6.7
– Поэтом Каору сделала Фудзико, да?
В ответ Андзю покивала головой и сказала, немного подумав:
– Да, это она виновата.
– В чем виновата? Разве это плохо – писать стихи?
– Да. Каору лучше было бы заниматься одной только музыкой, как советовали ему родители. Тогда никто бы не пострадал. Начав писать стихи, Каору погрузился в мир, полный опасностей. Каору, можно сказать, стал жертвой поэзии.
Тебе было невдомек, что подразумевала Андзю, и ты еще раз просмотрела стихи Каору. Из-за досады на отца и мать… с благодарностью семье Токива… смеясь над миром… открывая путь желаньям… и, конечно, ради Фудзико… Что в этом плохого?
– Несомненно, стихи сблизили их. Каору желал Фудзико и писал ей стихи, Фудзико желала стихов и сохраняла тоненькую связующую нить с Каору. Ты тоже, наверное, почувствовала это, когда читала стихи. Разве скажешь, что их писал школьник? В стихах Каору был яд, сводящий людей с ума. Этот яд свел с ума даже рассудительную Фудзико. Разумеется, Фудзико не писала стихов. Я думаю, ее привлекали стихи Каору именно потому, что в ней самой не было такого яда. Если бы Каору не писал стихов, каждый их них пошел бы своей дорогой, и они не встретились бы и пять лет спустя. Стихи вновь свели их вместе.
И что произошло между ними потом? Они расстались, когда Фудзико было пятнадцать, а Каору – тринадцать лет. Через пять лет, когда они увиделись вновь, Фудзико исполнилось двадцать, Каору – восемнадцать лет.
– Там должно быть еще одно письмо.
Письмо со штемпелем от 07.07.1982.
Каору Токива,
я видела сон. Ты выступал вместе с Бостонским симфоническим оркестром и пел таким высоким голосом, какой был у тебя в детстве, известную арию из «Орфея и Эвридики» Глюка. Ту полную скорби арию Орфея, когда он, пытаясь вернуть любимую жену из царства мертвых, нарушил уговор, оглянулся и потерял ее навеки. Помнишь ту свою фотографию, которую прислала мне Андзю на Рождество? Ты там в джинсах. И в моем сне ты одет как на этой фотографии.
Мне было очень приятно, что я смогла увидеть тебя, нынешнего. Я и не знала, что ты так вырос. Ты ведь уже во втором классе старшей школы. Наверняка девчонки шепчутся о тебе.
А я с этого лета – студентка. Решила поступить в Гарвард на экономический факультет. Я говорила тебе, что хочу стать ветеринаром, но мои планы изменились. Наверное, я еще долго буду жить в Бостоне, но в будущем мне хотелось бы хоть как-то послужить на благо Японии.
Я слышала, ты организовал группу. Помнишь, что ты обещал мне три года назад?
Может быть, уже не за горами тот день, когда я увижу тебя на сцене? Пришли мне обязательно пленку с твоими песнями, если у тебя есть. Я буду слушать ее и представлять тебя поющим на сцене.
Ф.Л.
Вне всяких сомнений, они продолжали переписываться и дальше, но писем, которые были написаны после праздника Танабаты[28] в 1982 году, не видел никто. Вообще-то говоря, и те пять писем, которые ты прочитала, уже не должны были оставаться в этом мире. Последней их читала Андзю, но, после того как она перестала видеть свет, этим письмам суждено было умереть во мраке. Если бы Андзю собиралась выполнить обещание, данное ею Фудзико, письма следовало бы сжечь. Но она их не сожгла, так как считала: такие письма невозможно предать забвению.
7
7.1
Я и раньше говорила тебе, что до твоего рождения ваша семья пережила несколько любовных историй. И тебя и Каору обожгли искры этих историй, начавшихся еще в позапрошлом веке. Вряд ли сами влюбленные могли предположить, что их любовь повлияет на судьбы детей. Бывает, что невинное чувство, зародившееся как легкий аромат влюбленности, приводит к непредсказуемым последствиям.
Любовь служит нескончаемым источником удовольствий, во сто крат усиливает все эмоции, от веселья до гнева, искажает реальность и даже искушает смертью. У любви нет конца. Любящие могут умереть, но их любовь не знает смерти.
Цезарь и Клеопатра умерли, а их любовь стала историей. Ни Ромео, ни Джульетты нет в живых, а их любовь превратилась в легенду.
Более того, цветы любви распускаются и после смерти возлюбленных. Любовь – это бесконечное стремление, направленное в будущее, о котором сами влюбленные не могли и помыслить. Любовь – это желание с того берега, которому никогда не суждено быть удовлетворенным в этой жизни.
Ты согласишься с тем, что любовь папы оказала на тебя влияние, но вряд ли тебе придет в голову, что и любовь твоего деда и прадеда отбрасывает тень на твое настоящее. Но, как я тебе уже говорила, путешествие твоей семьи, начавшись с поколения прадеда, продолжается больше ста лет. Вот и ты приняла эту эстафету. У путешествия нет ни целей, ни задач, но с его помощью ты сама сможешь собрать воедино осколки любви, забытой твоей семьей. Отчаянная любовь, которую они испытали, несомненно, будет повторяться на протяжении истории. Потому что неисполненные желания остались на том берегу и втягивают вас, потомков, в свой водоворот.
Ты узнала, что твой дедушка, которого звали Куродо Нода, был композитором. Мужчина с непривычным именем, отправившийся на тот берег еще до твоего рождения, внезапно поселился в твоем сознании. И сейчас ты смотришь на ноты, написанные его рукой, они стоят на книжной полке семьи Токива. Среди них – и «Колыбельная», которую он пел Каору в детстве, и «Нагасаки-тянпон № 1» с посвящением Сигэру Токива. Но последнего, незаконченного произведения Куродо, «Песни мертвым», среди них нет.
Одним ясным днем ты спросила у своей тетки Андзю о последнем произведении дедушки.
– А-а, реквием, – сказала она. – Наверное, путешествует вместе с Каору.
Закончил ли Каору «Песнь мертвым», как завещал ему Куродо? Взял ли он с собой в путешествие ноты, чтобы ознакомить с ними как можно больше людей? А может, он не расставался с наследством отца, чтобы не забывать, что они одной крови: любимы немногими, проклинаемы большинством? Или же, находясь все время в пути, не имея возможности приходить к отцовской могиле, он носил с собой ноты, как табличку с его посмертным именем?
По просьбе тети Андзю ты наиграла «Колыбельную» на рояле. Мамору, когда он учился в средней школе, говорил, что в этой хроматической мелодии ему слышалось бормотание Винни-Пуха, который, объевшись, не может встать. «Колыбельная» и вправду у некоторых вызывала хохот, доводивший до полного изнеможения. А если внимательно вслушаться, то начинало казаться, будто младенец отчаянно пытается что-то сказать своей матери. Может быть, и в самом деле Куродо положил на музыку детский лепет Каору? – подумала ты.
Андзю, наверное, вспомнила, как маленький Каору дремал вместе с котом Тао под роялем, и со вздохом сказала:
– Интересно, как получаются такие удивительные мелодии? Твой дед был гением, правда?
Ты покачала головой:
– Я думаю, ему не хватило сил и здоровья, чтобы стать гением.
– Может, ты и права. По крайней мере, чтобы стать великим, не стоит гнушаться тем, что приводит в восторг множество простых людей. А дедушка, пожалуй, не был на это способен. Мой отец мечтал, чтобы Куродо написал оперу.
– Оперу? Хотелось бы послушать, что за опера могла получиться у человека, сочинившего «Колыбельную», которая звучит как лепет младенца. – Ты представила, как герой и героиня оперы бормочут что-то и ворчат друг на друга или выкидывают веселые номера, и тебе стало смешно.
Но Андзю покачала головой и сказала:
– Куродо всерьез задумывался об опере. Он пообещал моему отцу, закончив реквием, приступить к ней. Он вынашивал эти планы еще с тех пор, как ему минуло двадцать лет. Даже название ей дал.
– Да-а? А какое название? – спросила ты с нескрываемым любопытством.
– «Сын Чио-Чио-сан», – ответила Андзю.
28
Танабата – традиционный праздник, отмечаемый 7 июля. По преданию, в этот день один раз в год встречаются влюбленные Ткачиха (Вега) и Пастух (Альтаир).