Картинка совсем потемнела. Шери вся напряглась, когда стали проявляться красные и синие оттенки. Снимок темнел. Вот он совсем стал черным. Теперь лицо Шери отчетливо было видно. Она не улыбалась. Не выглядела счастливой. Но и явно не вопила от боли.

— Эй! — вскрикнула Шери. — Да это же негатив.

— Что это? — не понял я.

— Это не фотография, — объяснила Шери, тыча мне в лицо снимок. — Это негатив. Фото наоборот. Здесь все наоборот.

Я внимательно рассмотрел снимок. Точно, она права. Все на нем было навыворот.

Может, камера сломалась, — предположил я, вздохнув с облегчением. — С тобой все в порядке, Шери. Камера не работает.

Кто знает… может быть, — проговорила она и протянула мне карточку.

Я сунул ее в карман. Когда я снова посмотрел на Шери, у нее на лице была странная улыбка. Можно сказать, даже злобная.

— Шери… в чем дело?

Надо было мне сообразить сразу. Можно же было понять, что она задумала. Нельзя быть таким растяпой.

Она обеими руками схватила камеру, развернула, направила объектив мне в лицо и щелкнула. Вспышка ударила мне в глаза.

Ты что? — заорал я, пытаясь уклониться от объектива. Только куда там. Слишком поздно. Она успела снять меня. — Шери, это уже не забавно! Ты что!

Вреда тебе от этого не будет, — ответила она. — Камера сломана, ты же сам сказал.

Я вытащил квадратик из щели. В горле у меня внезапно все пересохло. Действительно ли она сломалась? Это тоже будет негатив? Или на снимке я буду извиваться от боли с гвоздем в ноге, а то и что-нибудь похуже? Мое воображение разыгралось. Я уже видел себя вытянутым, как резиновая лента. Пронзенным в грудь стрелой. Расплющенным, потому что по мне проехал дорожный каток.

— Шери, как ты могла так поступить со мной? — простонал я, наблюдая, как темнеют цвета.

Ее глаза вспыхнули.

— А ты испугался, признайся, Грег. Может, теперь до тебя дойдет. Может, это поможет тебе понять, почему я не хотела, чтоб ты приносил камеру в школу.

Руки у меня тряслись. Я держал фото двумя руками. Краски все темнели.

— Это не негатив, — заметил я.

Шери заглянула на снимок из-за моей спины.

О, не-е-ет! — в один голос завопили мы. Шери начала хохотать.

Глазам своим не верю! — взвыл я.

13

— Это ужасно, — плачущим голосом протянул я.

Я узнал свое лицо. Но я не мог узнать свое тело. Сначала я подумал, что моя голова посажена на гигантский баллон. И только потом до меня дошло, что гигантский баллон — это я сам. На фото я весил как минимум центнера полтора.

Я не шучу. Под полтораста кило!

Я смотрел на фото, на свое круглое лицо и еще более круглое тело. У меня было не меньше восьми подбородков. Щеки надуты, сейчас лопнут. Край тенниски прикрывал один из моих жирных подбородков. Тенниска тесно обтягивала грудь и доходила всего до половины живота, который спускался как бурдюк чуть не до колен. Я выглядел как гора жира!

Хватит! — зашипел я на Шери. — Что тут смешного?

Очень даже забавно, — сквозь смех уверяла она. — Да Сумо Один и Сумо Два тебе в подметки не годятся!

Я вырвал у нее фото. Смотрел на расплывшиеся щеки, свисающие, как у бульдога, и глазам своим не верил. Ну и рожа! Полная луна да пара крошечных глазок, как у поросенка.

А живот-то, живот! Брюхо, а не живот. Эдакий мешок сала, достающий до слоновьих колен!

Ну как, все еще не расхотел тащить камеру в школу? — спросила Шери. — Не изменил своего мнения?

Я должен показать камеру мистеру Сору, — тянул я свое. — Вот только покажу ее да фотографию Джона. И все.

А свою?

Фига с два, — ответил я. — Очень хочется, чтоб кто-нибудь ее видел? — И сунул снимок в карман.

Шери взглянула на часы.

— Пошли-ка побыстрее. Опаздываем. — И двинулась по тротуару. Я за ней.

Я шел, и эта фотография все стояла у меня перед глазами. Заплывшая жиром физиономия и огромная туша.

"Да плюнь и забудь, — уговаривал сам себя. — Камера сломалась. Это ж как пить дать. Чего тут беспокоиться?"

Да, чего тут беспокоиться. Только вот что я вам скажу: я жутко боялся.

Коридоры были почти пусты, когда мы с Шери прибежали в школу. Прозвенел первый звонок. Я сунул камеру под всякий хлам в своем шкафчике. Урок английского у нас после большой перемены, после ленча. А мне не очень светила перспектива столкнуться с Донни, или Брайаном, или с кем еще или чтобы камера оказалась у них в лапах. Они бы дел наделали!

Я захлопнул дверцу шкафчика и запер ее.

Мимо пробежали Майкл и Чив. Я им помахал рукой. Меня так и подмывало сказать им, что камера у меня, и про то, что случилось с Джоном, как он на гвоздь наскочил. Но все же я решил попридержать язык. Майкл и Чив были согласны с Шери. Они не хотели, чтобы я снова доставал камеру. Они тоже боялись ее. И они, надо сказать, были правы.

Я юркнул в класс с последним звонком. Уселся на свое место и сидел как мышка, чтоб меня не видели и не слышали. До урока мистера Сора ждать долго.

Сегодня я, наверное, впервые с нетерпение ждал урока Козьего Сора. Ну и, само собой, не слышал, что говорила учительница. На уроке по социальным наукам миссис Уокман что-то несла насчет добычи бокситов в Южной Америке. Я хотел поднять руку и спросить ее, что это такое — боксит? Я всегда интересовался бокситами. Это, думаю, такая южноамериканская машина. Хотя черт его знает.

Я совсем перестал ее слушать. Я репетировал спич для мистера Сора. "Мистер Сор, — так думал я начать, — вы совершили ужасную ошибку на вчерашнем уроке. Но я на вас зла не держу. Я не сомневаюсь, что вы проявите справедливость и исправите отметку за мой рассказ, как только я вам покажу вот это".

Ух! Круто! Совсем на меня не похоже. Мне бы такое самому в жизни не выдумать.

Я попытался подать все по-другому: "Вот эта злая камера, мистер Сор. И вот фотография мальчика, которого я ею снял. Через минуту после того, как снимок был сделан, произошло то, что на нем изображено. Вы просили меня принести доказательство. Вот оно".

"Это лучше, — решил я. — Прямо в точку. Поверит он мне? Должен, — убеждал себя я. — Фотографии не лгут. Ему будет некуда податься, и он исправит отметку".

Я посмотрел на часы над доской. Ну чего они так плетутся. Совсем ни с места.

Наконец прозвенел звонок. Я выскочил из класса — и к шкафчику. Из коридора меня окликнул Чив, но я притворился, будто не расслышал. Достал камеру и захлопнул дверцу. Камеру сунул под мышку, чтоб не выронить.

В другом конце коридора я увидел Сумо Один и Сумо Два. Они развлекались, пихая пятиклассника на шкафчик. Им нравилось, как малыш отскакивает от дверцы. Они его — раз, а тот обратно. Это их любимое развлечение. Играть мелюзгой как мячом.

А сказать вам, кто их любимый мячик? Точно, я.

Развернулся я на все сто восемьдесят градусов и выскочил с противоположного конца. Сегодня я не собирался быть мячиком. И уж еще меньше был готов дать этим обормотам заметить, что у меня камера. Словом, на урок мистера Сора я пробирался кружным путем и мелкими перебежками, прижав к себе покрепче эту самую камеру и разучивая на бегу свое выступление.

Кучка ребят, оживленно болтая, сгрудилась у входа в класс.

— А ну, дайте пройти! — крикнул я. Мне надо было увидеть мистера Сора до звонка.

В классе я зажмурился от яркого солнца, бьющего в окна, и заторопился к столу мистера Сора. Но, не пройдя и полпути, остановился, остолбенев. Сердце словно перестало биться. В отчаянии я вскрикнул.