ГЛАВА 10. ТОВАРИЩ ИОСИФ И ЕГО БРАТЬЯ
УХИ ТОВАРИЩА ИОСИФА
Еще на экзаменах в своей разведшколе Юлька писала выпускную работу про горячо любимого ей всенародного вождя угнетенных и обиженных, дорогого товарища Иосифа. И про его соратников по революционной борьбе, по-родственному именуемых промежду собой братьями. Даже книгу непонятную, в своей стране запрещенную, прочла. Библией называется. Вот из книги той… или другой… от множества прочитанного в голове перемешалось, пока на нужной полочке найдешь, пока в дело применишь, — и узнала она для себя очень интересное, а для работы будущей и полезное.
Случилось так, что один из братьев Иосифа, верный ему Лаврентий, скоропостижно умер. Умер от пуль, выпущенных из клетки по устному приказу святого Егория Победоносца, четырежды геройского маршала. В сейфе безвинно убиенного нашли дукаменты престранные. А и были там фотографии Иосифа — старшего брата всех библейских, Отца Родного всех остальных, которым на Олимп дорога заказана. Снят Иосиф на всех фото непременно в профиль. Слева в профиль, и справа, и тоже в профиль. А к каждой фотографии приписана папочка пронумерованная, с множеством другого материала, до нас не дошедшего. На две не случайных особенности обратила внимание дотошная хоть и юная еще возрастом разведчица.
Первая. К каждому до боли знакомому профилю отдельно прилагался крупный снимок соответствующего уха.
И второе. Две даты, как на камне могильном. И выходило, что некоторые профили как бы жили по нескольку месяцев. А некоторые и годами здравствовали.
Что? Правильно мыслите, и у Юльки такие же точно сомнения возникли. Когда мужику на фото за пятьдесят лет перевалило, не мог он несколько месяцев жить. Вот если к слову "жить" приставочку добавить, маненькую такую, трехбуквенную. Тогда и смысл какой ни то проглядываться начинает. Слу-жить. Уже легче думается? И смыслом наполняется? Вот и мы о том же. И все как один в ту же самую сторону теперь мысли свои отправим.
Юлька сначала думала, — какое великое открытие сделала она, когда предложила директору их секретной школы новую методику шпионско-добывательной работы по опознанию ранее не опознанных. Все спецслужбы как работают? А по старинке работают. Им отпечатки пальцев подавай, да чтобы четкие, да со всех десяти сразу, желательно еще и ноги прокатать. А если он не согласный? А если у него пальцев нет? Тогда, пожалте, мы ваш глаз вынем и сетчатку его в нашу базу данных занесем, а потом… да что вы! Даже не сумлевайтесь, глаз обязательно на место, как было! Без малейшего ущерба для вашего драгоценного.
А как быть, если он вам глаз не даст? Или, скажем, слепой он?
Вот тут-то Юлька и сделала открытие, которое корнями в ее далекое детское любознайство уходило.
— Почему, — спрашивала она у папы, у мамы, и у всех остальных, — осел имеет длинное ухо, собачка треугольное, а человек овальное? Хотя ухи всем для одного и того же даны.
Подрастала девочка, набиралась разных новых знаний, и вопросы ее становились глубжее и ширше.
— Почему у папы ухо большое, оттопыренное и три года не мытое? — выказывала чудесную наблюдательность малышка. — А у мамы маленькое, вкусное и с большой проволочной серьгой?
Честно объяснили ей, что папа, когда ребенком в школе жизни учился, часто за ухо был таскан. Потому как воспитывали его по новой, утвержденной на самых верхах, уходрательной методике. А мама, когда замуж вышла, серьгу эту проволочную в подарок получила, чтобы папа мог ее везде, куда ему надо, за собой водить. Маленькое и приплюснутое? Много от папы по этому уху получала. И еще не раз получит, если дочь ее любознательная такие глупые вопросы задавать не перестанет.
Сделала вид Юлька, что поверила таким объяснениям. Но интерес к данной теме в ней не иссяк. И вот теперь, в ее новой, против всех чужих разведывательной профессии, надо же, — сгодился.
— Ё-ка-лэ-мэ-нэ! — догадалась она сразу, — по форме уха, по его размерам, извилинам и противокозелкам можно так же идентифицировать человека, как по отпечаткам пальцев и по сетчатке глаза. Не надо каждому пальцы черным гуталином смазывать и в картотеки заносить. Не надо глаз вынимать и, сосканировав его, обратно вставлять. Это ж сколько ответственных работников пальцеснимательного труда освободится для нужд народного хозяйства? Сколько черного гуталина можно будет нуждающимся сапогам благотворительно отдать?
Ну и главное — сфотографированное из-за угла ухо никому не расскажет, что его в картотеку поместили. Потому что воспитанное ухо — это вам не рот, говорить зазря не приучено. Оно слушать приучено, и молчать обо всем услышанном.
Узнав об изысканиях святого Лаврентия Палыча, Юлька сначала немного расстроилась — оказывается, не она одна ухами заинтересовалась. Идет по уже протоптанной тропе. Но Юлька честно отбросила корыстное и мелочное, — наука дело святое! Поэтому легко согласилась брать только крупными купюрами и желательно в иностранной валюте.
Повторила она изыскания святого Лаврентия на более высоком техническом уровне, и получила почти тот же результат. По Лаврентию выходило, что Отец Всех, в своем первоначальном обличии, исчез в 32-м году, в ноябре, сразу после отмечания пятнадцатой годовщины революции имени Октябрьского переворота. И больше не появлялся ни на страницах газет, ни в кинохронике. Дотошная девонька нашла датированную 34-м годом фотографию пациента "Канатчиковой Дачи", лысого, безусого, без трубки во рте, но с тем же самым хорошо знакомым фотографам Отцовским ухом, покоящимся на левой стороне шишковатой и еще пока живой головы.
Ей сразу же стал понятен смысл предсмертного письма верной подруги Иосифа, тридцатилетней Надежды. Она, "…даже в интересах любимой и единственной партии и всего трудового народа, не согласна изменить так же горячо единственному и любимому ей человеку, принять в объятия и пустить в сердце чужого ей товарища, пусть и очень похожего… даже в интересах… и ради интереса… а потому терпеливо подождет несколько дней, пусть праздник отгремит по стране, и только тогда… добровольно… от аппендицита… в правый висок… и чтобы похоронили их рядом…".
Лаврентий насчитал и задокументировал двадцать восемь дорогих ему товарищей Иосифов. В том числе и среди тех, кого лично по заказу ответственного за страну Политбюро подготовил, а потом по приказу его же, вдвойне ответственного за продолжение верного ленинского курса, и утилизировал.
Юлька доказала наличие только двадцати пяти. И ошибку Лаврентия объяснила со строго научной точки зрения. Ухи сфотографированы после великой попойки, — они, попойки эти, в исторических справках описаны! Обладатель Ухов тоже человек, перебрал и уснул за столом, или на полу, но все равно в неудобной позе. Отлежал малость, помял основательно — до неузнаваемости в крупных деталях. Но Юлька-то и мелкие детали рассматривала. Да и компьютер у нее другой системы, не тот, которым святой Лаврентий пользовался. Вот и вкралась в его расчеты досадная ошибка, стоившая трем, случайно подвернувшимся под его просчеты, людям, прерванной за дело партии личной жизнью.
МОНОГРАФИЯ ЮЛЬКИ
Старая экзаменационная работа всплыла в памяти совсем не случайно. Жизнь шпионская в тупик загнала. Хошь, не хошь, выкручиваться приходиться, какие-то шаги в свою защиту делать, иначе живьем съедят, на кол посадят, аппендицитом насмерть в правый висок выстрелят. Век потом не отмоешься, а и заштопают рану, все одно след останется, метка шрамовая. Для шпиона нет ничего хуже иметь "особые приметины", ладно бы на… ну, чем сидят, а тут на самом виду! Вот и вспомнила старое, а уж потом приступила к новым исследованиям.
Как ей удалось выйти на такую секретную информацию, никто не знал и не узнает. Только информация оказалась стопроцентно верной.
Специалисты Лэнгли, Моссада, ЦРУ и ФБР не удосужились проверить. Некогда им. Другой работы полно: террористы, гонорары, охрана VIP-персон. И поспать-то они горазды. И к слабому полу не совсем чтобы уж безразличны.