Однако уже сработал датчик движения, сигнализируя, что Иван уже нашел чемоданы, и деньги из которых сразу же вернули в хранилище, а их набили бухгалтерскими документами из архива, а Крестный все не появлялся. И тем не менее, Никитин предпочел не рисковать и проводить задержание, ориентируясь на присутствие на территории банка двух преступников, а не одного только Ивана. Кто знает, может быть, Крестному удалось проникнуть в банк незамеченным...
Дав Ивану погрузить чемоданы в джип, Никитин приказал Коробову перекрыть вход в помещение банка из гаража через разломанную стену, а сам направился к воротам, вооружившись автоматом и взяв с собой еще двоих автоматчиков.
Открыв дверь и встав в проеме гаражных ворот, Никитин закричал, зная, что пока в него стрелять не будут, слишком тактически неграмотным это было.
– Послушайте меня, ребята, Вы проиграли... Тебя, Крестный, я, наконец-то возьму сегодня. На что ты надеешься старый идиот? У тебя отсюда есть только один путь – ыв камеру!...
Никитин сделал паузу и продолжал:
– А тебе, Иван, я не могу обещать, что тебя оставят в живых. Вышку ты себе заработал раз пятьдесят. Но быструю и легкую смерть я тебе обещать могу... И еще. Не надейся на Крестного. Он предаст тебя, как предал когда-то меня. Не верь ни одному его слову...
В этот момент Иван на него прыгнул, метясь своим оружием, которым ломал стену, Никитину в горло. Но тот сам был всю жизнь спецназовцем и успел отреагировать на атаку. Не столь быстро, конечно, чтобы совсем уйти от удара, но горло свое он сберег. Удар пришелся в плечо. Стоящие у него за спиной автоматчики оказались менее разворотливыми. Одного Иван убил ударом ботинка в висок, а второй, стоявший в очень неудобной позиции для стрельбы по Ивану, решил сделать шаг назад и именно на этом потерял время, а вместе с ним и жизнь. Иван успел выдернуть из-за пояса первого автоматчика нож и метнуть его во второго. На этот раз он попал именно в шею, куда и метился. Нож вошел по самую рукоятку.
Пока он падал, Иван выдернул у него из рук автомат и бросился к воротам. Охранников у ворот слегка смутила его черная охранничья форма и они замешкались, соображая, что происходит. Иван одной очередью положил всех троих.
Машин во дворе не было ни одной, рассчитывать можно было только на свои ноги. Иван подбежал к кирпичным воротам, легко, почти бегом поднялся по из каменным выступам и спрыгнул на улицу с трехметровой высоты... Еще секунда и его торопливые шаги перестали быть слышны.
«Тварь! – подумал в этот момент Крестный, поскольку все разумные сроки появления Ивана прошли. – Лажанулся! Не может быть! Иван... Сам Иван – лажанулся! Блядь! Довела его эта бабенка!.. Так, значит, деньги накрылись! Ну и хер с ними! Нужно срочно придумывать что-то еще, какую-то альтернативу сорвавшемуся проекту... Ну, это не проблема. Деньги сейчас в России есть, а раз так, значит их можно взять. И я возьму, нет таких денег, к которым я не смог бы найти подхода. Нужно только не потерять Ивана...»
Иван давно уже перешел на спокойный шаг и шел по Москве, не очень понимая, куда идет. После провала операции в банке, он очень сильно засомневался в Крестном. Так подставить его под удар! Последние слова Никитина засели в его памяти острой занозой. Иван чувствовал, что этот человек говорил искренне, не врал. У Ивана сами собой возникли сомнения и в обещаниях Крестного относительно Нади. Было ли все то, что он рассказывал тогда, недалеко от ее дома...
Иван не выбирал направления, просто шел и шел, не выбирая никакого конкретного направления. Он поворачивал в первые попавшиеся улицы, едва только у него возникало желание туда повернуть, и не заметил, как оказался совсем недалеко от станции метро Октябрьская. Он словно очнулся, когда понял, что оказался в районе, где жила Надя, и стал замечать лица идущих навстречу людей.
Внезапно кто-то невысокий, совсем небольшого росточка встал на его пути, словно неожиданно узнал Ивана и застыл на месте. Прежде, чем Иван увидел, кто это, он услышал показавшийся ему знакомым голос:
– Где ж ты ходишь, сынок? Приехала твоя девка. Вся лицом почернела. Тоже страдает, видно...
Перед ним стояла та самая старушка, с которой он разговаривал во дворе у надиного подъезда.
– Кто приехал? – растерянно переспросил Иван.
– Да Надька твоя приехала, беги... – сердито сказала старушка.
И добавила в уже удалявшуюся иванову спину:
– Эх, ты, убивец...
Иван, спотыкаясь на ступеньках, добежал до надиной двери и забарабанил по ней.
– Надя! Надя! – кричал он. – это я Иван. Я вернулся, я приехал к тебе, как и обещал! Надя!
Дверь открылась и она бросилась к нему в руки, прижалась, дрожа всем телом, словно ища у него защиты от страшной жизни вокруг. Говорить она не могла и только непослушными губами повторяла его имя...
Иван понял, что теперь ее жизнь зависит только от него. Ему не нужен был никакой Крестный с его деньгами. Ему нужна была только эта беззащитная женщина, от близости которой ему было очень хорошо и тревожно одновременно. Радость, бьющаяся у него в груди, вызывала, почему-то, слезы на глазах.
– Ты всегда будешь со мной, – сказал он ей слова, показавшиеся ему самыми главными сейчас.
Через десять минут квартира Нади опустела. Иван не хотел оставаться в месте, вызывавшем его опасения за надину жизнь. Он вел единственную в своей жизни Женщину к себе в «берлогу», на площадь Восстания, в маленькую квартирку на восемнадцатом этаже, о которой не знал кроме него никто. Это было единственное в Москве место, где он чувствовал себя в безопасности.
Глава одиннадцатая.
Оконная рама, вырванная взрывом из окна восемнадцатого этажа высотки на площади Восстания, устремилась вниз, обгоняя по дороге кучу мелких стеклянных осколков, которые дождем посыпались из окон трех этажей выше восемнадцатого и пяти – ниже. Рама набрала скорость, траектория ее полета превратилась в отвесную прямую. Со свистом рассекая воздух, она врезалась в крышу стоящей на площадке перед высоткой «ауди», пробила ее и застряла в машине, возвышаясь над ней, словно монумент, символизирующий разгул терроризма в нынешней столице России.
Грохот взрыва опередил звук от удара и все, кто находился в этот момент на площади перед бывшим кинотеатром «Баррикады» и даже еще дальше от высотки – у входа в московский зоопарк и на самой территории зоопарка, той, что расположена ближе к Красной Пресне, – вздрогнули первый раз.
Посетители и обитатели зоопарка не слышали уже, как грохнула через несколько секунд оконная рама по крыше машины и как машина отозвалась неистовым воем сигнализации. Потому что зоопарк взорвался криками всех его диких аборигенов, поднявших такой гвалт, что старичку-пенсионеру, единственному обитателю трехкомнатной квартиры, расположенной примерно в километре от зоопарка, в глубине квартала, образованного улицами, сегодняшних названий которых пенсионер не помнил, но зато твердо знал их прежние, родные ему названия – улица Большевистская, улица Заморенова и переулок Павлика Морозова, сразу вспомнился двадцать шестой съезд коммунистической партии Советского Союза и бурные продолжительные аплодисменты и овации, которыми зал стоя приветствовал докладчика, имя и фамилию которого пенсионер прочно забыл, о чем доклад – тоже, помнил только, что длился он часов шесть с тремя перерывами, во время которых выстраивалась огромная очередь у сортира... Старичок с интересом выглянул в открытое настежь окно, но увидев только вереницу иномарок, сворачивающих с Большевистской в Предтеченский переулок, плюнул вниз со своего второго этажа и с ожесточением уставился на экран телевизора...
Те, кто оказался ближе к высотке, вздрогнули второй раз от рева взбесившейся сигнализации в разбитой «ауди» и сработавшим вслед за ней звонком сигнализации расположенного на первом этаже высотки «Продовольственного», включившейся неизвестно отчего, несмотря на то, что магазин был еще открыт и его залах было полно вечерних покупателей... В магазине вылетело два витринных стекла, женщины завизжали, мат мужчин иногда, на мгновение, перекрывал электрически бесстрастный звон сигнализации...