— А может, это помощь? Из техучастка направили?

— Пошлют, жди, — засомневался Харитон.

— Мы же говорили по телефону начальнику, что без мотора остались, — возразила Люба.

Из лодки вылез степенный мужичок. Обошел всех, протягивая заскорузлую руку.

— Понькин. Понькин с обстановочной базы. На подмогу к вам. Почту привез, газеты. «Кречет» недалеко от устья ждет. Дня через два будете у него на буксире.

Венька проворно спрыгнул в лодку, передал наверх пачку газет. А письма никому не отдал, стал раздавать сам.

— Ого, старик, — подмигнул он Виктору, — тут тебе целых два послания. И все одним почерком — девичьим. Не забывает подружка.

Асия стояла рядом с Любой и со спокойным ожиданием поглядывала на Венькины пальцы, перебиравшие письма. Но тут она вздрогнула и с любопытством посмотрела на Виктора.

Подружка известная — сестренка Люся. И знать об этом всем не обязательно. Но Виктор неожиданно для себя смутился и громко сказал:

— Ну-ка, ну-ка! Что там сестренка из дому пишет?

Люська писала скупо: одни факты, никаких эмоций. Все в порядке. У матери со здоровьем ничего. Петька уже закончил школу сержантов и теперь служит в железнодорожных частях, ездит по всему Союзу старшим команды, сопровождает грузы. Это — в первом письме, помеченном маем.

Во втором — больше писала о себе. Отгуляла на выпускном вечере, получила аттестат, отправила документы в пединститут. Беспокоилась: а вдруг не наберет проходной балл. И в конце уж приписала: «Приезжал в отпуск твой школьный товарищ Володька Шарканов. Закончил военно-морское училище подводников. Пижонистый, в новой формочке, при кортике. Получил направление на Тихий океан…»

Витька размяк от писем: стало одновременно и радостно, и грустно, потянуло домой.

Ишь, Петька, братец, сержантом стал. Шустрый парень, современный, не пропадет…

А Люська-то, Люська! Вот еще одна невеста для кого-то выросла. Тоже своя жизнь, свои сомнения. В институт она поступит, тут Витька уверен. У нее линия твердая, можно сказать, с детства. Сколько лет была пионервожатой, возилась с малышами. Да и училась ровно, и аттестат наверняка получила без троек. Будет наконец-то зимой у Витьки в городе хоть одна родная душа. Да и помощь Люське понадобится на первых порах.

От упоминания о Вовке Шарканове потянуло морем, не забытым еще за год. Всколыхнулось что-то в душе, чуть повеяло горечью. Но грусть была мимолетной, словно Витька оглянулся не на себя самого, а заглянул в жизнь другого, некогда знакомого мальчишки. И сочувствие ему, сожаление о несвершившемся, было притупленным, как будто он думал о постороннем.

Что ж, каждому свое. У Витьки тоже есть теперь свой океан. Вот он, раскинулся необозримо во все стороны, зеленый, глухой, мало исхоженный. Текут через этот лесной океан реки и речки — голубые дорога человеческие. А всякая дорога требует разведки, обустройства, ухода. Значит, ходить не переходить по этим рекам Витьке, торить свою собственную тропу — широкий путь для себя и для всех.

12

Сзади надвигалась гроза, словно решила припугнуть, нагнать напоследок страху. За кормой постепенно густела синь. Ее раскалывали тонкими трещинами беззвучные молнии. Слева и справа, при полном безветрии на земле, тянулись вверх огрузневшие от влаги облака. Дымные клочки отрывались от их кромок и неслись через зенит, опережая катер с брандвахтой. Там, в бездонной глуби, свирепствовал сильный ветер.

— Не могла раньше шобратьша, — ворчал Харитон. — Теперь — поливай не поливай — толку мало. Там бы лучше шполошнула хорошенько. — А сам с нетерпением поглядывал на грозовой горизонт да привычно жаловался на ломоту в костях.

«Кречет» буксировал брандвахту ниже Сысольска на один из перекатов. Виктор с Венькой готовились к новой работе. Судя по всему, дело предстояло несложное. Перекаты здесь обжитые, опорная сеть в сохранности. Согласно решили, что надо съездить в город, теперь он недалеко. С катером им передали зарплату лишь за июнь. А нужно получать уже за июль. Само собой — месячный отчет. И конечно, обязательно навестить в больнице Капитолину Тихоновну.

— Цветов купить не забудь, — наставлял Венька. — По магазинам не бегай — мало толку, а сразу на колхозный рынок. Выбери что-нибудь красное, крупное. Два-три цветка. Она любит такие. Вообще-то там и без нас есть кому к ней ходить. Сын, жена его, маленький внук… Бориса, сына, тут же узнаешь, если встретитесь. Вылитый отец, Василий, что на фотографии. Он ведь был старшим техником в партии. Осенью сорок четвертого ушел на фронт. Капитолина заменила его. В самом конце войны похоронка пришла. А вскоре родился Бориска… Цветы, значит, обязательно принеси и, смотри, передай привет от нас с Любой.

Виктор слушал, не перебивая. Постарался никак не отреагировать на задиристо-прозрачное «от нас с Любой», сказанное с нажимом. Принял как должное.

— А почему это я должен передать? — лишь спросил он, глядя на Веньку серьезно и строго. — Быстро как все решил. А может, тебя и пошлю в город. Тем более что ты там все ходы-выходы знаешь.

— Послать — твое дело, — нехотя согласился Венька. — Но ты когда-нибудь проектировал прорези для землечерпалок? Нет. А я в прошлом году ими не раз занимался.

— Ну, это дело нехитрое. Как-нибудь справлюсь. Все равно когда-то надо начинать. Самостоятельно так уж самостоятельно. Раз я за начальника, то оставлять партию мне никак нельзя. — Виктор поймал себя на том, что возражает Веньке рассудительно, спокойно, и чувствовал, как уверенно, веско звучит голос. — Сейчас главное — месячный отчет. Да и ведомость еще висит на нашей шее. Я в бухгалтерии не очень-то силен, да и ты, наверное, не лучше. Давай-ка и начнем с нее.

Венька, видно, понял, что спорить бессмысленно, нехотя полез в стол, достал продолговатую «амбарную» книгу, документы, инструкцию по удержанию налогов. Смотрели, как заполняются бланки, листали ведомость за предыдущие месяцы. Виктор впервые видел подробный список всех работников партии.

— Ишь ты, какая у Харитона фамилия звучная — Зарайский. Откуда она у него? Каких только имен и фамилий нет. Знал я одну женщину. Заведовала библиотекой в базе тральщиков. Венера Ивановна Меринова! Нарочно не придумаешь. И на самом деле старый уж Харитон-то. Пятьдесят девять лет.

— Фамилию он наверняка придумал себе сам, — заметил Венька. — Мать мне рассказывала, раньше одно время можно было свободно сменить себе и имя, и фамилию.

— А ты не знаешь, за что он все-таки сидел? Неужели по глупости, за свой длинный язык?

— Ты ему и поверил? — засмеялся Венька. — Он тебе наплетет. Подробностей я не знаю. Одно по документам ясно: работал в леспромхозе, а после вдруг заведовал столовой. Отсюда и можно танцевать.

— А это что за Петр Григорьевич? — удивился Виктор, просматривая дальше описок работников партии.

— Да ты чего? Смотри фамилию.

— Мартынюк… Мартыныч, что ли? Гляди-ка ты! А я и не знал.

— Мало ли чего мы не знаем, — вздохнув, откликнулся Венька, и Виктор уже в который раз за сегодняшний день отметил про себя необычную серьезность старшего техника. «Жизнь научит калачики есть», — вспомнил он присказку десятника, думая при этом больше о себе самом, чем о Веньке.

К вечеру Мартыныч затопил баню. Гроза все еще тащилась где-то сзади и чуть сбоку, намереваясь не то захватить в клещи, не то обойти стороной. Несколько раз на реку обрушивались порывы ветра, трепали на деревьях лист, морщинили воду. Солнце иногда пробивалось сквозь облачность, и тогда видно было, как сильно льет в грозовой стороне. Плотной стеной накосо стояли там дождевые струи.

Виктор наткнулся на шкипера, словно тот подкарауливал нарочно. Он стоял с бельем под мышкой, со свежим разлапистым веником, из которого можно было, пожалуй, выкроить целых три базарных. Шкипер был без фуражки. Голова белела частой сединой, топорщился во все стороны отросший волос.

— А что, Виктор батькович, — улыбнулся Мартыныч, — может, посидим в парку? Отпарим таежные грехи, пройдемся веничком друг по другу, а?