Мать уходит. Герцен смотрит на часы, в спешке уходит, но возвращается и кричит по направлению к саду.

Герцен. Держи его за руку в воде! (Снова уходит, но встречает Эмму с коляской. Она уже не беременна.) От Георга ничего не слышно? Когда он приезжает?

Эмма. Не знаю.

Герцен. Это с его стороны нехорошо. Без него как-то пусто.

Герцен уходит. Появляется Натали – она на седьмом месяце беременности.

Hатали. Письма не было?

Эмма отдает Натали запечатанное письмо.

Спасибо. (Прячет письмо на груди.)

Эмма. Если он пишет, когда приедет, вы уж скажите мне.

Натали. Конечно.

Эмма. Если бы вы его любили, вы бы оставили Александра.

Натали (отрицательно качает головой). Александр не должен знать. Никогда. Единственный раз, когда он заподозрил, он чуть с ума не сошел. Я была готова на все, чтобы его успокоить.

Эмма. Вы выбрали самое простое. Если бы вы не были в том положении, в каком от вас Георгу мало, так сказать, практической пользы, он был бы сейчас здесь.

Натали. Вы не должны унижать себя, Эмма. Вас он тоже любит.

Эмма. Я – почтовое отделение и из милости занимаю ваш второй этаж, поскольку это все, что мы можем себе позволить, – большее унижение представить себе трудно. Но я рада терпеть все это ради моего Георга. Его нельзя было узнать, когда я приехала из Парижа. Он страдал больше, чем я. Если вы не можете сделать его счастливым или исцелить его – верните его мне.

Натали. Вы так ничего и не поняли. Все мои поступки – выражение божественного духа моей любви ко всему сущему. Ваш рассудочный подход к этим вещам показывает, насколько вы далеки от природы. Георг все понимает. Он любит вас. Он любит Александра. Он любит ваших детей и моих. Нашей любви хватит на всех.

Входит Георг. Бросает один взгляд на жену, ребенка и беременную любовницу, разворачивается и уходит.

Эмма. Георг!

Натали. Георг! (С радостным криком бежит за ним. Эмма за ней по пятам.)

Ноябрь 1850 г

В доме кричит новорожденный ребенок. Посыльный и дворецкий, Рокко, вносят букеты цветов.

Из дома появляются Герцен и Георг, в смокингах, у каждого в руках сигара и бокал шампанского.

Герцен (поднимает бокал). За Натали и новорожденную Ольгу.

Георг. За Натали и Ольгу. Поздравляю!

Герцен. A где Эмма?

Декабрь 1850 г

Там же. Няня вывозит роскошную коляску. Входит Эмма с полуторагодовалым ребенком. Она в состоянии, близком к истерике. Когда ребенок начинает плакать, Эмма продолжает говорить, усиливая голос, так что уровень шума иногда доходит до нелепого. Пока она говорит, Герцен выписывает чек и расписку.

Эмма. Когда мы были в свадебном путешествии, в Италии, Гeopry не понравился местный одеколон, поэтому я выписала из Парижа его любимую марку. Когда заказ пришел в Рим, мы были в Неаполе, а к тому времени, когда его доставили в Неаполь, мы уже вернулись в Рим. И так до тех пор, пока мы не получили его в Париже. Расходы были невероятные. У меня всегда так было с Георгом. Ничто не могло быть слишком хорошо или слишком много. Папа был богат… но революция сделала его бедным, и он обиделся на Георга – это так несправедливо. Я занимала деньги и продала все, что могла, только чтобы не стеснять Гeopra, a теперь и не знаю, к кому, кроме вас, обратиться.

Видно, как уже не беременная Натали, одетая в белое и освещенная лучами южного солнца, позирует для картины.

Я знала, что вы мне не откажете, ведь мы все так тесно связаны. Гeopr мне почти не писал, пока я была в Париже. Писала Натали – о том, какой он замечательный, добрый и чуткий человек, как он прекрасно занимается с вашими детьми, какой он очаровательный… У нее такое большое, любящее сердце – в нем, кажется, найдется место для всех.

Герцен (протягивает ей чек). Десять тысяч франков на два года.

Эмма расписывается в получении, берет чек и уходит с плачущим ребенком.

Январь 1851 г

Натали с картиной, для которой она позировала, подходит показать ее Герцену.

Герцен. Ах да… куда же нам ее повесить?

Натали. Но… это подарок, Георгу, на Новый год.

Герцен. Конечно, конечно. Как глупо с моей стороны.

Натали. Тебе она нравится?

Герцен. Очень. Если Гервег позволит, закажу копию для себя.

Натали. Ты сердишься.

Герцен. На что я должен сердиться?

Натали. Тогда забирай ее себе.

Герцен. Ни в коем случае.

У Натали наворачиваются слезы. Она растерянна.

Натали. Я отношусь к Георгу как к ребенку. Любая мелочь может его расстроить, привести в отчаяние или в восторг. Ты – взрослый человек во взрослом мире, ты не можешь понять эту жажду иной любви в его чутком сердце.

Герцен. Пожалуйста, говори проще.

Натали. Он на тебя молится, он живет ради одного твоего одобрения, пожалей его.

Герцен. Натали, загляни в свое сердце, будь честна перед собой и передо мной. Если ты хочешь, чтобы я уехал, я уеду. Мы с Сашей уедем в Америку.

Натали на грани истерики.

Натали. Как ты можешь! Как же ты можешь! Разве это возможно! Ты – мой дом, ты – вся моя жизнь. Благодаря моей любви к тебе я находилась в божественном мире, без этой любви меня не станет, мне придется заново родиться, чтобы хоть как-то жить.

Герцен. Говори яснее, бога ради! Был Гервег с тобой или нет?

Hатали. Если бы ты только мог понять! Ты бы молил меня о прощении за свои слова.

Герцен. Он взял тебя?

Натали. Я взяла его – прижала к груди, как ребенка.

Герцен. Это поэзия или инфантильность? Я хочу знать: он твой любовник?

Натали. Я чиста перед собой и перед миром – даже в самой глубине моей души я не упрекаю себя – теперь ты знаешь все.

Герцен (выходит из себя). Теперь я знаю – что?

Натали. Что я твоя, что я люблю тебя, что мои чувства к Георгу – от бога, если он уйдет – я заболею, если ты уйдешь – я умру! Наверное, это я должна уйти, уехать, – скажем, в Россию на год – Наташа одна способна понять чистоту моей любви.

Герцен. Господи, ты можешь мне сказать прямо – Гервег твой любовник?

Натали. Он любит меня, да – он любит меня.

Герцен. Он твой любовник? Ты спала с ним?

Натали. А, я, кажется, понимаю. Если он в моем сердце, тебе все равно. Но если в моей постели…

Герцен. Именно. Или ты в его, или вы вместе где-нибудь еще.

Натали. Александр, Александр, ты ли это, тебе ли, нежному и великодушному, я отдала когда-то свое невинное любящее сердце?

Герцен трясет ее.

Герцен. К черту эту болтовню! Скажи мне, это правда?

Натали падает в слезах.

Значит, правда. Скажи мне! Скажи мне!

Натали. Он мой любовник! Доволен?!

Герцен. Спасибо. Этот подзаборник, лицемер, предатель, прелюбодей – этот вор!

Натали. О Господи, что же мы наделали! Бедные дети!

Герцен. Об этом надо было раньше думать, до того, как ты запачкала всех нас своим пошлым, банальным, мелким развратом. Я уезжаю.

Натали. Нет – нет! Это убьет его!

Герцен. Убьет его? Это даже не роман, это какая-то комедия…

Натали. Я клянусь – он убьет себя. У него есть пистолет.

Герцен хохочет как безумный.

Герцен. Если это тот самый, с которым он ходил на войну, ему придется сначала его почистить, а то дуло, наверное, забито грязью.

Натали. Александр, как тебе не стыдно? Я вся в твоей власти, а ты издеваешься над тем чувством, которое вернуло меня к жизни.

Герцен. Ну спасибо! Спасибо! А скажи, чем была твоя жизнь до того, как я увез тебя, не дав даже времени переодеться?

Натали. Она была мучением. Ты прав, я радостно вручила тебе свою жизнь, она принадлежит тебе, и ты по праву можешь ею распоряжаться, но, пожалуйста, убей меня сразу, а не понемногу. (Рыдая, падает.)