Забывшись в творческом экстазе, Околеле поднял снова голову, глянул на властелина. Столь немыслимое нарушение этикета взбеленило советника: забыв об изящности движений, он взмахнул мечом, чтобы изрубить нахала на мелкие куски, — но стоящий неподалеку главный колдун страны Набебе, упрежденный президентом, так шмякнул его сзади своей огромной дубинкою, что советник распростерся на песке и торопливо засучил ногами.

— Не надо его трогать, — сказало Чудо Вселенной. — Это — полезный человек.

Тотчас два воина подхватили беднягу подмышки, посадили, и, запрокинув голову, стали вливать ему в рот тростниковую водку мфуду. Потом они же втащили его в одно из деревенских жилищ — низкую хижину из сухого коровьего навоза, — и бросили на пол. Там с Мбумбу быстро сошел всякий хмель: его принялся больно бить палкою сам командующий сухопутными силами в маршальских витых погонах. Избив, сунул на подпись бумагу, суть которой оставалась единою во всех веках и народах: сотрудничать и доносить. Мбумбу подписал, — а куда ему было деться?

Да он, в-общем, подписал и забыл об этом в тот же день, радостный тем, что уцелел в такой заварухе; притом цивилизация, какой бы ни была она в далекой Москве, научила уже его относиться к подобным вещам достаточно цинично: да идут они все! Случись чего, додумайся племя нгококоро, к примеру, до идеи самоопределения — куда бежать, кому о том доносить? Если и бумага-то, которую он подписал, была напечатана на русском языке; вряд ли в окружении президента остался хоть один человек, способный ее прочесть. Это просто был ритуал, неизбежный для государственных игр. Ведь любое общество есть система; система же, и этому учит даже марксизм, есть единство и борьба. Да, противоположностей. А во всякой противоположности человек, стоящий у власти, видит врага, и стремится его уничтожить. Но сначала — выявить. Отсюда — и суть, и смысл любой агентурной работы.

Дело, в конце концов, вовсе не в ней. Саванна большая, там можно спрятаться даже и от главного маршала с его войском неполного батальонного состава. И пустить слух, что тебя сожрали крокодилы, или задрал леопард, или затоптал слон, или закусали павианы. Гораздо важнее другое: власть развращает неумных людей до степени, когда они искренне начинают верить в свое всемогущие и неуязвимость. А вдруг какой-нибудь субалтерн-офицер, будучи зстигнут в караульном помещении самим президентом за приготовлением и употреблением любимого лакомого блюда владыки — жареных жуков, дуду, не захочет с ним поделиться, и всадит в его тело половину автоматного рожка? Перебьет той же очередью охрану, и поднимет мятеж? Лучше от смены президента, понятно, не станет никому, — а вот хуже?.. Начнут ловить умников, уцелевших от прежних побоищ, чтобы было на кого свалить позор старого правления, рубить на куски вождей, жрецов, колдунов, садить на эти места своих ставленников… И тут-то спас жизнь случай, ум, воля, реакция, не позволили уйти раньше времени в мир кекоморо — мертвых, второй раз от судьбы не уйти… А замешаться в массе резвых соплеменников, стайками бегающих по саванне и добывающих ньяму, мкате, маджи и мафута — мясо, хлеб, воду и жир стрелой, копьем, капканами и разными сложными манипуляциями — ему очень не хотелось: все же он вырос в семье вождей, получил образование, — нет, увольте, надо искать иное решение…

Мбумбу захотелось вдруг в Россию. Страна, покинутая им восемь лет назад, предстала в идиллическом свете. Да, там идет снег, и холодная вода льет порою с неба, зато живут хорошие люди: добрые, ленивые, немножко вороватые, как и большинство его сородичей-нгококоро; если попасть туда — жилища их спасут и от мороза, и от дождя, — надо лишь найти этих людей. Главное — дать понять, что ты им нужен, необходим: тогда они достанут тебе пищу, приготовят ее и будут глядеть с благоговением, как ты ее поглощаешь; оденут и обуют. Можно жить прекрасно, не вздрагивая при мыслях об остром мече, рубящем твое тело, запахах горелой человечины, выдавливаемых глазах, отрубленных конечностях… Но как, как сделать себя необходимым?

И снова, как в то ослепительное мгновение, когда он лежал, распростершись в прахе, перед вонючим Чудом Вселенной, а советник плясом испрашивал разрешения на его смерть, в мозгу Мбумбы всплыл облик друга-индийца, сожителя по временам университета имени бвана Лумумбы. Друга, осенившего его когда-то знанием о тридцати семи компонентах духовного просветления. О прекрасный Видьядхар, где ты теперь?! И нет адреса в далекой Индии, куда можно послать весточку и получить ответ. Видьядхар Чаттопхатья, где ты? Помнится, отец его был заминдаром[17] в какой-то провинции. Может быть, любезный Видьядхар, стал ты теперь пандитом, ученым-брахманом? Однажды индиец показал сожителю свою детскую фотографию: возле священного животного — коровы — благоговейно взирая на нее, стоит чрезвычайно толстый индиец, закутанный в белое, с бородой и в чалме; за руку его держится и глядит на траву мальчик лет шести-семи в европейском костюме с бабочкой; взгляд грустный, рассеянный: словно он только что постиг суть четырех правильных усилий, и через них — всю тщету мирских вожделений. На дальнем плане — облезлая собака грызет большую кость: не слоновью ли?

Мбумбу побежал за деревню, разрыл ямку, куда закопал после набега президентской рати все сохранившиеся бумаги и документы, — и достал из полуистлевшего целлофана пакет конвертов. Когда-то на последнем собрании своей группы они решили избрать из своей среды человека, который помогал бы им не терять интернациональной связи, — им оказался, конечно, москвич, Толя Анатольев — добрый, всегда готовый помочь товарищу-однокурснику из жаркой, рвущейся из пут колониального ига Танзании (правящая партия — Чама Ча Мапиндузи, ден. единица — танзанийский шиллинг), или Никарагуа (столица — Манагуа, климат тропич. пассатный, ден. единица — кордоба), где отвратительное ЦРУ под прикрытием компании «Юнайтед Брэндс» уже занесло нож над маленьким, но трудолюбивым народом. Раз в месяц через главную деревню нгококоро пробегал почтальон с сумкою — и снова скрывался в саванне. Ему-то и отдал решившийся на побег Мбумбу письмо, чтобы унеслось оно в далекую Россию. Невдолге пришел и ответ: по-русски; круглый, аккуратный женский почерк.