Я подумала, ненавидит ли она такое положение, и решила, что, возможно, нет, потому что я не могла себе представить дочь Скретча, выполняющей ненавистную ей работу. Скорее всего, Пэт Дэбни платила по высшей ставке, иначе никто по доброй воле не согласился бы испытывать судьбу, чтобы ненароком не попасть на ее язвительный язык.

Мы пробрались через толпу к бару, который размещался в обитом панелями кабинете со сводчатыми потолками. Гости целовали друг друга, улыбались, кивали головами, обменивались шутливыми язвительными замечаниями и неискренними комплиментами, как обычно делают люди, хорошо знающие друг друга. Теперь я уже не чувствовала себя неловко в пэмбертонском обществе, мне было уютно и бездумно-спокойно. Я еще не была одной из них, но я знала, что постараюсь следовать правилам и добьюсь признания. Теперь я знала эти правила. Это было похоже… это было так, как в той пьянящей четверти, когда Тиш и я поступали в Эмори и были уверены, что выдержим наши приемные испытания и добьемся успеха. Высшая радость полного признания была у нас впереди, и ожидание казалось прекрасным.

К нам подошла Пэт Дэбни. Она выглядела так потрясающе эффектно, что я, казалось, ощутила, как мой шелк превратился в дешевую синтетику, а волосы спутались в массу шипящих змей. Маленькая мишурная глупость лаврового венка, должно быть, выглядела как украшение праздника Всех Святых[71] рядом с гладким золотым шиньоном, в который Пэт уложила свою темно-желтую гриву, а белое греческое платье — как взятый напрокат маскарадный костюм.

Блондинка была одета в великолепный каскад шифона с рисунком цвета расплавленной бронзы и тьмы — окраски бенгальского тигра, а одна восхитительная нога, обтянутая бронзовым шелком, сверкала сквозь высокий разрез, доходящий до бедра, в каскаде оборок. Ее крепкие красивые плечи были открыты так же, как и верхняя часть груди. Даже официально признанный слепым человек не мог не заметить, что она не носила бюстгальтер. Твердые соски упирались в тонкий материал, и можно было рассмотреть коричневую родинку на одной из грудей.

Волосы Пэт были уложены при помощи лака в высокую прическу и закреплены заколкой с желтым бриллиантом. Другие огромные желтые камни сверкали в ее ушах и на запястьях. Дама наложила пудру спокойного медового оттенка, тени цвета топаза, темную тушь на желтые глаза львицы и мазок терракоты на губы. Было просто невозможно оторвать от нее взгляд. Пэт в небрежной повседневной одежде привлекала внимание как магнит; Пэт в полном боевом снаряжении была великолепной иллюстрацией из „Вог", „Таун энд Кантри" и „Палм-Бич лайф".

— Пэт, вы выглядите просто превосходно! — невольно вырвалось у меня.

Она лениво улыбнулась и осмотрела меня сверху донизу. Дама позволила молчанию длиться так долго, что оно почти превратилось в оскорбление. Голоса затихли, головы повернулись, чтобы посмотреть на нас.

— Благодарю, милочка, — произнесла она своим глубоким голосом. — Вы также выглядите очень привлекательной, предпочтя свой национальный костюм всему другому. Когда будет жертвоприношение?

У меня перехватило дыхание, Картер сделал глубокий вдох, по толпе прошла волна шепота. Пэт засмеялась и слегка обняла меня:

— Просто шутка, дорогая. И довольно безвкусная. Остынь, Картер. Простите меня оба. Вы выглядите хорошенькой, как картинка, Энди. Вы просто глоток свежего воздуха, в котором нуждается этот отсталый маленький „бург". Я думала, что если увижу еще одно платье от де ла Рента двадцатилетней давности, то завою. Пошли, выпьем немного эгнога, и позвольте мне вас показать гостям.

Она взяла меня за руку и повела через толпу к чаше с напитком. У меня не было выбора: или последовать за Пэт, или грубо вырваться. Я чувствовала себя похожей на платформу на параде в День Благодарения, которую тянула чистокровная лошадь.

Вокруг чаши для пунша стояло несколько смеющихся людей. Они повернулись, чтобы поприветствовать нас, и я увидела Клэя и Дейзи Дэбни, а также Чипа в плоеной рубашке и ярко-красном кушаке, обтянутом очень туго вокруг пухлой талии. Чип стоял рядом с невероятно худой женщиной, у которой была удивительная масса светлых кудряшек над по-детски нетронутым личиком. Дама оказалась Люси Дэбни, женой Чипа. „Люси Хью Дэбни из рода Хью из Саванны, — объяснила мне Тиш. — Выбранная и купленная Дейзи как подходящая жена для ее единственного сына и подходящая мать для ее будущих внуков". У Люси был писклявый голос, напоминающий пародию на голоса детей в комической пьесе бродячего театра, лицо ее светилось улыбкой подлинной доброты, но не выказывало никаких признаков интеллекта.

Дама взяла обе мои руки в свои холодные маленькие птичьи лапки и произнесла:

— Я так давно хотела познакомиться с вами! Я люблю людей из Атланты. Атланта — мое самое любимое место на свете. Я езжу туда за покупками. В Бакхед. Я слышала, что вы жили именно там. Как вы смогли перенести переезд оттуда в Пэмбертон?! Это не значит, что я хочу сказать, будто Пэмбертон не мил и не чудесен, но Атланта… Позвольте вас спросить, знакомы ли вы с мистером Кевином из салона „Модная прическа Кевина" на Пичтри-роуд в Бакхеде? Мне думается, мистер Кевин чудесен; вы знаете, он приезжает сюда дважды в месяц в выходные, занимает апартаменты в гостинице „Холидей" и делает нам всем прически. Он говорит, что мы ему нравимся гораздо больше, чем женщины Атланты. У нас, утверждает он, есть врожденное чувство стиля, и мы знаем себе цену… Он говорит: Пэмбертон — одно из мест, где еще сохранилась настоящая голубая кровь.

— Боюсь, я очень отстала в вопросе причесок, — сказала я, улыбаясь и чувствуя подлинное расположение к Люси. Крис всегда говорил, что у меня слабость к простофилям. Но ее болтовня была свежей и бесхитростной, и не нужно было обладать слишком острым слухом, чтобы обнаружить под всеми этими разговорами одиночество. Кто мог бы в городе, полном Тиш Колтер, Гвен Каррингтон, Пэт Дэбни, оценить Люси Хью Дэбни?

— Вы разрешите мне записать вас на следующий прием мистера Кевина? — спросила Люси. — Вам он очень понравится, и ему также понравится приложить руку к вашим — таким — волосам…

— Господи, Люси, угомонись, — сварливо произнес Чип. Дама уставилась на него, а затем хлопнула себя рукой по губам:

— О нет, о, я просто хотела сказать, что это такие густые, блестящие, кудрявые волосы, что мистер Кевин мог бы сделать с ними чудеса… — Ее голос постепенно затих, она понимала, что не совсем исправила свою оплошность.

— Моя жена родилась не только с серебряной ложкой во рту, но, кажется, с целым столовым сервизом в гортани,[72] — сказал Чип, разрумянившись от собственной шутки, но я могла прочесть в его громком голосе борьбу недовольства и гордости за происхождение жены.

— Устами младенцев… — протянула Пэт Дэбни с заметным удовольствием.

Пылающее лицо Люси было зеркалом моего собственного. Я сжала ее руки:

— Я буду очень рада, если вы меня запишите. Мне давно пора привести себя в соответствие со временем.

Солнце вновь появилось на лице бедной женщины.

Сзади из-за группы людей буйный тенор пропел: „Не трогайте ни одного волоска ради меня… не надо, если вы ко мне неравнодушны".

И Том Дэбни в вечернем костюме вышел, вальсируя, из толпы и, подхватив меня в объятия, закружил в вихре прекрасного танца вдоль всего натертого пола гостиной Пэт. Гости расступались, чтобы дать нам дорогу. Мы остановились лишь в эркере библиотеки, в противоположном бару конце комнаты, где единственным источником света был огонь яблоневых поленьев в огромном камине. Я стояла, давая возможность моим юбкам опуститься, а мыслям вернуться обратно на землю, пытаясь представить себе этого элегантного гибкого мужчину в дикой чаще леса на болоте Биг Сильвер и все еще чувствуя прикосновение его рук к моей талии и спине. Как будто сильный весенний ветер, дикий и свежий, увлек меня в вихре.

— Вы выглядите просто великолепно, — сказала я. И это было на самом деле так. Смокинг сидел на Томе безупречно, а смуглое лицо, блестящая грива волос и голубые глаза, сияющие, как угольки, служили смущающим контрастом официальным белому и черному цветам.