Еще хуже были мальчишки разносчики — каждый раз, когда я невинно просто пролистывала газету, не платя за нее, они потом вслед неслышно шипели — скаредные тэйвонту! Я сначала не понимала, как они угадывают, ведь все было так естественно, но потом вдруг случайно подслушала разговор двух разносчиков… И выяснила, что одному из них только за сегодня пришлось вытерпеть такое сто пятьдесят три раза… Самое смешное — не вернешься же и не набьешь мальчишке противную… личико? Несолидно в моем возрасте как-то, правда? Шестнадцать лет — почти принцесса — это тебе не ребенок как Аниа!

Я опять увидела Храм, это высоченное здание в восемьсот метров. Даже одной своей величиной впечатление он производил поражающее. А сочетание сказочной красоты и чудовищной громадности создавали ощущение чего-то божественного.

Честно сказать, что меня потянула сюда не столько желание излечиться, сколько случайно подслушанное среди женщин, что многие безнадежно влюбленные молились там, и им помогало… Не знаю, как насчет излечения, но если средство действует, то почему же его не применить? Я была намерена бороться за Радома всеми средствами, хоть никому никогда не сказала бы, зачем шла в Храм, скорей язык откусила бы. Я не циничная, я такая, я привыкла использовать абсолютно все добрые возможности, а что может быть добрее, чем помолиться за Радома? — утешала я себя. Но чувствовала, что что-то тут не то, и чтоб меня в этом не заподозрила спутница, откровенно занялась ей…

— Сахэн, если ты будешь на меня так смотреть, — пригрозила я, — ты меня скомпрометируешь! Не хочешь сказать кто я, так хоть не привлекай внимания — и так уже все думают, что я переодетая принцесса, и оборачиваются, чтоб посмотреть вслед!!!

Но когда Сахэн заговорила, то лучше бы она лучше молчала. Она говорила так тихо, что теперь все думали, что она больна. Впрочем, я быстро сориентировалась и громко говорила, подбадривая ее:

— Ничего, милая, помолишься и пройдет!

И теперь нас уже точно никто не принимал за помешанных, а просто за одних из тех несчастненьких, что думали излечиться от прикосновения к святыне…

Но, когда мы вошли в Храм, я словно стала парализованная этой красотой… Если снаружи было ужасно красиво… то внутри это было убийственно… Это потрясало все нервы… Это дало по голове… Как Древние это сделали, я не знала… Но это встряхнуло каждую клеточку моих нервов… Я только потрясенно оглядывалась, не в силах дышать, и открыв рот… Хорошо еще, что я не упала в обморок от нервного срыва…

Я даже не слышала, как Сахэн шептала мне что-то, а потом, устав шептать, говорила уже громко, рассерженно тяня меня к чудовищной по воздействию скульптуре, выполненной из громадного кристалла драгоценного камня, испускавшей невыразимой силы лучи… Но ее, к сожалению, окружала толпа парализованных на колясках, забив все проходы к ней, ибо мы забыли, что сегодня традиционный день излечения праздников, когда сюда собираются со всего Дивенора…

— Попытайся подойти к ней! — прошептала растеряно Сахэн. — Все молятся… Отче наш…

— Надо говорить — помилуй "рабу божию"… — сказал проходивший священник. Я взглянула на него, будто на гада…

— Я не раб, — мгновенно выплюнула я, молниеносно придя в себя. — Ничей. Само это слово меня возмущает.

Я сжала зубы.

— Гордыня, — сурово осудил он. И ушел. Сахэн расстроено укоряюще покачала головой.

Но я уже цинично осматривала Храм. Да, что-то невероятное было в Нем… Будто живое существо… Я закрыла глаза… И ясно ощутила могучие потоки душевного света и чистоты, присутствующие тут повсюду, но страшным потоком идущие откуда-то из центра…

— Терафим! — догадалась я. — Терафим! Где-то здесь есть предмет, на который наслоено чье-то высшее сознание! И из-за наслоенной психической энергии, эманаций Сознания, отделенных от мозга, он является проводником и концентратором высших энергий… Потому он так воздействует… Может, даже весь Храм кристаллизован Сознанием Древнего, и потому он оказывает такое воздействие… Предметы с наслоенной высшей энергией являются гораздо лучшим проводом к высшим мирам, — цинично подумала я, — чем человек, ибо им не мешает личность… Этим пользуются колдуны и даже Йоги, когда целенаправленно наслаивают себя на драгоценный кристалл или деревянную палочку… Точнее наслаивается психическая энергия в возвышенных состояниях… И тогда, как ни шокирующее это, наше собственное высшее Сознание легче действует через этот предмет на другого, на явление в этом низшем мире, чем через нас самих… Ибо из-за эманаций нашей личности и наших состояний оно не способно так легко пробиться, ибо мы не всегда чисты, тогда как чистые эманации на камне постоянны… Получается прямой провод к Духу… Йоги пользуются палочкой или камнем, через который воздействует их собственный дух, легко посылая в нашем мире направленные потоки собственной воздействующей психической энергии-воли… Или же устанавливая "двойника себя" в местах воздействия…

Вот только камень не может ни говорить, ни ходить, — цинично подумала я, — хотя чье-то Высшее Сознание может внушать через этот предмет мысли и связываться с нами… То есть контакт будет на уровне Сознания, но не словесного, а выше, реальное высшее общение… Как с живым, но молчащим человеком, без слов, на уровне сердца, общаясь с его реальным духом… Но редко кто способен распознать духовные воздействия и голос духа, если они не слышат даже голоса своего собственного Сознания, того, что проявляется в мгновенном мыслечувстве…

— О Господи, — сказала вслух я, одумавшись, — откуда эти дурацкие мысли во мне, я же ничего не помню!

Сахэн радостно посмотрела на меня.

— Вспоминается? Возьми молитву, — она протянула мне листок с отпечатанной как книжечка молитвой.

Все взбунтовалось во мне. Обращаться к высшему по записке?!? Это казалось мне небывалым извращением, все равно что объясняться в любви по бумажке чужими словами. Я бы убила человека, осмелившегося так надо мной надругаться. Мне легче было сказать — "я люблю", чем читать стандартизованное канцелярское обращение по стандартному формуляру.

Если Некто любит меня, то я согласна любить в ответ, воспринимать как брата, сестру, отца или мать на худой конец, потому что любовь связывает и она достойна, — подумала я. — Родственников не выбирают, а любящий в тысячи раз ближе нам, чем кровные…

— Может за вас помолиться? Всего тридцать сребреников! — елейным тоном подкатился еще один черноризник.

— Нет! — гавкнула я.

Он испуганно отскочил.

— Но я же хотел как лучше! — обиженно заныл он. — Священник нужен! Без него никуда! Никакого Дорджиа… Священник единственный посредник… Я обещаю вам, что вы ничего не увидите!

Я почувствовала, что сейчас его убью. Он тоже это понял и отскочил с проклятиями.

— Обращайтесь к моему секретарю, — неожиданно тут же вспыхнула в моем сознании веселая мысль.

— Отче наш… — слышалось со всех сторон…

— Помолись, попроси… — сказала старушка, завернутая в плат, будто ей было холодно… Если достаточно попросишь, он поможет…

— Вымаливать? — ярость колыхнулась в сердце…

Сахэн испуганно схватилась за меня…

— Все эти люди пришли не как к близкому… Просто увидеться… Любить… — вдруг с ужасающей ясностью поняла я. — Они пришли что-то себе выпросить… Мне вдруг представился сын, который ходит к отцу по нужде… Выпросить что-то для себя… И я внезапно пожалела этого отца… И как нежное видение, мне неожиданно вспомнилась виденная мною картина, как маленький ребенок, играя в песочнице, периодически подбегал к матери… Чтоб хоть ощутить ее… Касался ее, словно чтобы убедиться, что она никуда не ушла, счастливо жмурился под ласкавшей его кудри руки матери или от ее объятия, ловил ее взор, и успокоенный счастливо убегал играть дальше… Насколько же обычные человеческие отношения выше такой продажной любви, достигаемой какими-то подачками!

— Просите!

— Если достаточно унизитесь, вам будет подано, — еле слышно продолжила я.

Непонятно почему мысль перекинулась на другое… Или пусть Он будет в моей жизни, в моем сердце, в моем доме… но общаться через посредников и подавая прошение… Такой отец, с которым родной ребенок общается через секретаря?