Азербайджан во многом похож на Среднюю Азию: и по густоте населения (часть которого ныне вынужденно переместилась в Россию), и по необходимости орошения на большей части равнины. А в горных районах Азербайджана жители испокон веков занимались преимущественно скотоводством, а не земледелием. Армения — почти целиком горная страна с иссушающе жарким летом и достаточно холодной (и часто бесснежной) зимой. Её никак не отнесёшь к странам с благоприятными для земледелия природными условиями.

Белоруссия и Литва с их бедными почвами и избыточно влажным летом выделялись в царской России самой низкой урожайностью и тяжёлым положением крестьянских масс. Причём безосновательно обвинять в этом царизм. И в 1812 году, вскоре после раздела Польши, такого зоркого наблюдателя, как прусский офицер К. Клаузевиц, поразила нищета литовских и белорусских крестьян. Они жили гораздо беднее не только по сравнению с уже освобождёнными от крепостной зависимости крестьянами Пруссии, но и по сравнению с крестьянами Центральной России. Латвия и Эстония по природным условиям похожи на Литву и Белоруссию, но летнего тепла там меньше. Правда, в Эстонии частичной компенсацией за сырое и прохладное лето служит наличие ценных в с.-х. отношении дерново-карбонатных почв. Но они занимают отнюдь не всю Эстонию.

Если же в конце существования СССР прибалтийские республики и Белоруссия превосходили РСФСР по урожайности зерновых и ряду других показателей, то дело тут не в климате. Не следует забывать, что Прибалтика и западные области Белоруссии отбыли под властью людоедского сталинского режима втрое меньший срок, чем Россия, и маниакальная сталинская политика уничтожения крестьянства как класса нанесла им существенно меньший ущерб. А в дальнейшем номенклатурная верхушка Прибалтики и даже Белоруссии до известной степени выступала в качестве заступника интересов сельского населения своих республик перед Центром. Понятно, что российское чиновничество на это было решительно не способно! Поэтому российскую деревню обдирали, как липку, а прибалтам и белорусам делали некоторые поблажки.

Так что по совокупности климатических и почвенных условий выигрывают сравнение с Россией только Украина, Молдавия и Грузия. На их долю приходилось лишь около 1/6 пахотных земель бывшего СССР. Остальные 11 бывших союзных республик никаких природно-климатических преимуществ перед Россией не имели. Им не хватало либо запасов питательных веществ в почвах вследствие избыточного увлажнения (Прибалтика, Белоруссия), либо, наоборот, влаги (Казахстан, Средняя Азия, Армения, отчасти Азербайджан).

Не будем пока подробно разбирать другой тезис г-на Паршева: якобы демеханизация и дехимизация нашего сельского хозяйства — результат вовлечения экономики России в мировые рыночные отношения. Здесь наш идеолог неоригинален: об «иностранной продовольственной интервенции» у нас много кричали и без него. Заметим лишь, что, на наш взгляд, существуют две куда более важные причины, породившие переживаемый нами глубокий аграрный кризис. Первая и главная из них — колхозно-совхозный строй. Колхозы и совхозы, пусть переименованные и скрытые под труднопроизносимыми сокращениями вроде ЗАО, ОАО и СПК, органически неспособны работать в условиях рынка — хоть мирового, хоть сугубо внутреннего. Впрочем, и в условиях командной («плановой») экономики они тоже работали из рук вон плохо. Позор наших так называемых «реформаторов» (это слово нельзя употреблять без кавычек!) в том и состоит, что они оставили в неприкосновенности основанный Сталиным колхозно-совхозный строй, тем самым обрекая страну на затяжной аграрный и продовольственный кризис.

Другая немаловажная причина упадка сельскохозяйственного производства в современной России — полное отсутствие какого-либо аналога того учреждения, которое во времена ненавистного Паршеву П.А. Столыпина именовалось Крестьянским банком. Специализированный банк для нужд сельского хозяйства, безусловно, необходим. И в стране со слаборазвитой и не вызывающей доверия банковской системой это должен быть государственный или контролируемый государством банк с многочисленной сетью отделений на местах. Но ничего подобного у нас сейчас не существует. Правда, в 1990-е годы в России был Агропромбанк, но, во-первых, работал этот банк плохо, а во-вторых, в дальнейшем, после приватизации и переименования в «СБС-Агро», он... исчез. Исчезновение этого банка — настоящий детектив, только пока не дождавшийся своего Шерлока Холмса или Эраста Фандорина. Однако нас больше интересует производственная, а не социальная и тем более не криминалистическая сторона аграрного вопроса. Сейчас вроде бы создан Россельхозбанк. Но вот кого он обслуживает? Однако об этом позднее.

Лучше проверим ещё одно утверждение г-на Паршева — что якобы российское крестьянство перед войной 1914 года вело натуральное хозяйство и при этом постоянно голодало. Безусловно, на огромных просторах Российской империи даже в начале ХХ века можно было отыскать такие уголки, где крестьянское хозяйство оставалось почти натуральным. Вполне натуральным оно, разумеется, нигде не могло быть по той простой причине, что налоги с крестьян государство взимало деньгами. Поэтому даже самым патриархальным крестьянам приходилось как-то зарабатывать деньги для уплаты податей. Ведь натуральные налоги господствовали на Руси только до Петра Первого. Пётр ввёл подушную подать, которую крестьянам приходилось платить деньгами. И хотя наряду с этой денежной податью (которую правительство время от времени повышало) кое-где ещё удерживались платежи зерном, они постепенно отмирали и исчезли к началу XIX века. Так что читатель может сам оценить забавное утверждение г-на Паршева, что-де «в начале 20 века нерыночное население России составляло несколько десятков миллионов человек и даже платило налоги зерном и солдатами» (с. 102).

Для оценки «нерыночности» русского крестьянства начала ХХ века удобно взять экспорт сливочного масла из России. Во-первых, масло производили в основном в Сибири и северных губерниях (Вологодской, Костромской, Ярославской, Новгородской, Тверской), то есть как раз в тех частях России, где климат действительно холодный. Во-вторых, если в вывозе зерна значительную роль играли помещичьи хозяйства, то о масле этого никак нельзя сказать. Производство масла на экспорт к 1914 году более чем наполовину сосредоточилось в руках крестьянских кооперативов. Но и частные торговцы вывозили масло, произведённое из крестьянского молока. Основными поставщиками молока для переработки на масло и для кооперативных, и для частных заводов были крестьяне с 2-3 коровами. Они превосходили по зажиточности среднестатистических крестьян соответствующей губернии, но ненамного.

Таблица 2.1. Экспорт сливочного масла из дореволюционной России

Эти данные заимствованы из книги крупного российского экономиста-аграрника Н.П. Макарова[19], как и все честные экономисты-аграрники, репрессированного при Сталине. Для удобства современного читателя пуды пересчитаны в тонны. Как видно из таблицы, экспорт масла быстро рос, причём главным козырем российского масла была его дешевизна. Российское масло продавали на 20% дешевле, чем датское. Но это не вело к убыткам ни для торговцев, ни для кооперативов, ни для самих крестьян. Ведь себестоимость одного пуда масла в России (Волоколамский уезд Московской губернии) составляла 64 коп., а в Дании — 1 руб. 14 коп. Поэтому крестьяне в российской глубинке были кровно заинтересованы в переработке своего молока в масло. Отсюда и лавинообразный рост маслодельных артелей, число которых в 1914 году достигало примерно 3250. Причём две трети кооперативов располагались в Западной Сибири, включая и некоторые уезды, ныне относящиеся к Северному Казахстану. Остальные артели были сосредоточены в нечернозёмных губерниях севернее Москвы.