Она поставила стакан, села ко мне на подлокотник и обняла меня за плечи.

— Милый мой, — сказала она. — Самое главное — чтобы было весело. Мы берем в городе то, что нам нравится. Вот и ты бери то, что тебе нравится.

— Вузи сказала, чтобы я сегодня проводил ее.

— Ну да… У вас там в пригородных улицах иногда шалят подростки, и Вузи их до смерти боится. А куда она собралась?

— Не знаю.

— В общем, если с Вузи у тебя не выйдет, приходи в «Звездочку». Мы что-нибудь придумаем. Ты парень что надо, с тобой любая пойдет.

— Кроме тебя.

— И я тоже. Только не сразу. Когда мне надоест Римайер.

— А он тебе нравится?

Она почесала в затылке.

— Как тебе сказать… Теперь не очень. Он как-то загрустил. Но нужно же соблюдать приличия.

— А раньше он был веселый?

— Не сразу. Сначала все дулся. Многие иностранцы сначала дуются, боятся, что их околпачат. А потом развеселился. А потом снова надулся.

— Бедняга, — сказал я. — Он вспомнил о семье, и ему стало стыдно.

— Черт с ним. Налить тебе еще?

Из этого разговора Илины с Жилиным и из последующего (с Оскаром) видно, что первоначально Авторы не задумывали всеобщую ненависть местных жителей к интелям… А вот Илине Авторы вначале приписывали проницательность…

— Вы не рыбарь?

— Нет.

— А, вспомнила, — сказала Илина. — Вы из университетских интелей. Вы еще подрались тогда в «Ласочке» с маленьким Питом. И попали бутылкой в зеркало. Вам еще Моди оплеух надавала…

Каменное лицо Оскара слегка порозовело.

— Уверяю вас, — произнес он скрипучим голосом. — Я не интель и никогда в жизни не был в «Ласочке».

Илина задумалась.

— Не может же быть, чтобы вы были из грустецов… И на спортсмена вы тоже не похожи.

— Я приезжий, — сказал Оскар. — Турист. Илина разочарованно вздохнула.

— Надо же так ошибиться…

В опубликованном тексте Илина покидает Жилина во время разговора с Оскаром. В ранней рукописи она остается:

Оскар встал.

— Мне пора, — сказал он. — Не сочтите за труд передать Римайеру, что я заходил.

— Не сочтем, — сказал я. — Если мы скажем, что заходил Оскар, он поймет?

— Да, — холодно сказал Оскар. — Это мое настоящее имя.

Он размеренным шагом подошел к двери и вышел. Илина зевнула.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — заявила она. — Мне еще надо выспаться. Пойдем?

— Я подожду еще немного, — сказал я.

— Такты придешь в «Звездочку»? Приходи вместе с Вузи.

— Ладно, — сказал я, — Обязательно.

Она сладко потянулась, изо всех сил зажмурившись, затем вскочила на ноги.

— Пойду, — сказала она. — До вечера.

— До вечера, — сказал я.

— И приведи себя в порядок. Ты что, битник? Оброс, как рекрут у грустецов.

Она подергала меня за волосы и убежала.

Позже, в разговоре Жилина с Вузи, снова сообщается о том, что Вузи знакома с Илиной и Римайером: «Илина позвонила и сказала, что вы свой парень… А вы возитесь с этой ерундой! Вы что, интель?» Одну из дам в салоне Вузи называет коровой, в рукописи: «Старая сука». И далее разговор возвращается снова к Илине:

— Илина сказала, что вы веселый и свойский парень… — По ее лицу было видно, что она в этом еще не уверена. — Вам понравилась Илина?

— Очень, — сказал я. — У нее чудные ноги.

— Слишком полные. Вы ничего не понимаете.

— Это вы ничего не понимаете. Я мужчина, мне лучше знать.

— Мужчина мужчине рознь… Вы видели ее Римайера? Тоже, скажете, мужчина?

— Римайер мой приятель, — предупредил я.

— Он хуже грустеца, а Илина дура.

— Давайте на них плюнем, — предложил я.

— Тогда сделайте, чтобы было весело!

<…>

— А вот здесь живет старый Руэн. Каждый вечер у него новая. Устроился так, что они сами к нему ходят. Во время заварушки ему оторвали ногу. Видите, у него света нет? Это они радиолу слушают. А ведь страшный, как смертный грех!

— Страшней Римайера? — спросил я.

— Римайер вообще не мужчина.

— Римайер отличный парень, — сказал я. — Не понимаю только, что с ним случилось. Он же был веселый славный парень.

— Всякое рассказывают, — сказал Вузи. — Только я не сплетница.

В баре после дрожки Жилин думает: «Надо бы отыскать Вузи. <…> Неудобно. Только где ее искать? Да и не хочется. Я знал, что настоящая Вузи разве только милой своей мордой похожа на ту, что привиделась мне на площади. И настоящий Римайер, конечно, совсем другой. И рыбари, и слеги, и меценаты имеют-таки к нам отношение…»

Еще позже, перед испытанием Жилиным слега, вместо вечернего разговора с Вузи (о развлечениях и трех желаниях) в рукописи кратко описано появление Вузи и Илины вместе: «Я взял томик Минца, лег в гостиной на тахту и читал до сумерек. Пришли Вузи и Илина. У меня сердце защемило, какие они были юные и хорошенькие и свежие, как недозрелые яблоки. Мы распили бутылку бренди, и я рассказал им двадцать пять анекдотов. Но веселиться с ними я не пошел. Я сказал им, что нынче ночью у меня деловое свидание в спальне. Они не поверили. Я вышел на веранду и слышал, как они, проходя через двор, говорили, что интель и есть интель, а все-таки жалко, ну и пусть его, ну его к чертям свинячим».

В черновике были подробнее описаны действия местных жителей в зависимости от времени суток. Начало их дня, до работы:

По мере того, как я приближался к центру, людей и автомобилей на улицах становилось все больше. Можно было подумать, что все девять тысяч автомобилей, нетерпеливо урча и толкаясь, сбились на перекрестках, и все пять сотен вертолетов, расположившись в четыре горизонта, повисли над крышами. Над улицами медленно крутились вертолеты-регулировщики из прозрачного пластика, лица полицейских были красны и напряжены. Из кафе и закусочных выбегали толпы жующих на ходу мужчин и женщин с измазанными кефиром губами. На больших магистралях народ валил валом, и невозможно было ни остановиться, ни повернуть. Я отдался на волю потока и принялся осматриваться. Было очень жарко и светло, и странно выглядели в веселой мешанине зелени, сверкающих стекол и пестрых ярких одежд брюзгливые лица, мутные глаза, всклокоченные волосы. Все были недовольны и молчаливы, рты открывались только для ругани и ядовитых замечаний. Крепкий неприятный запах винного перегара висел в воздухе. Меня обгоняли, пихали — иной раз довольно чувствительно, несколько раз спрашивали сигарету.

Но вот автомобили помчались стремительнее, люди побежали быстрее, из кафе стали выскакивать, как из пушки. Людской поток начал редеть, и вдруг стало пусто. Автомобили замерли на стоянках, вертолеты застыли на крышах, а по тротуарам двинулись механические дворники, подбирая бесчисленные окурки и конфетные бумажки. Мокрые и обессиленные бармены и официантки вышли подышать на пороги своих заведений. По улицам пошли ярко размалеванные приземистые платформы бюро обслуживания.

И после работы:

Я был на пути домой, когда улицы снова наполнились людьми и машинами. Снова над перекрестками повисли вертолеты-регулировщики, и потные полицейские разгоняли поминутно возникающие пробки. Но толпа теперь была совсем другой. Не видно было больше хмурых, брюзгливых лиц. У меня было такое впечатление, словно все они хорошенько отоспались на работе и теперь воспряли для очередных радостей жизни. Они были полны почти высокого вдохновения и предвкушения. Они опять валили сплошным потоком, беспощадно толкались и тискали друг друга, но весело, с шутками, с дикарской восторженностью. Казалось, с души города свалился какой-то тяжкий груз, нудная осточертевшая забота, и вот пришло наконец время заняться самым главным, самым интересным делом. «Прости, крошка, чуть не наступил…» «Какой вы быстрый, а ну уберите пальцы!» «Приходи на дрожку, я тебя найду… Я тебя везде найду!» «Эй, малыш, угости сигареткой!»

Какие-то важные люди с постными лицами несли плакаты. Плакаты взывали присоединяться к самодеятельному городскому ансамблю «Старая Родина», поголовно вступить в муниципальный кружок кулинарного искусства «Будь полезен в семье», записаться на краткосрочные курсы материнства и младенчества «Для юной матери». Людей с плакатами нарочито и с удовольствием толкали, в них кидали окурки и комки жеваной бумаги, им кричали: «Сейчас запишусь, только галоши одену!» «Мы стерильные!» «Дяденька, научи материнству!» А они продолжали медленно двигаться, невозмутимой с печальной надменностью верблюдов глядя поверх голов.