Глава 24

Все это было бы прекрасно, если бы в один день я не проснулась, разморенная на солнышке бабьего лета, прямо днем, оттого, что меня грубо ткнули носком.

— Белочка, отстать! — сонно отмахнулась я, привыкнув, что они меня тыкают.

Но меня ткнули еще сильней. И вот тогда-то я и проснулась оттого, что надо мной стоял тэйвонту, и тыкал меня носком ботинка под ребра. Ни лошадей, ни фига вокруг не было и близко…

— Ты кто? — недоуменно спросил он.

Я похлопала ресницами, пытаясь отогнать чудное видение. Рассчитывая, если я сильней проснусь, то этот мерзкий кошмар двухметрового роста сам исчезнет.

Но он не исчезал!

— Что за гадость мне снится? — сонно вопросила я, пытаясь протереть глаза.

Гадость не исчезла, зато появилось острое и реальное ощущение удара сапога по ребрам.

— Ты кто? — наконец, вскакивая, как Ванька-встанька, выплюнула я.

— Гадость… — честно сказал он. Нет, он сказал протяжно и удивленно, даже вопрошающе, вот так: — Гадость?!?

Я ахнула.

— Гадость? — переспросила я, потрусив в кошмаре головой и уже забыв, что я сама сказала только что. Боже, какой кошмар!

Я даже не сразу поняла, что это он не отвечал мне, а удивленно и недоуменно, ошарашенный такой моей наглостью, словно повторил мое оскорбление, от шока не восприняв новый вопрос. А словно пробуя старое на вкус — гадость?

Но в голове все еще плыло, сон еще тянулся за мной и, спросонок я это не сразу поняла, и потому растеряно ляпнула:

— Это что, имя?!?

Теперь он стоял и смотрел на меня, широко раскрыв глаза и даже засунув кулак в пасть, как деревенский дурачок. Интересно, видел ли он раньше такую дуру?

Как назло, был жаркий день, плащ Радома висел себе на дереве вместе с оружием, а я тут загорала, выкупавшись, хоть вода была и холодной…

Тэйвонту же еще раз внимательно осмотрел меня и изменился в лице, вскрикнув:

— О Боже! Ты же…

Я никак не могла прийти в себя, ибо нити сна тяготили мозг, и я не могла от него избавиться. Было так отвратительно чувствовать себя беспомощной… А он уже невидимым жестом выхватил оружие, вскидывая его на меня…

Я так и не узнала, кто я, ибо налетевший Дар, блаженствовавший где-то в пойме, сбил его чудовищным ударом копыта в хребет, а вторым попав по голове. Хотя я сказала себе, что я дура. Я еле успела откатиться, чтоб не попасть и самой в эту веселую молотилку…

Почему-то сверхбойцы-тэйвонту, когда даже видят коня без всадника, удивительно легкомысленно к нему относятся. У них ведь — реакция! И это вместо того, чтоб подумать, что и у коней бывают кони уникумы — насвистывая, размышляла я.

Ощущение своей беспомощности перед вооруженным воином потрясло меня… Это было настолько невыносимо, что я не двигалась…

Впрочем, сразу после атаки, видя, что я все еще стою, Дар нетерпеливо укусил меня — как маленького ребенка — чтоб я взбиралась на него быстрей. Он даже недовольно фыркнул. Он-то знает, что тэйвонту всегда охотятся стаями…

В общем, я захватила с собой для порядка еще и раненного тэйвонту… Да, я подумала, что это отличная маскировка, когда девушка везет двух раненных тэйвонту к врачу? По крайней мере, тело нужно было скинуть подальше от места схватки, чтоб идущие по следам не разобрались, что там произошло. Да и Дару пора привыкать к людям…

В эти дни я, кажется, изучала страну со стороны ее самых затерянных уголков, по которым водил меня Дар, глуши, где не пахнет людьми, обильных пастбищ и хорошей травы. Увы, эта пища не по мне. Впрочем, ягод местами хватало, я не прихотливая. А несколько раз набрала поздних плодов полный мешок, в который превратила часть своей одежды.

Насколько я могла судить, мы двигались по большому кругу, но пока все удалялись от точки, где были тэйвонту.

Пережитая беспомощность перед громадным лбом полностью изменила меня. Меня хотели убить! Причем — просто так, даже не объясняя! Я словно проснулась и поняла, где я живу… Этот нищий мир — я все-таки видела издалека крестьян с их примитивными орудиями, церквушки, знать, бандитов, власть кулака… Да и обрывки разговоров кое-что мне дали…

Потому день мой теперь изменился кардинально. Он был разбит на зоны и полностью посвящен тренировкам ума и тела, рукопашного боя и кулачных ударов…

Мир, где тебя могут убить просто так (какая дикость!), где тебя вообще могут убить! — мне не нравился. Очень не нравился. Точно так же не нравилось, что я не помню, как я сюда попала…

С энтузиазмом неофита, у которого на хвосте висит стая мастеров, я взялась за тренировки… Было бы что учить… Как ни странно оказалось, что тренироваться я все-таки все еще умела… Воля, терпение, ярость — все это было во мне, как и психологические методы облегчения и ускорения тренинга…

Я вспомнила весь бой, который провела Юурга, защищая меня от Шоа, а также действия остальных. И вычленила из него все удары, блоки, приемы, вращая его в голове, как фильму.

Дело в том, что, сработав тогда в кризисной ситуации, я восстановила броски ножей почти автоматически, точно повторяя свои собственные движения и словно заново натренировав их, повторив несколько тысяч раз. Тело вспомнило и ножи, и навык метания. И все. Ничего более сложного пока в голове не было. Руками и ногами я владела пока как балерина, которая может сделать любое движение, раз увидев, но это не мастерство. Хотя тело легко подчинялось мне. Впрочем — легко — понятие относительное. После болезни мне надо было подчинять и тело — я была, как я поняла, слишком еще беспомощна перед людьми…

И начались изматывающие, изнурительные тренировки, в которых единственным, кто заставлял, была я сама…

Хоть я и овладевала любыми навыками, в первый раз или нет, быстро.

У меня был сильный стимул! Одно дело — тренироваться, когда опасность неочевидна… Просто так… Чтоб быть сильным… А совсем другое — тренироваться, когда за тобой по пятам идет смерть. Когда каждую минуту это тебе может понадобиться. А ты не знаешь, успеешь ли ты хоть немного сделать что-то до этого. Говорят, что в критических ситуациях, когда на тебя идет охота, все способности обостряются… А сейчас это ощущение охоты на тебя я буквально ощущала кожей. И, боялась, что не успею…

Ощущение беспомощности меня бесило и подгоняло, когда мной одолевала слабость.

Я всегда ненавидела слабость, и больше всего в себе. И всегда работала как одержимая, изнемогая, но не сдаваясь. Бешено, безумно, неотступно, штурмуя здесь и сейчас, овладевая этим здесь и сейчас. Я задыхалась от усталости, захлебывалась потом, но овладевала приемом не потом, а здесь, до кровавого пота. Обычно люди думают — ах, когда-то достигнем, когда-то будет хорошо, не понимая, что вся мощь ярости должна быть до безумия направлена на совершенство того, что ты делаешь сейчас, тех деталей, и ты в этих мелочах должна умереть, но достигнуть дьявольского совершенства.

Возьмите, к примеру, рисунки карандашом великих художников, когда они еще учились в школе, не приступив в красках. Вы будете поражены их дьявольским упорством и тем, сколько труда нужно было вложить, чтоб достигнуть такого совершенства! Сравните их со слабыми, манерными рисунками их одноклассников, оставивших достижение на потом. И вам станет ясно, проследив путь, сколько потребовалось труда и энергии, чтоб так рисовать. Именно в этих мелочах, которыми надо было овладеть, в этих шагах видна вся вложенная энергия, вся ярость, все бешенство устремления к достижению здесь и сейчас, не откладывая на потом. Именно потому они и достигали, что сражались здесь и сейчас, именно здесь, в каждой мелочи здесь и сейчас достигая совершенства, беря, а не думая, что когда-то достигнешь. Я задыхалась, злилась, приковывала к нему ум, но не отпускала явление, пока его не достигала…

Как только какое-то чувство в настоящем совпадало с тем, что уже было в прошлом, во мне точно вспыхивало воспоминание… На этот раз это тоже было раннее детство. Я уверена — меньше пяти лет…