговора и с замечательной энергией и неустрашимостью отстаивали свою трибуну против разъяренных столыпинцев. Грохотом пюпитров и звериным воем заглушало думское большинство речи социал-демократов и одного за другим удаляло из зала заседаний.

Удержать осужденных депутатов на каторге стало для контрреволюции вопросом ее «чести». Для сознательных рабочих масс должно стать вопросом их чести: вырвать социал-демократических депутатов из когтей царизма.

Работа второй нашей фракции была яркой заключительной главой первой российской революции. Только накинув аркан на пролетарское представительство, реакция почувствовала себя на полной свободе. И знаменательно в высочайшей степени, что политический подъем в стране с самого начала выступает под лозунгом — "возвратите нам нашу думскую фракцию!". Этим явно и осязательно восстановляется прерванная натиском реакции революционная преемственность.

Рабочие Петербурга с давно невиданной энергией подняли свой голос. Уже состоялся ряд многолюдных митингов протеста против трусливой наглости думского большинства. На кабельном заводе митинг собрал 1.000 рабочих, на Путиловском — 4.500, на Балтийском — 2.000, на заводе Вулкан — 500 человек. Под резолюцией, требующей восстановления рабочих депутатов во всех правах, собрано, кроме того, около 2.000 подписей ремесленных рабочих Петербурга. К рабочим митингам присоединилось уже несколько студенческих сходок. Все принятые резолюции направлены через социал-демократическую фракцию в Государственную Думу.

Борьба началась. И уже с самых первых шагов она приняла международный характер. Интернациональное Социалистическое Бюро уже призвало рабочих всех стран решительно выступить в защиту заключенных депутатов.

Столыпинцы считали, что в лице революционной фракции убивают революцию, — и вот теперь призрак думской фракции встает перед ними, как предрекание нового прибоя. Этот призрак не уйдет больше. Они могут запирать двери своей Думы и законопачивать окна, они могут лишать наших депутатов слова и изгонять их, они могут, наконец, разбивать свои лбы о думские пюпитры, — ничто им не поможет. Красный призрак не сойдет более с политического небосклона. Судьба заточенной фракции становится делом сознательного пролетариата, — и вы, рабочие и работницы России, сумеете довести это дело до конца. Раскрывайте несознательным народным массам глаза на преступление царизма. Созывайте митинги. Заявляйте громогласно ваше требование освобождения думской фракции. Пусть из конца в конец страны разносится наш клич:

Свободу нашим депутатам! Свободу пленникам царизма!

Долой кандалы и кандальных дел мастеров!

Долой каторжную романовскую монархию!

"Правда" N 23, 23 (10) декабря 1911 г.