Имена известных лиц, поддерживающих данный проект, использовались во всех рекламных объявлениях и во всех маркетинговых ходах, продвигавших корпорацию. 6 августа были выбраны директора. Дюпон, недавно избранный сенатором от Делавэра, теперь стал председателем совета директоров, а Ливермор был назначен главой финансовой комиссии. У Ливермора и финансовой комиссии не ушло много времени на то, чтобы выяснить, что происходит, и возразить против использования их имен при продвижении проекта застройки. Они усиленно осуждали это обсуждение своих имен в том ракурсе, как будто они лично гарантировали финансовый успех проекта.
Они также возражали против того, чтобы обещать новым покупателям земли, что будет построено еще три гостиницы, включая "Ритц-Карлтон", а также три поля для гольфа, поля для поло и километры отличных мощеных улиц на всей территории застройки.
В конце концов, еще до конца года, 24 ноября, Дюпон подал в отставку, сообщив прессе, что в проекте не применяются правильные методы ведения дел, хотя у проекта великие возможности. Ливермор и еще несколько директоров также подали в отставку.
Эти отставки и проблемы в прессе вызвали немедленное завершение земляного бума в Бока Рэтон. В первые шесть месяцев деятельности, маркетинговая компания достигла уровня продаж более чем в 25 миллионов долларов. Но из-за раскола в совете директоров и негативных комментариев Дюпона, появившихся в "Нью-Йорк Таймс", продажи резко прекратились и проект закрылся.
Это преподало Ливермору еще один хороший урок: придерживайся того, в чем разбираешься, чем, в его случае, являлся фондовый рынок. Он снова стал работать, чтобы возместить себе ущерб от флоридской сделки с землей, сделки, которая, как сказали ему его знаменитые друзья в Палм-Бич, просто не может провалиться.
С зимы 1928 года до ранней весны 1929 года, Ливермор был законченным быком на вышедшем из-под контроля бычьем рынке, но он ждал, когда рынок подаст сигнал о повороте, неизбежном повороте, и ждал, когда нужно будет продавать свои длинные позиции. Опыт научил его, что всегда лучше продать раньше на сильном рынке, особенно когда у тебя внушительная линия активов, которую следует продать.
В начале лета 1929 года, в разгар по-прежнему бычьего рынка, Ливермор в конце концов продал все свои длинные позиции. Он составил список ведущих акций, которые, на его взгляд, были чрезмерно раздуты.
Линия наименьшего сопротивления изменилась с растущей на колеблющуюся. Он задавал себе вопрос, было ли это колебательное движение просто корректировкой после резкого скачка вверх на бычьем рынке, или же началом серьезного изменения всего рынка в целом. Изменился ли тренд рынка? Изменялся ли он у всех на глазах, и был ли фактор жадности слишком силен, чтобы воспрепятствовать тому, что люди увидели вершину?
Весь опыт Ливермора и инстинкты кричали ему о том, что это пик. Но он знал, что основное - это сроки. Вопрос был не в том, наступит ли пик; а в том, когда он наступит. До этого он ошибся, вступив в игру слишком рано, только для того, чтобы выяснить, что он был прав, но сделал ход слишком рано. Он решил следовать разработанному им самим методу пробных шагов и открывать на рынке небольшие короткие позиции.
Действуя из своего военного штаба, офисного номера в Хекшер Билдинг по адресу Пятая Авеню, дом 730, он начал свою тайную деятельность. Постоянно меняя брокеров, используя не менее 100 брокеров, чтобы замаскировать свои ходы в течение следующих шести месяцев, никому не рассказывая о своей стратегии, используя тайные символы на доске, держась подальше от прессы до тех пор, пока не будут открыты все его позиции, он проверял рынок.
Он осуществлял пробные операции, продавая несколько активов без покрытия, открывая маленькие позиции. Рынок продолжал двигаться вверх, и ему приходилось их закрывать, теряя при этом более 250 000 долларов, маленькую часть своего капитала. У него каждый день на длинном помосте работала полная команда из шести человек, записывающих значения на доске. Он активно работал по прямым телеграфным линиям с рынками Лондона и Парижа. Прямая линия с Чикаго показала ему, что цены всех основных товаров падают до небывало низких уровней по всему спектру. Из-за постоянных и непрекращающихся проблем в экономике, как в Соединенных Штатах, так и за рубежом, он чувствовал, что мир приближается к серьезной дефляции.
Он разместил второй ряд проб, снова проверяя свои усиливающиеся подозрения, но они не удержались, и ему пришлось закрыть их, когда рынок двинулся против него. Но затем, в конце лета, он вновь разместил свои пробы, уже в третий раз. Они удержались.
Внезапно они стали прибыльными - прибыли были небольшими, но, по крайней мере, они были прибыльными. Теперь он был полностью уверен, что был прав.
Его терпение окупилось. Это было одной из причин, почему он любил рыбалку, если ты делал все правильно, был настойчив и терпелив, в конечном итоге, тебе попадалась рыба. Теперь у него на крючке была рыба, ему нужно было лишь подтянуть ее к себе. На этот раз он знал, что прав. И он был готов субсидировать свою игру позициями крупного размера.
Его знали как Мальчика-Игрока, Великого Медведя Уолл-Стрит и Одинокого Волка Уолл-Стрит. Он был готов жить, как подобает согласно своей репутации.
Летом 1929 года Ливермор открыл ряд коротких позиций, в то время как рынок был по-прежнему достаточно силен, чтобы принять его заявки. Для него было легко занять необходимый актив под свои короткие позиции, поскольку почти все играли на повышение и считали безумием продавать без покрытия. Лучше и придумать было нельзя: экономика была велика, ликвидность огромна, для предприятий в наличии было много денег, которые можно занять, никаких признаков инфляции - на самом деле цены на потребительские товары падали. Его друзья спрашивали его, почему он хочет продавать.
Ливермор наблюдал за всем этим, и его знаменитый инстинкт взял верх - его внутреннее чувство, которое, по его мнению, вовсе не было инстинктом. Скорее это была общая сумма всего его опыта и всех его знаний, которая наполняла его сны по ночам, лишая его сна - подсознательный грохот.
Когда рынок наконец достиг пика, появилось много сигналов. Он не просто выстрелил вверх, дошел до кульминации и рухнул. Совсем не так, как делали рынки раньше, он двигался непреклонно, медленно, как гигантский корабль в море, но рынок подавал сигналы, сигналы, которые Ливермор видел раньше: ведущие акции боролись, будучи неспособными достичь новых высот; опытные игроки продавали на сильном рынке, подпитывая жадность общества.
Люди в полную силу хлынули на рынок. Механики, парикмахеры, сапожники, разносчики газет, домохозяйки и фермеры, все торговали ценными бумагами на 10-процентной марже. Для них было очевидно, что выиграть, на фондовом рынке было проще простого; инвестируй деньги и процветай. Это был новый период в истории, время, непохожее на прошлое, время бесконечного благоденствия с простой формулой: покупай акции и богатей. Фонды движутся в одном направлении
вверх, вверх и вверх. Это была новая эра вечного процветания
и, что еще важнее, в этой игре могли участвовать и маленькие люди.
Ливермор наблюдал за тем, как от неистовой подпитки капиталом растут цены, хорошие акции продаются в 30, 40, 50, 60 раз дороже, чем их годовой доход. Это были те самые бумаги, которые обычно продавались по ценам в 8-12 раз превышающим их годовой доход. Плюс, необузданные спекулятивные акции, подобные новым высокотехнологичным радио-компаниям. Это были ультрамодные, предпочитаемые активы.
Он также наблюдал за лидерами, акциями, которые вели рынок вверх. Он наблюдал за тем, как они застревали и корректировались, как им не удавалось достичь новых высот, как они откатывались назад, когда они сталкивались с волной распродаж, когда опытные биржевые торговцы вступали на рынок.
Осенью 1929 года Ливермор сидел в своем офисе и через большое окно наблюдал, как команда из шести ассистентов в наушниках отмечает на зеленой доске движение фондов. Символы звучали для него как музыка, но теперь это было неистовое крещендо, высшая точка в конце великой симфонии, годы, годы прекрасной музыки. Теперь конец войны был близок; темп нарастал, музыка выходила из-под контроля, находилась на грани безумия; аккорды звучали нестройно. Он вышел из офиса и часами сидел за своим длинным, сверкающим столом для совещаний из красного дерева. Он сидел в тишине, наблюдая за тем, как ассистенты двигались вдоль подмостков. По мере того, как он наблюдал, его решимость росла. Это был конец. Почти ежеминутно он заходил в свой личный кабинет и заключал сделку. Затем он говорил об операциях Гарри Эдгару Дашу, своему доверенному помощнику, который фиксировал сделку в журнале.