— Любопытно, — сказал Спиридон. — Хочется мне вас поздравить. Письменность — это полезное изобретение. Конечно, с памятью гигантского древнего головоногого ей не сравниться, но вам, людям, она в какой-то степени заменяет то, чего вы лишены от природы.

— Ты хочешь сказать, — сказал я, — что все, что я прочел, было на самом деле?

— Поговорим об этом, когда ты закончишь, — сказал Спиридон.

— Пойдемте лучше в кино, — предложил Говорун. — Устроили здесь читальню… Память, письменность…

— Дальше, Саша, дальше, — нетерпеливо сказал Спиридон.

— «Параграф сто тринадцать. Еще господин Цугами свидетельствует такое. На острове Ёкомэдзима живет дед, дружит с большими ика. Он в изобилии разводит свиней на рыбе и квашеных водорослях. Когда в полнолуние он играет на флейте, ика выходят на берег, и он дает им лучших свиней. Взамен они приносят ему лекарство долголетия из источников в пучине вод». («Свидетельство господина Цугами Ясумицу о поясе Восточных морей».)

— Помню, помню, — сказал Спиридон. — Мы их потом судили. Надо сказать, что господин Цугами Ясумицу — опытный работник. Есть там еще что-нибудь из его свидетельств?

Я просмотрел оставшиеся листочки.

— Нет, больше нет. Может быть, были, но потеряны.

— Это хорошо, — сказал спрут. Я стал читать дальше:

— «Пират и злодей Рёдо далее под пыткой показал. Весной седьмого года Кэйтё у берегов Осуми разграбил и потопил корабли с золотом, принадлежащие Симадзу Ёсихиро, на пути из Кагосимы. Его правый советник по имени Дзэнти заклинаниями вызвал из глубины на корабли стаю огромных ика, которые ужасным видом и крючками привели охрану в замешательство. Пират же и злодей Рёдо незаметно подплыл, зарезал храброго Мацунагу Сюнгаку и погубил всех иных верных людей. Подписано: Миногава Соэцу. Подписано: Сога Масамаро». («Хроники Цукуси».)

— Да, — подтвердил Спиридон. — Такие альянсы когда-то допускались. Это не какие-нибудь свиньи.

— Пардон, — сказал Говорун, отталкивая меня локтем. — А клопы? Были на кораблях клопы?

Спиридон пожал плечами.

— Очень может быть, — сказал он. — Нас это не интересовало.

— Понятно, — сказал Говорун, помрачнев. — Как всегда. Я взял следующий листок.

— «В деревне Хигасимихара на острове Цудзукидзима еще до сей поры поклоняются большому тако, которого именуют „нуси“ — „хозяин“. По обычаю в третье новолуние все девушки и бездетные женщины после захода солнца раздеваются, выходят из деревни и с закрытыми глазами танцуют на отмели. Тако издали глядит и, выбрав, призывает к себе. Она идет, плача и не желая, и печально погружается в черную воду. Остальные возвращаются по домам». («Записки хлопотливого мотылька» Ансина Энко.)

— Чепуха какая-то, — сказал клоп. — Если они танцуют с закрытыми глазами, да еще в новолуние, то как узнают, кого он выбрал?

Спиридон промолчал.

— Читайте, Саша, — сказал Федя тихонько.

— «При большом тайфуне во второй год Сётоку рыбаки из деревни Гумихара в Идзумо, числом семнадцать, потеряли лодки и спаслись на одинокой скале посреди моря. Они думали прожить беспечно, питаясь съедобными ракушками, но оказалось, что под скалой обитали демоны в образе тако огромной величины. Днем они жадно глядели из воды, а ночью являлись в сновидениях, сосали мозг и требовали: дайте немедленно одного. Поскольку делать было нечего, страх одолел их, они стали тянуть жребий и отдали рыбака по имени Бинскэ. Обрадовавшись, демоны гладили себя руками по лысым головам, как бы говоря: вот хорошо! День за днем это повторялось, мучения ночью были такие, что иногда без жребия хватали кого придется и бросали в воду, а некоторые бросались сами. Когда осталось пятеро, их подобрал корабль, направлявшийся из Ниигаты в Сакаи. Демоны последовали за кораблем, потом чары их ослабли, и они скрылись». («Записи необычайных дел во владениях даймё Мацудары».)

— Вы знаете, — сказал Федя, — а у нас ведь есть такая же легенда. Будто бы в некоторых расщелинах жили раньше звери фрух…

— Как? — спросил клоп.

— Это на нашем языке, — извиняющимся голосом пояснил Федя. — Фрух. Это значит «не увидеть». Их никто никогда не видел, но слышали, как они ползают внизу. И вот по ночам люди начинали мучиться, и многие уходили и сами бросались вниз. Тогда все прекращалось. — Федя сделал паузу, потом сказал застенчиво: — Я думаю, из-за этого мы остановились в развитии, потому что гибли всегда самые интеллигентные из нас… певцы, или люди, знающие коренья, или художники, или кто не мог смотреть, как другие мучаются…

Я заметил, что Спиридон вновь помалкивает. Смешно было предположить, чтобы этот закоренелый эгоист стыдился за поступки своих соплеменников, и молчание его каким-то странным образом начинало мне действовать на нервы.

— Спиридон, — сказал я. — Где комментарий?

— Потом, потом, — неразборчиво буркнул он. — Продолжай.

— Тут всего один листок остался, — сказал я.

— Вот и хорошо, — сказал Спиридон. — Вот и прочти его.

— «Тогда мятежники с криком устремились вперед. Его светлость соизволил повелеть дать знак, помчалась конница, с холмов спустились отряды асигару. Тогда мятежники в замешательстве остановили шаги. Асигару дали залп из мушкетов танэгасима. Тогда мятежники, бросая оружие, копья и щиты, устремились обратно к кораблям. Верный Набэсима Тосика-гэ, невзирая на доблесть, не смог бы догнать и схватить их. Тогда его светлость соизволил повелеть дать знак, и флотоводец Юсо выпустил боевых тако. Икусадако, подобно буре, напали на вражеские корабли, трясли, двигали, раскачивали, ломали. Видя это, мятежники устрашились и выразили покорность. Их всех перевязали, нанизав на нитку, подобно сушеной хурме, после чего его светлости благоугодно было повелеть разыскать и распять главарей на месте. Всего было распято восемьдесят злодеев, а флотоводец Юсо удостоился светлейшей похвалы». («Хроники Цукуси».)

Я сложил листочки и завязал папку. Все мы ждали, что скажет Спиридон. А Спиридон успокоил воду в бассейне, сделал себя темно-красным и растекся по поверхности, как масляная лужа.

— Большинство этих документов, — заявил он, — относятся, насколько я могу судить, к середине нынешнего тысячелетия, когда многие из нас, уцелевшие после мора, были еще очень молоды и не понимали, что сложное сложно. Отсюда попытки альянсов, отсюда подчиненность… Черт возьми, все мы любили сладкое мясо! Должен признаться, мне было неприятно слушать эти хроники, как всякому умному существу неприятно слушать воспоминания посторонних о его детстве. Но кое-кому из наших это стоило бы почитать — в назидание. И я прочту. Но вас, конечно, интересует, есть ли во всем этом правда, сколько ее и вся ли это правда. Правда этих записок вот: мы всегда стремились уничтожить все, что попадает в море; некоторые из нас продавали право первородства за сладкую свинину; и некоторым из нас, самым молодым, нравилось, когда невежественные рыбаки обожествляли их. Вот что правда. Остальное — сплошная тушь и болтовня. Всю же правду о гигантских древних головоногих не вместят никакие записки.

— Мне понравилось выражение «сосали мозг», — задумчиво сказал клоп. — Что бы это могло означать?

— Примитивная метафора, — холодно сказал Спиридон. — Почему ты не спрашиваешь, что означает выражение «глаза сгнили»?

— Потому что мне это не интересно, — ответил Говорун. Я заметил, что Федя с сомнением качает головой.

— Нет, тут что-то другое, — проговорил он. — Тут что-то недоброе, а Спиридон просто не хочет говорить.

У меня было такое же ощущение, но мне не хотелось об этом говорить. Это было что-то неприятное и не столь уж существенное. Не хотелось мазаться в грязи ради праздного любопытства.

— Почему меня сегодня не вызвали? — вспомнил вдруг Говорун. — Долго еще будет продолжаться это издевательство?

— Завтра тебя вызывают, — сказал я, испытывая непонятное облегчение оттого, что тема переменилась. — И вас, Федя. А я через два дня уезжаю.

— О да! — с горечью сказал клоп. — Вы приезжаете, вы уезжаете, вы путешествуете, вы пользуетесь благами, а мы должны здесь гнить — в этом вашем Китежграде.