— Очаровательные женщины семьи Колхаун, — произнес Том Дэбни, — очень рад, что вы прибыли на мой праздник в День Благодарения. Это придает моему дому еще большее значение. Картер, дружище! Спасибо, что привез их.
Он наклонился и поцеловал меня в щеку — серьезный, целомудренный поцелуй. Я затаила дыхание и медленно выдохнула. Том протянул руку, поднял кисть Хилари, наклонился и поцеловал, пробормотав: „Мадемуазель, я очарован. Вы оказываете мне честь".
Хилари захихикала — тоненький, невообразимый звук. Том продолжал держать руку девочки в своей, он повернул голову и пробормотал что-то еноту. Зверек проковылял по его руке на плечо Хилари и примостился у ее волос. Хил вздрогнула, сгорбила плечи и посмотрела на меня, затем очень медленно повернула голову так, что ее щека легла на густой полосатый мех енота. Едва заметная улыбка вновь появилась и стала разрастаться, девочка подняла руку и опасливо прикоснулась к пушистой шее зверька. Енот застрекотал, протянул свои маленькие лапки и похлопал Хил по лицу.
— Это не страшно? — опасливо спросила я Тома. Я тоже улыбалась, едва осмеливаясь позволить себе чувствовать улыбку.
— Нет, конечно, — заверил Том. — Старый Эрл живет у меня с тех пор, как я нашел его в лесу, под деревом, плачущим мальчуганом. Какая-то задница подстрелил его маму. Он не знает, что он енот. Но он очень разборчив и на ном попало не катается. Это должно польстить тебе, Хилари.
Мы обошли вокруг дома. Около тридцати человек стояли и сидели на огромной старой веранде. Она не имела крыши, как патио или палуба, простиралась над ручьем и была открыта солнцу, которое лилось с небес, подобно дикому меду. Должно быть, она поддерживалась сваями — темная вода текла прямо под ней, и я могла видеть ее через щели в широких досках. В дальнем конце дома часть веранды была огорожена; я не знала, что там находится.
Я подумала, что лес и вода были в такой же степени частью жизни в этом пристанище чародея, как обои и ковер в нормальном доме. Наверное, обычные стены и крыша вскоре могут надоесть и даже станут давить на того, кто жил в подобной обители. И я решила, что теперь понимаю, почему Том Дэбни не желал покидать лес.
— Было бы тяжело оставить все это, — заметила я.
— Самое прекрасное время здесь — осень и весна, — рассказывал Том. — Вы видите самое лучшее, что здесь может быть. В середине августа в лесах невозможно глубоко вздохнуть от духоты, а москиты вооружены обрезами; в феврале — все равно что жить в холодильнике, полном грибов. Каждое лето и зиму я называю себя дураком. Зато когда наступает осень или весна, я кажусь сам себе гением. Рад, что вам здесь нравится, надеюсь, это не просто из вежливости.
Он пристально посмотрел на меня. Голубые глаза казались почти противоестественно сосредоточенными.
— Конечно, нет, это место действительно волшебно, — воскликнула я. — Оно похоже… на что-то, описанное в книге, мифе или сказке.
Том усмехнулся:
— Да. Я тоже так думаю.
Он провел нас к гостям и представил. Хил все еще держала на плече Эрла, как талисман. Среди приглашенных была небольшая группа жителей Старого Пэмбертона, с которыми я уже была знакома, среди них Тиш и Чарли; они сидели в продавленных шезлонгах, пили пиво и лениво улыбались нам. Гвен и Фиппс Каррингтон помахали с перил веранды; они выглядели до смешного элегантно во всей окружающей простоте даже в свободных брюках и сапогах. Также там присутствовал один из партнеров Картера по юридическим делам, с которым я уже познакомилась раньше, и его жена, а кроме них — Арн Вольф, управляющий пэмбертонской Гостиницей, которого я видела несколько раз в обществе Тома Дэбни. Он пил что-то из бумажного стакана и спокойно кивал головой, как старая черепаха, разомлевшая на солнце. Он явно был гостем, а не нанятым для обслуживания человеком, как я сочла вначале.
На веранде также расположился и худой юрист с замотанными проволокой очками. Он блаженно улыбался, прикрыв веки, и постоянно потягивал что-то из стакана. Мартин Лонгстрит, декан Пэмбертонского колледжа, держал в руне высокий бокал с плавающим там лаймом, причем ухитрялся выглядеть как преподаватель-англичанин даже в ужасно неподходящих камуфляжных брюках, рубашке и высохших старых сапогах. На головах двух последних были надеты ухарские венки, как у Тома Дэбни. Больше не было никого из колледжа и никого, с кем я была знакома или виделась раньше.
Том представил меня присутствующим, среди которых были владельцы салона „Беттиз бьюти бокс" в Нью-Моргантоне, помощник библиотекаря из средней школы Эрнеста П. Фортнума, механик, работник строительной фирмы, фермер, специализирующийся на выращивании соевых бобов, владелец сети прачечных-автоматов, хозяин оружейной лавки с Пальметто-стрит, молодой католический священник из Таллахасси и бородатый молодой человек, который управлял отделением „Гринпис" в Олбани.
Глядя на их хаки, камуфляжные брюки, клетчатые рубашки, пуховые жилеты и резиновые туфли, можно было решить, что они — завсегдатаи тренировочных дорожек Старого Пэмбертона. Гости улыбались и были какими-то томными, словно солнце и пунш из нового оцинкованного таза, стоящего в углу веранды, заколдовали их и погрузили в нечто подобное полусну: все они держались дружелюбно и непринужденно с Хилари и со мной. Картер, видимо, был знаком со многими из гостей.
У края воды, на небольшом мысе, отгороженном ивами, кричали и смеялись дети, и им аккомпанировал счастливый лай больших собак и кряканье множества уток. А откуда-то из-за дома звучали дисканты блеющих коз.
Я вытянулась на солнце, наблюдая за дочкой и сидящим на ее плече енотом и думая о том, что в отличие от Другой Стороны Пэмбертона здесь не было скрытых мелей, рифов и подводных течений. Здесь, на этой серо-серебряной веранде над Козьим ручьем, в этот осенний полдень было возможно просто сидеть на солнце и просто существовать.
— Хотите посмотреть остальную часть дома? — спросил подошедший Том Дэбни.
— Да, — ответила я. — С удовольствием.
— Тогда пошли. Хилари, бери с собой Эрла. Этот дом больше его, чем мой.
Мы последовали за хозяином через дверь с защитной сеткой и очутились в огромной комнате с низкими потолками, балками из неотесанных кипарисовых бревен и стен, состоящих только из ширм и занавесей. Главное место в комнате занимал огромный камин из природного камня. Книжные полки, из которых книги высыпались на столы и на пол, служили своего рода стенами. Перед камином располагался старый удобный диван с потертой обивной, а по бокам от него — два старомодных больших кресла и оттоманки. Над каминной полкой висела голова оленя с великолепными ветвистыми рогами, на мощную шею животного была надета гирлянда из осенних листьев. Рога оплетал плющ, и вдоль верхних книжных полок также висели цепи и гирлянды из листьев и плюща. На шероховатой каминной полке под головой оленя стояли подсвечники с огарками свечей, а на столах и полках были расставлены керосиновые лампы.
В комнате лежали две или три гитары. В углу стояло еще одно бюро с откидывающейся крышкой — двойник того, что я видела на веранде. А на нем располагался персональный компьютер и принтер.
— Так я и знала: в Эдеме должен быть змей, — заметила я.
— Да, давным-давно я отказался от гусиных перьев при свете камина, — ответил Том.
— А для чего все эти листья, свечи? — спросила Хилари, переводя взгляд с Тома на голову оленя над намином.
— Это украшение в честь Дня Благодарения, — объяснил хозяин дома. — Почему только на долю Рождества должны приходиться все удовольствия?!
Том провел нас за камин, и я увидела, что обратная сторона очага расположена в той части дома, которой предназначалось быть спальней. Это была та самая отгороженная комната, которую я видела в конце веранды. Как и галерея, она стояла на сваях над ручьем, и Том так расположил свою кровать, что, лежа в ней, можно было видеть лишь темную воду и леса Биг Сильвер.
По всей спальне были размещены части сложной аудиосистемы, колонки примостились под потолочными балками. На каминной трубе была развешана целая коллекция охотничьего оружия. Небольшая, простая, по-видимому, старая винтовка, огромное, тоже старинное двухствольное ружье, два или три красивых лука, подобных тому, что я видела в каноэ Тома в то утро у Королевского дуба, коллекция сверкающих острых ножей различных размеров. На трубе помещался еще один венок из листьев. Но в этой комнате самое почетное, главное место занимала все-таки кровать.