И девки хороши – юный корнет обнимет ненаглядную, начнет про звезды рассказывать, про луну – нет, мол, когда вернешься с орденом, тогда поговорим!

Покряхтел Кутузов, покряхтел – деваться некуда. Пришлось дать сражение под Бородино. Поле трупами усеяли. До сих пор думаем, что это мы там победили, а французы – что они. Но понять, какого черта их сюда занесло, ни они, ни мы уже двести лет не можем. И никто не понимает.

Но для Российской истории, культуры и патриотического воспитания Бородинское сражение имеет колоссальное значение.

– Я пока воздержусь от комментариев по поводу, гм, того, что вы сейчас нам прочли, но при чем здесь Пушкин?! – вопросил Сергей Львович.

А вот при чем.

У любимца армии, знаменитого полководца, фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова была дочь Елизавета. В общем положительная. Только с мужьями ей не везло – один умер, второй... Судьба! Елизавета Михайловна была хорошая, набожная, но ей нравились стихи Пушкина, с которым она дружила, хотя женщинам дружить с Пушкиным не рекомендовалось. Ее очень беспокоил моральный облик поэта: то он чертей рисует, то девушек как-то без разбора трахает – нехорошо это! А если ему что не по нраву, может запросто и по морде дать. На приколы очень обижался. Скажешь, например: ну что, брат Пушкин, сыграем в картишки, или опять в карманах ветер гуляет? – тут же пиздюлей навешает или на дуэль вызовет. Слова поперек не скажи! Никакого сладу! Недели не пройдет, чтобы чего-нибудь ни натворил!

И вот Елизавета Михайловна решила перевоспитать Пушкина, чтоб он был одновременно и великий русский поэт, и образец для подражания. (Чем это кончилось – известно, но ее предупреждали!)

Пушкин и сам был не прочь стать положительным, иной раз даже обещал исправиться, но... Только пообещает, только настроится на хорошие, правильные стихи, рисунки и поступки, идет домой – ну все, мол, с прошлым покончено, начинаю новую жизнь, – а навстречу какой-нибудь раздолбай, прости Господи!

«О, здравствуй, Пушкин!» – его же все знали – и давай какую-нибудь херню молоть. А Пушкин до того ненавидел тупых – хоть плачь, хоть удавись! Точь-в-точь, как мой дядя. «Да пошел ты!..» – скажет в сердцах.

Ну, тот шел и всем рассказывал: меня, мол, сам Пушкин, великий русский поэт, в среду на Невском на х... послал! Не каждому так повезет!

А Пушкин переживает – ни за что ни про что человека послал... Опять перестройка сорвалась, и опять во все тяжкие.

Но что странно, стихи его от этих срывов хуже не становились.

И вот Елизавета Михайловна взяла над Пушкиным шефство, и процесс пошел. Но в каком-то странном направлении.

(Ее предупреждали!)

Тогда она попросила своего духовника митрополита Филарета помочь ей и тоже пошефствовать над Пушкиным. Может, он меньше безобразничать будет. Митрополит Филарет был человек неординарный, он и сам стихи писал. Взял он над Пушкиным шефство и начал его наставлять, иной раз даже в стихах. Пушкин – стих, Филарет – стих, Пушкин – поэму, Филарет – проповедь. А проповедник он был, по словам современников, удивительный. Зато у Пушкина черти хорошо получались. Один страшней другого, свят-свят-свят!

Трудно было Филарету с Пушкиным, но он не отступался и продолжал учить Пушкина, как надо жить и писать стихи. А Пушкин не слушался, продолжал рисовать чертей, писать стихи с неправильными мыслями и куролесить с Елизаветой Михайловной.

накуролесив, вопрошал Пушкин.

объяснял Филарет поэту. —

жаловался Пушкин.

объяснял митрополит.

Читаешь эти стихи, и видно: Филарет мудрый человек, а у Пушкина плохое настроение. Филарет, когда писал, думал, а Пушкин, по-моему, вообще не думал – писал, как Бог на душу положит. Но, что интересно, волновали их одни и те же вопросы. И хотя стихи Филарета вторичны по отношению к пушкинским, сам он жил в безбрежном времени-пространстве, воспаряя в своих проповедях от грешного мира к горным вершинам, а Пушкин – одной минутой, но тоже успевал. И когда последние песчинки эпохи мягко перетекают из верхней колбы в нижнюю, невидимая рука Всемогущего переворачивает песочные часы... И Пушкин обретает Вечность, а Филарет минуту в биографии Пушкина. Потому что Пушкин – это наше все. А все остальное – лишь минуты и детали из биографии Пушкина. И сами мы лишь мгновения в чьей-то биографии: Петра Первого, Сталина, Аллы Пугачевой...

Но текут песчинки, невидимая рука не устает переворачивать часы.

И вдруг окажется, что Пушкин – это сплошные заносы: стремительное вращение не имеющего своей массы электрона вокруг устойчивого ядра жизни, всего лишь эпизод в проповеднической деятельности Филарета и недоразумение в жизни Церкви...

– Извините, ни читать, ни обсуждать мы это не будем! – прервал Сергей Львович. – Этот ваш тон неприемлем и неуместен для обращения к светочу российской поэзии! – Как-то странно, будто я ему палец дверью прищемил, посмотрел на меня, и с гримасой человека, съевшего сразу пол-лимона предложил: – Может, вам лучше переводами заняться? Или какой-нибудь детский рассказ написать?

В общем, дал понять, что серьезные взаимоотношения с литературой у меня не складываются. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», – хотел я ему возразить, но передумал: все чаще замечаю, что у «старой московской интеллигенции» слабо развита связь между правым и левым полушариями.

Тем не менее, жизнь продолжается, «хамства» мне не занимать.

– Нормально пишешь, – поддержал меня Юра. – Не расстраивайся! Просто он человек старой формации.

Я и не расстраиваюсь. Мне ж надо еще и план выполнять, и рядовых коммунистов воспитывать, и под Юриным руководством повышать собственный интеллектуальный уровень. К тому же, я начал новую повесть. О Льве Николаевиче Толстом. Да и с Пушкиным не собираюсь порывать отношения.