— Прежде чем чинить ворота, может, подумают на счет того, чтобы повысить нам зарплату…

Он не сказал мне, сколько зарабатывает. Я узнал это не от него и не здесь, а на одном маленьком, редко посещаемом канале, называть который не буду.

Я замечаю шлюз. Даю гудок. Подхожу ближе. Продолжаю гудеть и убеждаюсь: чтобы попасть на берег, мне нужно вскарабкаться по брусу, как по дереву.

Еще яростнее нажимаю на гудок. Вот уже дом смотрителя. Честное слово, да там в окне человек! Проходит пять минут, десять. Теряясь в догадках, карабкаюсь наверх.

— Вы что, не слышали?

— Почему же! Вас трудно не услышать.

— Тогда что?..

— Что? Ну я это, я!

— И вы не отпираете ворота? Вы что, рехнулись?

Человек жалостливо смотрит на меня.

— Скажите-ка, молодой человек, вам известно, сколько мне платят за то, что я день-деньской торчу тут? Сто восемьдесят шесть франков в месяц. — И он заканчивает, раскуривая трубку:

— Вы что же, хотите, чтобы я за эти деньги пропускал еще и тех, кому приспичило тут кататься? Проводите судно через шлюз сами, молодой человек. Будьте осторожны: третий затвор нижнего бьефа сломан. В редукторе верхних ворот не хватает нескольких зубьев, и вы рискуете получить рукояткой по голове…

Бордо. Прилив. Доки и грузовые суда, на которые мы смотрим снизу вверх, как на горы.

Ни один канал, ни одна река не может вывести нас обратно к центральной части Франции и Парижу. Будь наше судно побольше, а его мореходные качества получше, можно было бы идти дальше морем до Нанта или Гавра.

Мы решаем иначе. И вот уже «Жинетта» со своим яликом водружены на крышу вагона. Их доставка в Монлюсон к подножию Центрального массива обойдется нам в пятьсот франков.

Нас ожидает встреча с игрушечным каналом, а также с игрушечным краем; на протяжении всего пути нас сопровождает игрушечная река — Шер.

Как можно всерьез принимать эти шлюзы? Они такие узкие, что если кому-то нужно попасть на другую сторону, то он даже не станет обходить их, а просто перепрыгнет через них, оттолкнувшись обеими ногами сразу.

А вот еще суда, те, что называют «берришонками»! Просто смешно ставить на такое двигатель. Лошадь может одним рывком вытащить их из воды.

Поэтому впрягают ослов, бывает что и одного мула, который выглядит гигантом рядом с тем, что он тащит.

В каждой деревне весь канал заполняют утки и гуси, они с любопытством поглядывают на пришельца. Проходит ли тут хоть три судна за день? Не всегда!

А еще есть мосты! Подъемные! Обслуживающего персонала на них никакого. Некоторые из них стоят вдали от всякого жилья неизвестно зачем, разве что оживляют пейзаж да забавляют детей, которые день-деньской погоняют палками ослов, тянущих баржи.

Нужно, ухватившись за цепь, повиснуть на ней. Мост поднимется. А как только судно прошло — взбежать по наклонной почти вертикальной поверхности настила, и он опустится.

Порой мосты встречаются через каждые пятьсот метров. По высоким берегам пасутся козы, вяжут старухи.

Попадаются, увы, и рыбаки с удочками. Их можно повстречать всюду: на реках и каналах, на Севере и на Юге. Их можно повстречать в любой день недели, так что порой задаешься вопросом, сколько же рантье во Франции.

А между тем вода принадлежит прежде всего рыбаку с удочкой. Попробуйте доказать ему обратное. Едва заметив вас издалека, он начинает бросать в вашу сторону свирепые взгляды. Затем знаками приказывает:

— Сбавьте ход! Возьмите подальше от берега!

Но когда на каждые сто метров приходится по рыбаку, а ширина канала шесть метров, сделать это сложно. Красный поплавок исчезает в водоворотах. Леска запутывается. Плывите прочь. Ничего другого вам и не остается. Плывите прочь и постарайтесь не оборачиваться…

Лучше уж подойдите вплотную к маленьким «берришонкам». Там прямо на палубе готовят еду, купают ребятишек. Проплывая мимо, вы уловите аромат рагу, запах мыльной воды, в которой плещется малыш.

Уже к пяти годам эти малыши, погоняя ослов, будут проходить по тридцать километров в день. Я помню одного такого лет шести. Судно стояло. Мальчуган драил палубу, обильно окатывая ее водой, которую черпал ведром из канала.

Я подхожу, чтобы сфотографировать его. Он не возражает. Затем, кивнув назад в сторону каюты, говорит серьезным тоном:

— А теперь уходите. Там сейчас умирает мой братишка. Лучше, чтобы вас никто не видел.

Из конюшни посреди судна показалась голова осла, недоумевающего, почему судно стоит на месте, как будто сегодня выходной.

А палубу мальчик драил, вероятно, из-за предстоящих похорон.

Мы пересекаем Луару по судопропускнику на опорах, и вот перед нами уже иная картина. Чувствуется близость Парижа. В каналах преобладают суда крупных компаний.

Мужчина и женщина, которых мы замечаем на борту судна, — это не его владельцы. Их не волнуют расписные стекла. Это рабочие; они получают сколько-то франков в месяц плюс надбавку за скорость.

Выиграть у графика один час, один день — значит пополнить свой бюджет.

Летом сделать это совсем не просто. Суда перегружены. Вода стоит низко. В иных местах двум баржам уже не разойтись, довольно нагрузить их до ватерлинии, чтобы они увязли в иле.

И до самого Сен-Маме, где нас вновь ждет встреча с Сеной, шлюзы следуют один за другим.

Нам то везет, то нет. В одном месте мы нагоняем караван из четырех-пяти абсолютно схожих между собой судов, которых тянут тощие мулы. Мы узнаем рудовозы — нашего врага номер один: самые тихоходные и громоздкие, они занимают собой весь канал.

Спрашиваю у смотрителя:

— Сколько их?

— Какая вам разница! Они так тянутся до самого Сен-Маме.

— Что?

— Идут друг за дружкой. Их там штук двадцать.

— Но…

— Это свадебные гости!.. Позавчера в Сен-Сютюре справляли свадьбу, ну вот они и поджидали друг друга. Они все между собой в родстве. Кажется, здорово там погуляли два дня.

— А теперь…

— Приустали. Идут гуськом. Но по вечерам умудряются продолжать гулянку. Устраиваются так, чтобы в караван не могли вклиниться чужие суда.

Для нас это обернулось тем, что три дня мы передвигались со скоростью два километра в час. Слишком короткие пятисотметровые бьефы не давали нам закончить обгон до указательного столба. Однажды нам почти удалось это сделать. Тогда возница распряг лошадь и пустил ее вскачь до надписи «Обгон запрещен».

Неужели мы будем спорить?

Шлюзы рассчитаны строго на ширину и длину барж. На их осадку плюс несколько сантиметров. Следовательно, судно, продвигаясь вперед, должно вытеснить всю воду, место которой оно займет. Для этих целей используют силу одного-двух мулов.

Я видел рудовозы, у которых нос уже был в шлюзовой камере, но, прежде чем там оказывалось все судно целиком, проходили еще долгих полчаса.

А мы с нашим быстроходным катером были позади них! Да что я говорю? Я был на воротах! Я помогал маневру, чтобы выиграть несколько минут.

Все же в одно прекрасное утро нам удалось от них оторваться. Возницы встают в три часа ночи, чистят лошадей и к четырем часам запрягают их, поскольку по правилам шлюзы открываются только, когда солнце уже взошло.

В темноте на всех судах слабо мерцают огни конюшен. Ржут, бьют копытами лошади. Позже из кают начинает доноситься запах кофе, все явственнее проступают в сероватой мгле фигуры окоченевших людей, которые похлопывают себя руками по бокам, чтобы согреться.

Где-то в хлеву доит коров батрачка, женщины покидают баржи и отправляются с кувшинами на поиски молока. Перед нами шлюз. Вода плещется. Смотритель спит. Мы не сводим глаз с его окон.

Тревога! Все головы разом поворачиваются: только что в одном из окон вспыхнул свет. Первое на очереди судно уже проталкивается к воротам. Остальные судовщики спорят.

— Говорю тебе, уступишь мне свое место — я в долгу не останусь. Сам знаешь, не в последний раз видимся…

— Никак не могу! В «Ситангет» нас ждет теща…

Смотритель одевался долго. Наконец он появляется на пороге, заглатывая на ходу ломоть хлеба. Один из возниц хочет начать маневр.