Зато вот Помойник открыл свою пасть с частыми острыми зубами прекрасно. Без малейших проблем. Из нее тут же закапала какая-то вязкая тягучая жидкость. От вида которой меня едва не стошнило.

Помойник сделал неторопливый шаг в моем направлении, оставив грязный след на простыне, прикрывавший труп Алекса. Потом — второй и третий.

Я съежился и старался казаться меньше. Ждал, когда он подойдет ближе, чтоб выстрелить ему в глаз. (Вероятно, что это было единственное его уязвимое место.) Я хотел, чтобы все случилось быстрее. Чтобы он не медлил и не испытывал долго мое терпение. Иначе, как я опасался, у меня начнут слишком дрожать руки, и я промахнусь. Из трех выстрелов, что у меня было, ни разу не попаду в намеченную цель. А то и вовсе не сумею поднять пистолет.

Помойник вновь пристально посмотрел на меня, словно желая вынуть всю мою душу. Затем вдруг резко развернулся и… стремительно покинул сторожку.

Я отказывался верить собственным глазам. У меня не вырвался даже вздох облегчения. Я продолжал сидеть в каком-то полуобморочном состоянии на люке подпола не в силах и шевельнуться.

Глава двадцать вторая

Минуло пять дней с тех страшных и невероятных событий, которые разыгрались с нами ночью в полнолуние на окраине городской свалки. После того, как я и Гера ходили на мусорный полигон освобождать Шуру, и как там поочередно погибли Алекс, Фролик, Гарик и Денис. После того, как мы сидели в сторожке дяди Виктора с дубовой дверью, сотрясаемой под ударами Помойника, и как я с ним встретился, едва живой от страха. За это время многое что произошло.

Ну, для начала, мы с Герой провели почти двое суток в КПЗ районного отделения милиции. Как говорится в народе, попали из огня да в полымя. Нас обвиняли в предумышленном убийстве трех человек — Алекса, Гарика и Дениса. Повезло еще, что Фролика сразу сочли погибшим в результате автокатастрофы. Иначе было бы — четырех.

В общем, подозревали нас в совершении особо тяжких преступлений. Насколько тяжких — можно было судить хотя бы потому, с каким уважением и почтением относились к нам сокамерники. Какой непререкаемый авторитет мы среди них имели. Чем, кстати, нещадно пользовался Гера, буквально купаясь в лучах криминальной славы. На проверку он оказался редким честолюбцем. Помимо того, неплохим актером. Признаться, я никогда раньше не подозревал за ним подобных способностей и талантов.

Но, действительно, обвинения нам выдвигали более чем серьезные. Все наши объяснения выглядели нелепо и наивно, а моментами — и просто фантастически. Что, впрочем, понимали и мы сами. Без напоминаний пожилого желчного следователя, или дознавателя, в потертом пиджаке, которому поручили вести наше дело.

Во-первых, говорил он, никакого похищения вашей родственницы не было. Не было, коль скоро оно не зарегистрировано у них в картотеке. Потом, кто такой Помойник? Это сказки для малышей. Коль скоро факт существования Помойника научно не доказан и не подтвержден, стало быть, его нет. (Логика железная!) Зато имеется трое граждан, погибших насильственной смертью. За это нужно кому-то отвечать. Ясно? Нигде в цивилизованном мире нельзя безнаказанно убивать людей. Пора, ребята, колоться. Пора! Советую по-отечески. Чистосердечное признание смягчит ваше наказание. Суд его учтет. Судьям вообще нравится раскаяние преступников. Значит, они уже встали на путь исправления.

Не знаю. Может быть.

Все подозрения, однако, и впрямь падали на нас.

Шура тоже не осталась в стороне. Она проходила по нашему делу как соучастница. Но с арестом ее пока не торопились, и она жила в Вихляево в дядиной квартире вместе с Татьяной.

Положение у нас было незавидное. Если не сказать, что аховое.

И трудно передать наше удивление, когда на вторые сутки нашего заточения, ближе к вечеру, меня с Герой вызвали в кабинет к следователю, или дознавателю, и, после напутственной беседы, выпустили на свободу. Бывает же иногда, что сказочно везет!

Пожилой следователь, он же дознаватель, пожурил нас только за то, что мы слишком поздно гуляем по мусорному полигону. Сразу видно, мол, что мужчины вы положительные, не подонки и забулдыги, а таскаетесь где не попадя. Советую, впредь вам поступать более осмотрительно.

Как выяснилось из дальнейшего разговора, следствию удалось установить, что тройное убийство было совершенно в результате драки, возникшей между потерпевшими на почве личных неприязненных отношений. Трупы же Гарика и Дениса изуродовали неустановленные лица — предположительно, местные бомжи — из хулиганских побуждений. Что, в принципе, было весьма далеко от истины. Но ведь Помойника как бы не существовало. Как упоминать о нем в официальных бумагах? Товарищи там, наверху, не поймут. Отстранят к шутам от должности.

Впрочем, главное — уголовное дело в отношении нас было прекращено ввиду отсутствия состава преступления.

Мы с Герой вышли из мрачных застенков российской камеры предварительного заключения и с удовольствием вздохнули сладкого воздуха свободы.

На следующий день, рано утром, сердечно попрощавшись со мной и Татьяной, сестра с мужем укатили к себе домой. Им до чертиков надоел и опротивел поселок Вихляево, а так же все события, связанные с ним и мусорным полигоном. Кроме того, они соскучились по своему сыну, живущему в специнтернате. Правда, отъезд их больше напоминал бегство. Причем бегство паническое.

Но я отлично понимал Шуру и Геру.

Что касается меня, то в этот день мы с Мареком отправились в областной город навестить в больнице его дочь.

Больница располагалась на центральной улице в старинном кирпичном здании дореволюционной постройки, и сменило за долгую историю многочисленных хозяев. Внутренние покои этого лечебного заведения вполне соответствовали его внешнему облику — обшарпанному и запущенному.

Вику мы застали в четырехместной палате на втором этаже. Она безучастно сидела на узкой кровати, поджав под себя ноги. К принесенным нами продуктовым деликатесам, которыми мы, разгоняя крупных и мелких тараканов, завалили ее тумбочку, девушка не проявила ни малейшего интереса. Скользнула лишь по ним равнодушным взглядом, коротко кивнула и продолжала изучать свои сломанные ногти на руках.

Если, по словам лечащего врача, ее физическое состояние не внушало серьезных опасений, то психическое, напротив, вызывало определенную тревогу. Вика находилась в глубокой депрессии. С врачом сложно было не согласиться. Хотя чему удивляться? Она же пережила сильнейший шок, когда бежала по свалке, спасаясь от Помойника. И потом, когда пряталась от него в темном и тесном подполе сторожки. Подобное не проходит бесследно. Любой может впасть, в какую угодно депрессию. Может кричать по ночам или выть на луну. А то и вовсе вообразить себя Юлией Тимошенко и порываться без конца выходить под оранжевым флагом митинговать на майдан Незалежности.

Несколько минут спустя Вика, подняв голову, нарушила затянувшееся молчание. Слабым голосом она попросила у меня прощение за свою причастность к похищению моей сестры, как и у самой Шуры в сторожке Виктора. Естественно, я ее простил. Я не держал на нее зла. По большому счету, вся вина Вики заключалась в том, что она стремилась лучше устроить собственную жизнь. (Как в свое время и Марина.) Для достижения чего, во всем слушалась и потакала Гарику. Она просто ошиблась, сделав на него ставку, и понесла за это очень суровое наказание.

Впрочем, перед самым нашим уходом я заметил у Вики определенные признаки скорого выздоровления. Как говорится, лечебный процесс продвигался успешно.

— Володя, так ты хочешь? — поинтересовалась она.

— Чего? — не понял я.

— Как чего? Чтоб я устроила тебя на работу в Москве?

В ответ я только глубокомысленно хмыкнул.

Потрясающая все-таки она девушка! По крайней мере, иногда она меня именно — потрясала!

Да, еще Вика сказала, что не станет больше сама отращивать ногти. Отныне она будет наращивать их в салоне красоты. Что ж, вполне разумное решение.