5. А Другой Любит Ночь

ЛАРС ЛЕВИ ЛЕСТАДИУС. ЦЕРКОВНАЯ ПРОПОВЕДЬ. 1849

Они черные, как татары, потому что явились, чтобы растерзать тех, кто живет на земле и носит крест на груди. Но эти выходцы из подземного мира подобны лесным демонам, которые ревут, как волки, почуяв запах крови, и хохочут, как шлюхи, которых дьявол сбил с пути истинного.

ПАЛОМИТА

Голос. Шага на лестнице. Я замираю.

Надежда. Пульсирующая боль.

Шаги приближаются.

Микаэль!

Бросаюсь к двери, взбираюсь на скамеечку и приникаю лицом к двери.

Меня чуть не тошнит от разочарования: это какой-то незнакомый темноволосый молодой человек в очках. Он идет к Микаэлю, он не знает, что его нет дома.

Еще нет дома, но он скоро придет.

Он никогда не уходит надолго.

АНГЕЛ

Войдя парадную, я начинаю искать ключи. Не нахожу, останавливаюсь и проверяю во всех карманах.

Их нигде нет.

Я должен добраться до Песси. Немедленно.

Я никогда в жизни ни по какому делу не обращался к смотрительнице, но теперь, как трусливый заяц, мчусь на второй этаж, дрожу и звоню в дверь: будь дома, будь дома, будь дома.

ПАЛОМИТА

Сегодня я столько времени простояла на лестнице с продуктовой сумкой в руках, что смотрительница не выдержала и вышла, делая вид, будто это случайная встреча. Заметив в моей сумке шоколад и земляничную наливку, она стала подъезжать ко мне с вопросами. И я, задыхаясь, шепнула ей, как подруге, что жду сегодня гостя. Замечательного, очень важного для меня гостя.

У нее аж глаза заблестели.

Другие, торопливые шаги, теперь-то уж это он, он заполняет собой маленький круглый мир моего дверного глазка.

Перед тем как соскочить со скамеечки, я успела заметить, что он не подымается вверх по лестнице, а звонит в дверь смотрительницы. Он звонит, звонит, нервничает, потом дверь открывается, женщина выходит с сигаретой в руке, и я вижу, что у него дрожат колени. Микаэль что-то объясняет ей, опираясь одной рукой о косяк и нервно постукивая каблуком. Женщина уходит в квартиру и возвращается со связкой ключей, передает ее Микаэлю, что-то убедительно и многозначительно объясняя, а Микаэль изо всех сил кивает в ответ.

Я спрыгиваю со скамеечки — сейчас, сейчас, сейчас, именно сейчас я открою дверь. Микаэль не успевает сделать и двух торопливых шагов, а я уже окликаю его, говорю, что у меня к нему очень-очень-очень важное дело. Микаэль останавливается, хмурится, но потом подходит ко мне и спрашивает: «Ну?», а я беру его за руку и втягиваю в квартиру.

Я знаю, что смотрительница все видит.

ЭККЕ

Вторых ключей у него явно не было, поскольку я звоню в дверь уже четвертый раз. Может быть, Ангел не успел еще дойти до дому, может быть, он еще не хватился ключей? Тем лучше: ключи будут ждать его здесь, доставленные надежным посыльным. Я решил спрятаться за дверью и подготовиться. Услышав шаги, распахну дверь с криком: «Сюрприз!» перед растерянным и обрадованным Ангелом.

К тому же тут имеются особые обстоятельства: по какой-то странной причине он никогда не приглашал меня к себе домой. Надеюсь, ничего страшного не случится, если я войду без спроса? Проникну в жилище ангелов.

Память услужливо подсказывает: Густав Эурен, «Дикие звери Финляндии, с цветными иллюстрациями». У меня чертовски удобный повод войти в дом и забрать книгу. Ангел так и не вернул ее, хотя я напоминал уже несколько раз.

Это дьявольски ценная книга.

Я вытаскиваю из кармана ключи Ангела и взвешиваю их на ладони.

Я имею право. Разве нет?

ПАЛОМИТА

Он выглядит обеспокоенным и как будто отсутствующим, и все же он здесь — я вижу его золотые волосы, его глаза — единственные глаза, способные не замечать моей груди, моих темных волос.

Он спрашивает, что у меня случилось. Я смотрю ему в глаза и улыбаюсь, он должен понять по моему лицу, как я его люблю. Он должен это увидеть. Отступать больше некуда.

И стоит мне так подумать, как в то же мгновение происходит неминуемое: развязка.

В двери поворачивается ключ.

ЭККЕ

Ключ поворачивается в двери.

АНГЕЛ

Я оборачиваюсь. О, Господи, это Койстинен, неутомимый наездник.

Койстинен маловат ростом, полноват, красноват и пьяноват — всего понемногу, а в целом — ни то ни се. Залысины поблескивают от пота.

— Вот оно, что тут делается.

Голос мужчины совершенно спокойный и чуть нахальный, можно подумать, что он все время ожидал чего-то подобного, и теперь все его предположения оправдались.

— Потаскуха — она и есть потаскуха.

Он отталкивает Паломиту, которая, потеряв равновесие, отлетает к стене и начинает быстро говорить на смеси финского, английского и еще какого-то незнакомого мне языка.

— Заткнись, сука, пусть этот тип все объяснит.

Я пытаюсь держаться с достоинством.

— Микаэль Хартикайнен, с верхнего этажа. Добрый день.

Я протягиваю руку, но Койстинен смотрит на нее как на куриную ножку, три недели провалявшуюся в холодильнике.

— Видно, стоит мне спиной повернуться, как тут начинается разврат.

— Ничего подобного, это чистое недоразумение. Я где-то оставил ключи, зашел за ними к смотрительнице, а вашей жене надо было что-то у меня спросить. И, поскольку мы уже немного знакомы, то…

По лицу Койстинена я понял, что это было сказано неудачно.

— Ах вот как, уже знакомы. А ведь я поставил ей условие: не заводить никаких дел с незнакомцами.

— Да ведь никаких дел и не было… Пару раз встретились, вот и познакомились.

Я чуть не сказал: «Пару раз она зашла ко мне в гости», но в последнюю минуту сообразил, какой смысл вложит в мои слова этот неандерталец.

— И насколько же близко вы познакомились?

Койстинен похож на персонажа из отечественного кино — на какого-нибудь провинциального пастора, который ведет строгое дознание о тайной связи служанки с батраком. Ситуация настолько комична, что я бы расхохотался, если бы не горящие глаза Паломиты — я вижу в них страх и что-то еще — непонятное, но пугающее.

И тут я слышу, как наверху падает какой-то тяжелый предмет, возможно, какая-то мебель. Шум доносится с верхнего этажа. Из моей квартиры.

Песси явно делает что-то непозволительное.

Мне необходимо покончить с этим фарсом как можно скорее и вернуться к себе. Койстинен по-бульдожьи выставил подбородок, он явно вознамерился превратить прихожую в зал суда и приступить к выяснению всех подробностей дела. Он олицетворяет собой и судью, и присяжных, а я в панике понимаю, что мне отведена роль свидетеля.

Тогда я, всплеснув руками и покачивая бедрами, повожу плечом, кокетливо откидываю волосы. И, стараясь говорить чуть в нос, делаю свое заявление:

— Ах ты господи! Да ведь тут ничегошеньки не могло случиться. Ты, Койстинен, не видишь, что ли, что я… хм… Ах ты, черт! — Я делаю еще одно движение бедрами. — Ну, я такой*.

Койстинен с минуту смотрит на меня, и я, чтобы окончательно убедить его, подмигиваю.

Первый молниеносный удар попадает мне в скулу, второй сбивает с ног, Койстинен шлет проклятия и сквернословит, а я вылетаю через приоткрытую дверь на лестницу. Дверь за моей спиной захлопывается. Поднявшись на ноги, я слышу страшный крик, который неожиданно обрывается.

ЭККЕ

Свет, идущий из глубины квартиры, освещает прихожую. О господи, первое, что мне бросается в глаза, это изголовье белого кожаного дивана в гостиной. Все так стильно, что я просто ослеплен. Стекло и дорогое дерево — белое, серое, черное. На стенах — литографии.

Меня бросает в дрожь. Для аристократа, у которого такой дом, я просто неотесанная грубая скотина.

В любом случае надо снять ботинки.

Наклонившись, чтобы их развязать, я чувствую, что в квартире стоит терпкий запах леса — такой же головокружительный запах иногда исходит от Ангела. Его дезодорант? Я с отвращением принюхиваюсь к своим подмышкам. Вот черт, я уже неделю не менял футболку, и это чувствуется.