Изменить стиль страницы

— А ведь штучка-то моя-я… — сказал он. — Видать, мало ищо она напрокудила, если оказалась у такого хвата! Где ты ее откопал, прокурат?!..

— Бей его! — опять завизжала девчонка. — Руби, коли!..

Вновь уткнувшийся головою в траву Посяга и не думал сдаваться. Ведь незыблемые, почти вечные каноны гласят: «Даже перед смертельной опасностью оставаться хладнокровным и расслабленным! В любой ситуации пребывать в состоянии пустоты просветленного духа!» Все тело должно быть мягким шлангом, наполненным энергией ци, сконцентрированной в точке дянь-тянь, ниже пупка.

Вспомни Главное Правило:

ЕСТЕСТВЕННОСТЬ — ЧЕРЕЗ НЕЕСТЕСТВЕННОСТЬ, СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОСТЬ — ЧЕРЕЗ ЕСТЕСТВЕННОСТЬ!

И еще — песня, что всегда в запасе у бойца, романтика, человека высоких духовных устремлений:

— Пуста-ая тяжесть в сапога-ах,
Р-роса на кар-рабине.
Кр-ругом тайга,
Одна тайга,
И мы — посер-редине-е!..

— запел Посяга, вновь принимая стойку каба-дачи, изготовив кисть для какуто-уке. Провел ои-зуки в отношении вислоусого в казачьем кафтане, — но рука прошла сквозь, не встретя сопротивления. Тут же из стойки хейсо-ку-дачи проводим уширо-гери, ножную коронку, — тот же результат!

Что-то творилось непонятное. Посяга бросился к грибу, чтобы растоптать хоть его, и тем заплатить за унижение, — однако тот спокойно слез со своей охапочки, захватил ее, и исчез в земле. То ли время как-то замедлилось, то ли Посяга летел до него слишком долго, минуты так три. Но едва он приземлился на то место, где только что был гриб — соображение снова вернулось, он оглядел поле битвы. В-общем, никаких следов ее не было заметно. Горел его костерчик, над ним висел котелок с выкипевшим чаем; казак чинил амуничку, дюжий мужик с любопытством вертел в руках отобранный трофей, девчонка бегала за большою птицей, норовя ударить, карлик щупал лису-огневку, алкашик что-то говорил змее… Небо, между тем, светлело: неужели так быстро минула ночь? Когда?

Но недаром Посяга слыл знатоком многих школ боевых искусств! Он сразу понял, что здесь надо идти именно от канонов кунфу, где есть понятие тао — бой с тенью. Разумеется, и здесь не обойтись без правильного распределения потока ци. Что он еще знает о тао? Что его нужно сопровожать разными утробными криками, воем или змеиным шипением в решающих фазах. Пожалуй, больше всего для его действий подходит стиль богомола, позволяющий нанести врагу жестокий и решающий удар. Тут же следует использовать приемы бокса тайцзицюань из школы игры на китайской лютне. Базовая техника — пробивание, пэн, когда ци проходит стадии расширения и сужения. Посяга с презрением вспомнил своих дружков, покинувших место разыгравшихся событий в поисках преходящих удовольствий. Разве таким доступна жизнь высокого духа? Разве они могли бы стать Познающими, если нарушат Правило Седьмое: «Изучающий цюань-шу не должен пить вино и есть мясо», и Правило Восьмое: «Обучающийся должен сдерживать половое влечение»! Глупые, жалкие твари.

Итак, локти в стойке плотно прижаты к бокам, как учит основное требование танлан-цюань, ноги готовы для быстрых прыжков, голова — к уклонению от ударов. Первая цель — эта безмерно гадкая девица с панталонами из-под платья, вторая — мужик с неправедно присвоенной булавой, третья — казак; остальных передавить в процессе передвижения. Ну же, легендарный Ван Лин, покажи, на что способна твоя школа!..

Некогда Учитель, шифу, в кунфушной школе, рассказывал Посяге и подобным ему юношам, что публичные показы т а о проходили обычно под целый оркестр из трех барабанов и флейты. Он тут же представил себе такой оркестр, наполнясь радостью и вдохновением перед схваткой.

ПРИ АТАКЕ РЕЗКО ВЫДЫХАЙТЕ, ПРИ ОТХОДЕ ВДЫХАЙТЕ!!!

Высоко подпрыгнув, он ринулся в решающий бой. Однако, не успел он встать ногами на землю (или снова медленно потекло время?) — как в далекой Потеряевке громко заорал петух Фофан; крик его иссяк, и почвы коснулись не обутые в легкую, но прочную обувь ступни знатока восточных стилей — а тонкие и длинные относительно туловища ноги хоть и не в чрезмерном обилии, но все же водящегося в средней полосе России насекомого. Нежнозеленый цвет, тонкая талия, изящное тельце над прозрачными газовыми крыльями. Подняв перед собою ляжки сильных передних ног, с шипами на бедрах и пилою на голени, богомол проворно вертел головкой на подвижной шее, оглядывая окрестность.

Вокруг было пусто и тихо; догорал костерок, капли с плавящегося котелка падали на пепел и мелко взрывались. Издали слышна была песня: это Ничтяк возвращался к месту поисков.

— Пр-ред людьми я виновен,
Пер-ред Богом я чист!
Пр-редо мной как икона
Все пр-раклятая зона,
И на вышке маячит
Полусонный чеки-ист!..

Богомол замер; схватил раннюю тяжелую муху, разодрал своими ужасными пилами, и стал пожирать торчащим из морды клювиком. И упрыгал в зеленую, сочную траву, среди которой можно было накараулить много пищи.

БОГ И БОЛЬШИЕ БАТАЛЬОНЫ

Отставной майор Урябьев отправился к прапорщику Поепаеву под вечер. Стукнул в дверь одной из квартир небольшого финского домика.

— Входите, не заперто!

Вова лежал на койке и, шевеля губами и бровями, вдумчиво читал «Луку Мудищева». Не поднимаясь, протянул руку.

— Садись, Иваныч. Выпить не хошь?

На шатком убогом столе красовалась бутылка коньяка «Камю».

— Ну ты и даешь! — воскликнул Урябьев. — Давно ли плакался, что беднее церковной крысы? Давно ли в райотдел приходил, в участковые просился? Давно ли на бытылку «Анапы» занимал? Откуда такие богатства?

— Да… — нехотя ответил Поепаев. — Возникли кое-какие обстоятельства… Ты пей, не разглагольствуй.

— А закуски попрежнему — шиш да кумыш?

— Зачем? Закуска у меня есть отличная. — Вова порылся под кроватью, извлек огромного вяленого леща и, сдув с него пыль, подал гостю. — И еще это, Иваныч… там на кухне сковородка, в ней печенка должна быть, я позавчера жарил… если тараканы не сожрали…

— Ох и фантазия у тебя, Вова! Разве ж это закуски для такого благородного напитка?

— Какая может быть у солдата фантазия! Что под руку попало, то и похавал. Ты лучше послушай-ка великую поэзию…

— Нет, уволь, не стану я слушать экую пакость. По молодости — еще может быть, а сейчас — нет, уволь, голубчик…

— Н-ну ладно! — прапорщик швырнул книжку на пол, рывком поднялся. — Где там мой стакан?!..

— Стакан у тебя, Вова, был всегда один. Я в него себе налил… обтер маленько… Так что жди. Но вообще я к тебе не импортные коньяки пришел распивать — хоть и дело это, безусловно, приятное. По другому вопросу.

— Я весь внимание.

— Ты слыхал, что Зойка пропала?

— Что-то слыхал такое на работе, — да не больно, признаться, поверил. Что такое — девка сбежала? А потом, вроде, и лейтенант из милиции пропал, что с ней хороводился? Барайе чи?[42] Так вот тебе, Иваныч, моя версия: они обо всем договорились заранее.

Приглядели себе подходящее место, она туда уехала втихаря. А через несколько дней и он туда же за нею! Живут где-нибудь, и похохатывают над всеми. Поверь: все так и было. Знаю я этих подружек. Сам на них сколько раз горел.

— Неудобно, Вова, тебя дураком называть, — но слова твои… И мысли тоже, извини. Ну посуди ты своей тупой башкой: куда, зачем им надо отсюда втихую бежать? От кого? Где она еще такую работу найдет? Ваську на старшего опера хотят двигать — а ведь это, Вова, капитанская должность, не шутка! Дом у меня — хоромы, хозяйство — сам знаешь, сам я к ним хорошо относился, захоти они без регистрации какое-то время жить — да пожалуйста! Ребята-то оба хорошие, я им верил. И вот — поди ж ты, какая притча…

вернуться

42

Зачем? (Афг.)