Да что этот препод знает о милосердии?! Киппег так издевательски усмехался, что я не выдержал и взбунтовался, швырнув эти слова прямо ему в лицо. Тот перестал смеяться, побледнел и велел мне выйти, а потом задержаться после занятий.

Так я остался без обеда и нарисовал ещё десятка три отвлечённых понятий. Не знаю, что там у меня получилось, но когда я сдавал работу, Киппег ухмыльнулся, бегло пробежав глазами мои каракули. А потом серьёзно заметил:

— Полагаю, Вы усвоили урок, и на этот раз обошлось без карцера.

При упоминании о карцере меня передёрнуло. Однако я дерзнул спросить:

— А зачем мы всем этим занимаемся — слова, картинки? Как это пригодится «превращателю»? Преподаватель поморщился и покачал головой.

— Не тупите, юноша. В правилах для поступающих указаны качества, необходимые «превращателю». И главное — это умение представить то, во что собираешься превращать или превращаться. До мельчайших деталей. Образы, образы и ещё раз образы.

— Но как можно представить безмолвие? — продолжал упорствовать я. Киппег прищурился.

— Вы ещё много не понимаете. Но в одном Вы правы — это не каждому дано. Но Вы обязаны уметь это в совершенстве, хоть расшибитесь, уже к концу четвёртого курса. Иначе, не сдадите экзамены. Хотя эти упражнения предназначены для третьего курса. Я задал их Вам специально, чтобы Вы поняли всю серьёзность обучения в колледже и ответственность «превращателя». Это вам не рожи перед зеркалом корчить. Одно неправильное представление и результаты могут оказаться плачевными, а Ваш статус под угрозой. Магисториум не простит. Идите и учитесь усердней.

«Всё равно это полная ерунда, — думал я, торопясь в зал с камином. — Что ж, голодным из-за этого сидеть? А мне ещё кучу заданий делать».

На обед я, конечно, не успел, но Олли припас мне бутерброд с брюквой, и я от души поблагодарил его, всё ещё злясь на преподавателя. А когда мы рисовали, Олли посмотрел на мои неудачные попытки и удивился:

— Ты что, совсем рисовать не умеешь?

— Абсолютно, — зло ответил я, продавливая бумагу карандашом. — Глупости всё это.

— Не скажи, — Олли нахмурился. — В колледж берут только тех, кто хорошо рисует. Срисовка и изображение по памяти входит в экзамены. Как ты вообще сюда попал с такими-то, хм, задатками?

И тогда я не выдержал и рассказал ему всё. Почти всю правду о том, как я оказался в КЧП. Умолчав, что я из другого мира. Таинственный город Фегль по-прежнему был моим козырем.

— Понимаешь… Я не захотел ехать в университет, сбежал из дому, путешествовал, потом заснул в лесу и очутился здесь… Я постучался и…

— Значит, тебя приняли по ошибке?

— Да, и мне нужно вернуться домой. Я даже готов учиться в университете. Здесь мне не нравится!

— Охо-хо, — Олли проникся ко мне сочувствием. — Чтобы уйти отсюда, нужен надёжный провожатый. Слушай, а ты хоть что-нибудь помнишь? Ну, как ты переместился.

— Совсем ничего не помню. Я же спал.

— Н-да. Никому такое не под силу. Разве что Держателю Измерений, — Олли вдруг осёкся, зажал рот рукой и огляделся.

Однако нас никто не слышал, все занимались своими делами. И больше мы к этому разговору не возвращались. Но после этого ещё больше сдружились. И поддерживали друг друга. Олли замечательно рисовал и помогал мне делать задания.

Шок прошёл, первые впечатления улеглись, и я уже понимал, что выйти из замка мало, надо ещё как-то попасть домой. Хотя попыток выбраться не оставлял. Но вскоре обнаружил, что бесполезно. Не единожды вылезал в окно, но костлявые деревья загоняли меня обратно, а в ушах ещё долго звучал волчий вой, доносимый холодным ветром. Я не нашёл ни одного запасного выхода из замка, а парадный всегда был заперт и охранялся неподкупной привратницей.

Тогда я попытался купить свободу на зажигалку. Н-да. Трудно было поверить, что эта миловидная девушка способна так истошно визжать, призывая надзирателя. А я — бегать со сверхзвуковой скоростью. Мне удалось скрыться раньше, чем визгливые звуки достигли ушей Мракобреда.

В итоге, все двери, что мне удалось найти и открыть, вели либо в другие помещения, либо во внутренний двор замка, где студентам разрешалось гулять после обеда. И когда я впервые увидел мрачные башни и неприступные стены, то просто растерялся.

Замок выглядел огромным и зловещим. Замшелые бурые камни, кованые двери в грязноватых потёках, узкие бойницы и угрюмые витражи, словно всевидящие глаза замка за непроницаемыми очками… Они смотрели во двор уже сотни лет и всё замечали.

А посреди разбитого двора торчал покосившийся колодец. Он был давно заброшен, и в нём обитали летучие мыши.

По углам, за сваленными в кучу камнями, росли чахлые деревья, а возле стены возвышался громадный амбар с сеновалом и хозяйственными клетушками…

Вечером в закатном небе отпечатывались чёрные шпили. И арочные своды, украшенные зеленоватой лепниной, окроплялись сиянием уходящего солнца словно каплями крови, и скульптуры крылатых идолов, скалившиеся повсюду, будто оживали… Всё это нависало и надвигалось как в кошмарном сне, а в вышине стремительно проплывали хмурые тучи, изредка обнажая меркнущее небо.

В какой-то момент я смирился, а иногда мне начинало здесь нравиться. Особенно после того, как к нашей маленькой компании примкнул Тим.

Тим был второкурсником и, так же, как и я, терпеть не мог колледж, мечтая убежать. Он стал изгоем среди однокурсников, и они постоянно издевались над ним. Поэтому мы и познакомились. Короче, дело было так.

Как-то раз я шёл из библиотеки, и увидел на подоконнике булку. Точнее — крендель. Румяный, аппетитный, с глазурью; тепло пахнущий ванилью. В зеркале он не отражался, поэтому я прихватил лакомство с собой, чтобы поделиться с Олли. Я же не мог съесть булку без него. Особенно после препаршивейшего обеда. Однако Олли не доверял колледжу, а тем более его обитателям и предложил подождать. Украдкой глотая слюни, мы спрятали булочку в укромное место — под стол, и, приблизительно через полчаса, оттуда вылез растрёпанный студент и забористо выругался.

— Чего? — мы с Олли недоумённо переглянулись.

— Это я не вам, — пояснил он без тени смущения и в его зелёных глазах зажглись озорные огоньки. — Я про этих придурков со второго курса. Вот фокусники! Хорошо хоть не научились надолго превращать. А вам спасибо, что не съели меня.

В тот момент меня чуть не стошнило, когда я представил — что могло очутиться в наших желудках. Вернее — кто. А ведь я ещё боролся с искушением отщипнуть кусочек от кренделя, пока нёс его Олли. Бяяяя!

Нам повезло. А Тимми — весёлый и бесшабашный, знал множество смешных и страшных историй из жизни колледжа. А ещё он был специалистом по пакостям и приколам. И не раз под его чутким руководством мы зашивали штаны старшекурсникам, подвешивали вёдра над дверью проректора, выливали воду из аквариума, подсыпали птичий корм в тарелку Мракобреда. И мазали зеркала на втором этаже зубной пастой (в рюкзаке у меня завалялся тюбик, а зубы здесь чистили мятными палочками и порошком). В общем, дурачились как могли. Тим взял на себя роль лидера, хотя был младше меня.

Да! Кстати! Выяснилось, что первокурсникам колледжа на самом деле по пятнадцать-шестнадцать лет. По разговорам Олли и Тима, я понял, что обучение в обычной школе чтению, счёту, письму и прочим нехитрым премудростям заканчивалось в четырнадцать лет. А потом на год или два подростки становились учениками мастеров, чтобы изучить самые азы ремесла и подготовиться к поступлению.

Я вот тоже так хотел, только в своём мире, в дядькином агентстве, пока… Обычно эти воспоминания вызывали у меня хандру.

Дружба с Тимми оказалась нам очень полезной. У него не ладилось со сверстниками, но зато он подружился с местной кухаркой, и она периодически подкармливала нас кусочками пирога с мясом и шпинатом и угощала компотом. А ещё мы с Тимми были практически одного роста, и он одолжил мне кое-какую одежду из своего гардероба, чтобы мой «феглярский» вид не бросался в глаза. Поскольку преподаватели и студенты начинали ко мне присматриваться.