Сумасшедший застыл на мгновение, глаза его неправдоподобно широко раскрылись, губы раздвинулись в злой гримасе, обнажив плотно сжатые гнилые зубы. Изо рта у него вырвалось какое-то шипение и Ивана обдало смрадным гнилостным дыханием. Затем он отскочил, выпустив свое оружие, и помчался по площадке вокруг Ивана, размахивая правой рукой, из которой хлестала кровь. Капли его крови долетали до трибун, обрызгивая зрителей.
Копье осталось в руке у Ивана. На левом плече у него висели прилепившиеся к загустевшей ивановой крови два пальца Сумасшедшего, отрубленные его же оружием. Иван отлепил их от плеча и швырнул в трибуны. Затем взял обеими руками этот кусок арматуры, с которым на него нападал Сумасшедший, и согнул его дугой так, что оба конца с заточенными лезвиями оказались плотно прижатыми друг к другу. И зашвырнул его туда же, куда раньше, перед боем, отправил свой кинжал, к трибунам...
Он не видел и не слышал, что творилось среди зрителей, бросившихся драться, чтобы стать обладателями этим сувениром! Только позже, после боя, на следующий день, он узнал, что копье забрал хозяин Сумасшедшего, заявив на него свои права, а вот два пальца Ночного Убийцы, брошенные Иваном на трибуну, стали причиной массовой драки после боя, когда трое проигравших решили отнять один из пальцев у счастливчика, сразу поймавшего его на лету, а за того вступились выигравшие, и возникла всеобщая потасовка с применением огнестрельного и холодного оружия, в которой четверо были застрелены насмерть, а трое – тяжело ранены. Порезанным же просто счету не было.
Но это – на следующий день, а сейчас бой еще был не окончен, а Иван вдруг почувствовал, что слабеет, вероятно, от потери крови. Ноги стали слегка подрагивать, а перед глазами появились желтые и красные круги, мешающие следить за мечущимся по площадке Радиоактивным. Два пальца на правой руке у того были отрублены, один висел, еле держась на полосках кожи. Целыми остались – только большой и указательный.
Неожиданно для Ивана, Сумасшедший оказался с ним рядом и семь целых его пальцев метнулись к его горлу. Иван успел дернуться, но пальцы, не достав до шеи, вцепились в его раненое правое плечо. Иван ухватил противника за запястья и попробовал оторвать его от себя. Но руки Ночного Убийцы как будто приросли к его плечу, Причем один из семи пальцев попал прями в нанесенную копьем рану и вызывал у Ивана дикую боль в плече.
Собрав все силы, Иван начал тащить эти руки от себя, но видел, что его плечо тоже тянется за ними. Пальцы Сумасшедшего не разжимались. Тогда Иван последним и даже – отчаянным усилием рванул эти руки вниз и почувствовал, что его плечо освободилось. Но пальцы так и не разжались, выдрав из плеча Ивана два клока мышц и продолжая сжимать его окровавленную плоть.
Отпускать руки Радиоактивного было нельзя, у Ивана уже не было сил бороться с этим цепким убийцей, да и раненая рука слушалась его плохо. Но бой был не окончен и надо было продолжать бороться за победу. Смерть была где-то рядом, м все еще выбирала, не остановившись пока ни на одном из них.
Иван встряхнул легкое тело Радиоактивного, продолжая держать его за запястья. Тот, поняв, что Иван затрудняется его прикончить, ждал момента, когда можно будет освободить свои руки и вновь вцепиться в тело Ивана. Теперь уж – в горло.
Тогда Иван сделал единственный шаг, после которого не могло остаться сомнений в смерти Радиоактивного. Иван с каждой секундой терял силы и прикончить противника необходимо было срочно и гарантированно. Иван, держа своего врага за запястья, начал поворачиваться вокруг своей оси, сначала волоча его тело по кругу по земле, затем, крутясь все быстрее и быстрее, словно метатель молота, начал вращать его по воздуху, и, когда поднял его уже на уровень своей головы и выше, слегка изменил направление вращения и, не отпуская рук, ударил этим телом сверху по верхушке столба для волейбольной сетки.
Столб был сделан из обрезка водопроводной трубы диаметром чуть больше пяти сантиметров. Удар его верхнего конца пришелся в живот Сумасшедшему и оказался настолько сильным, что труба пробила насквозь даже его не очень тяжелое тело. Радиоактивный повис на трубе метрах в полутора над землей. Он еще с минуту дергался, водил вокруг себя руками и дрыгал ногами, отчего соскользнул по трубе вниз еще на полметра, и наконец, застыл. Руки и ноги обвисли вниз и слегка касались земли.
Длинную автоматную очередь Иван услышал уже сквозь заволакивающий сознание туман, опускаясь на колени рядом со столбом, на котором был нанизан, словно кусок баранины на шампуре, его поверженный противник...
Глава седьмая.
Когда в управление ФСБ поступило оперативное донесение о начавшейся в Ульяновске панике, вызванной слухами о взрыва атомной станции и выбросе а атмосферу радиоактивного пара, генерал Никитин сам ворвался в кабинет к начальнику аналитического отдела Герасимову, чего прежде никогда не случалось. На губах его застыла злая усмешка, глаза горели азартом преследования.
Изучавший какие-то документы Герасимов сразу же отметил про себя, что день сегодня исторический, поскольку создан прецедент появления высшего руководства в кабинете своего подчиненного. Обычно Никитин предпочитал вообще не выходить из своего кабинета, а когда ему на это намекали, отшучивался тем, что ему, мол, в свое время и так надоело мотаться по свету. Дайте, мол, старику спокойно на одном месте посидеть. Шутку все принимали, поскольку стариком Никитина в управлении никто не считал – еще совсем недавно, при Романовском, Никитин очень решительно руководил действиями «Белой стрелы» и лично участвовал в операциях по ликвидации нежелательных для федеральной службы безопасности фигур из криминального мира, а также в сложных задержаниях опасных вооруженных преступников.
«Что там у тебя еще случилось-то, – подумал Герасимов. – Наверняка, что-нибудь эдакое, экстраординарное. Ну-ка, давай выкладывай!»
Никитин словно ждал этого непроизнесенного вслух приглашения. Он пнул ногой стул, уселся на него напротив Герасимова и спросил:
– Скажи, Гена, сильно заметно?
– Что заметно, товарищ генерал? – не понял Герасимов, еще не сориентировавшийся в настроении начальства и потому решивший обращаться к Никитину «по форме», как тот требовал, когда был сильно разозлен.
– Что крыша у меня съехала! Заметно? – заорал на него Никитин.
Несмотря на его крик, Герасимов тут же понял, что никакого разноса со стороны генерала не будет и можно разговаривать с ним в обычном ироничном тоне, к которому они оба привыкли когда носили одинаковые звания и занимали равнозначные должности.
– Честно говоря, не очень, – ответил он, приглядываясь к редкой шевелюре Никитина. – Ну, слегка набекрень. Но, говорят, так сейчас носят...
Никитин неожиданно улыбнулся. Это означало, что у него есть какая-то любопытная идея, ради которой он, собственно, и прибежал к Герасимову. Такая идея, что аж на месте не сидится.
– Я, Гена, никогда не верил в привидения. Тебе это не странно?
– Не странно, – пожал плечами Герасимов. – Я тоже в них никогда не верил. И до сих пор не верю. Потому, что их не бывает.
– А вот я готов поверить! – интригующе заявил Никитин.
Герасимов, иронически улыбаясь, ждал продолжения. Никитин редко обходился без прелюдии. Значит сейчас последует и сама фуга.
– Ведь эта тварь, которая сегодня утром взорвала компрессорную станцию под Димитровградом... Она же сделала это специально...
– Да ну? – не преминул воспользоваться оговоркой Герасимов. – А я-то думал, что случайно! Что просто кто-то гранату из кармана выронил...
– Ты меня не перебивай, насмешник, – остановил его Никитин. – Ты пойми, что я хочу сказать. Взрыв станции и произведен только для того, чтобы вызвать панику в Ульяновске, в котором все, у кого нет доступа к достоверной информации, поверили, что взорвана была именно атомная станция. Я даже знаю – зачем это сделано, и что должно случится в скором времени!