Стенографистка, призванная увековечить для потомков судьбоносное совещание, отпросилась в баню с начальником службы безопасности. Поэтому стенографический отчет о встрече для истории государства Российского в архивах Кремля не сохранился. Но сохранился на магнитоносителе у товарища майора. Не у Барбосятинова, про которого мы вам еще много чего расскажем, у другого. Там, где надо, майоров как собак нерезаных. На каждого из нас по своему, индивидуально прикрепленному и лично заинтересованному отыщется.

— Вы за президентскими рейтингами следите? — с порога, не дождавшись, когда гости рассядутся в мягких старинных креслах, задал вопрос, определяющий больную тему сегодняшнего разговора, Лысый.

— Тебе какие надо? Ты скажи, мы сделаем, — скривил губу никогда не улыбающийся перед теми, кого он считал ниже себя, Калмык.

Его выставляемая напоказ важность порождала много сплетен и анекдотов; была притчей во языцех не только в Администрации, в Думе, в Совете Федерации, но и в обществах геев и лесбиянов демократического толка, упорно возглавляемых прямыми потомками Чуков и Геков и стародворской столбовой коробочкой. Он знал почти все, что о нем говорили заглазно. Поговаривали, и небезосновательно, что многим слухам о себе он сам давал ход, через толпы состоящих при щедрой руке подхалимов и выдвиженцев, исповедуя принцип: чем больше и скандальней о тебе говорят, тем полезней для дела. По тем же слухам был так богат, как имеет право быть богат только султан, почивающий на собственных нефтяных разливах. Источником благосостояния была не природная сметливость и коммерческая опытность. Источником благосостояния был доступ к волосатке самой богатой дочери государства.

Небритый был полной противоположностью. С его молодого лица с огромными вывалившимися на щеки глазами не сходила слащавая улыбочка. Она не раз помогала ему на первом этапе накопления криминального капитала. Брал в пору галопирующей инфляции немереные кредиты, прокручивал их. Строил пирамиды величиной с вавилонские башни. Открывал инвестиционные фонды, собирал у доверчивого населения миллионы ваучеров, которые ловко пристроил с огромной пользой для себя, а фонды так же ловко похоронил, подарив взамен вкладчикам до конца их дней веру и надежду на то, что когда-то они хоть что-то да получат… "может быть… потом…" Он, по заискивающе улыбающемуся лицу было видно, чувствовал себя очень виноватым перед надутым им народом. Сейчас богат и положением высок, а улыбается по-прежнему. Каких только специалистов не нанимал, чтобы маску на роже сменить, степенности, да хотя бы серьезности прибавить. Не получилось. Ни один маг не смог раболепную улыбочку вытравить. Люди добрые подсказали, отпустил небольшую щетинку на лице, все не так холопство бросается в глаза. Он и большую бороду отпустить пытался, думал спрятаться за ней. Вышло вообще что-то козлиное. Плюнул, и думать перестал. Это ли главное? Главное — не высовываться: меньше шишек, больше орехов. Вот и на реплику Калмыка не раскрыл рта, но частым морганием слезящихся глаз полностью поддержал сказанное.

— Не умничай, — Лысый был явно за старшего в своем кабинете. — Я тебе на твой ящик вчера сбросил информацию. Опять не читал? — так учитель спрашивает у ленивого ученика.

— Ты знаешь, сколько ко мне всего приходит! — поковырял заусенец на указательном пальце. — А вчера я со своими орден обмывал. В тесном семейном кругу, — внес важное уточнение.

"Даже здесь, мерзавец, ущипнуть пытается, — скрипнуло в душе Лысого. — А то не знает, что у Папы уже не та сила! Но лишний раз не напомнить окружающим — откуда он сегодня родом, это ж как удержишься?"

— По моей линии сбросил, — уже с жесткими нотками в голосе произнес Лысый. — Когда ты научишься современными средствами связи пользоваться? Привык к телефонам да к листочкам на столе. А телефоны твои все у питерских на прослушке!

— А бумажки на столе у питерских на проглядке, — съерничал Небритый.

Он тоже недолюбливал Калмыка и, в отличие от Лысого, служащего государству и потом уже себе, не обязан был скрывать свою нелюбовь. Ему легче, он служит сначала себе и только потом, в качестве хобби, государству, но опять же для того, чтобы вкуснее себе служить было. Да и особенность у него была. Своя. Маленькая. Он всех понемногу недолюбливал.

— Ну ладно, ладно, — повинился через оттопыренную губу Калмык. — Принял. К сведению. Поехали дальше. Анекдот про Чубайчупса слышали?

— Чего он опять выкинул? — любил Небритый всякую чепуху коллекционировать, чтобы потом, при случае, на каком-нибудь приеме других осведомленностью удивить.

— Женится.

— На ком?

— На внучке Великой княгини Анастасии, правнучке государя императора Николая II.

— Еще ж не доказано, что княгиня выжила!

— Доказано, не доказано, какая разница? — усмехнулся Калмык. — Если Толику приспичило, все докажут, даже что Солнце вокруг Земли с завтрашнего дня кружиться начинает.

— А на кой ему это?

— Монархию в России возрождать удумал. Власть есть, бабки есть. Фактически Царь, а до сих пор некоронованный. Он и закон в Думу о реставрации монархии уже внес, и прохождение по комитетам проплатил, чтобы рогаток на пути не ставили. Бабла отвалил — немеряно. Специально под этот закон тарифы на энергию вдвое поднял. Так что принятие — вопрос времени. А пока к свадьбе готовится, подарки невесте покупает. — Калмык зевнул коротенько, повел плечами. — Чего ты мне про П-та сказать хотел?

— Рейтинг нашего дзюдоиста упал. И упал резко.

— Поднимем, — словно собирался поднять упавшую на пол ручку, не выказал беспокойства фригидный Калмык. — Всех-то делов. Завтра дам команду Косте Первому, пусть постарается. Сколько тебе сделать, чтобы голова не болела?

— Не так просто, — Лысый никак не хотел уходить со скучной темы. — И даже, скажу я вам, очень не просто это сделать сейчас. Кто-то в пику нам играет на понижение. И игру ведет серьезную. Я бы сказал грамотную игру. Раскрутил в прессе экономический обзор — рост у нас, сами знаете, отрицательный. Завел кого надо. Нашептали на ухо П-ту, он поворчал для виду.

— А чего ему еще оставалось делать? — хмыкнул Небритый.

— Он у нас послушный, место свое знает, — добавил полупрезрительно Калмык.

— Знал! — зло процедил Лысый. Собеседники начали его заводить. Ну, никак на серьезный разговор не настраиваются. Все где-то витают. А то у него своих дел мало, с ними тут шашни разводить?

— Что значит — "знал"? Мы его на кой черт ставили заместо Папы? Чтобы перед экраном мельтешил и нам не мешал!

— Кому не мешал?

— Нам! Нам не мешал! Мы поменяли иконку для народа. Остальное должно остаться как прежде. И ты, между прочим, дорогой мой, за этим при нем и приставлен.

— Дорогой мой, — передразнил Лысый, — власть штука хитрая. Вот так вот дашь человечку порулить немного. Он только взялся за штурвал, и очень быстро думать начинает, что это он самый лучший водила. А когда тебе еще во все уши друзья-товарищи жужжат — "левее" или там "правее".

— Дергаться начал?

— Обижаться. На Мишу-два процента наехал, — высказал осведомленность Небритый.

— Выбрал момент, когда камер не наших много собралось, губу оттопырил, кулачком по столу постучал, чтобы растрезвонили на весь мир — вот, мол, какой он у нас, никого не боится! — добавил Лысый.

— Это ты виноват, — безапелляционно заявил Калмык. — Усыпил он тебя своей покорностью. Два года тихо сидел. Ты и расслабился! Я что говорил? Фильтруй его базар! Пусть твои всё снимают и перед эфиром чистят. На кой хрен вы всех этих телевизионщиков в зал заседаний пустили? Есть свой пресс-центр? Пусть он снимает, готовит кастрированный материал и всем одинаково раздает. А одному каналу немного другое подбрасывает, вроде как эксклюзивное. Вот вам и видимость открытости. Доиграетесь, засранцы! Папа так и сказал, когда вашу склоку увидел, — это он вставил, чтобы Лысый не подумал, будто ругает его такими словами он. — А ты — "да никуда он не денется! Да он у нас на коротком поводке сидит!" А он вот взял и делся!