— Но ты-то живешь здесь все время, — не сдавалась Хил. — Ведь ты уединился здесь.

— Да, но я занимаюсь и многими другими вещами. А кроме того, я хозяин этих мест. Я могу делать, что хочу. Когда ты станешь хозяином, ты тоже сможешь так поступать.

— Ну ладно, когда я стану хозяином, я перестану ездить верхом.

— Разве тебе это так не нравится? Не понимаю, как можно достигнуть в каком-то деле успеха и не любить это дело.

— Думаю, все-таки мне нравится верховая езда, — в конце концов уступила Хилари.

— Тогда продолжай ею заниматься, — улыбнулся Том. — Разрешается любить несколько вещей одновременно. Всегда нужно быть всем, чем можешь быть.

— А Скретч здесь? — спросила девочка.

— Он на кухне. Варит самогон и дожидается тебя.

Хилари направилась в дом, но на первой же ступеньке повернулась и посмотрела на Тома:

— Вирбиуса нет в сарае. — Слова девочки не были вопросом.

— Нет, — согласился Том.

— Он умер?

— Да.

— Его время настало?

— Да, настало. Он прожил великолепную жизнь. И принес славу себе и нам. Для лесов он сделал великое дело.

Голубые глаза моей дочери встретились с такими же голубыми глазами моего возлюбленного. Хилари и Том долго смотрели друг на друга. Я подумала, что между ними возникло какое-то молчаливое понимание. Что касается меня, то по моей спине прошел озноб. Мысленно я представила эту картину: ночь, костер, бесконечная тьма вокруг, царственный, сверкающий козел, выведенный на свет огня, и, как завершение всего, — серебряный блеск ножа…"

На секунду я закрыла глаза и глотнула воздух. Я сознавала, что мне необходимо найти способ, чтобы не страдать, не мучиться, принять все это так же естественно, как приняла Хилари. Иначе в один прекрасный день мне опять придется уйти прочь из лесов. Я не могла принять только какую-то часть Тома.

— Хорошо, — подытожила Хилари и вошла в дом. Том посмотрел на меня.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Нет. Не теперь. Я хочу пойти повидать Скретча, и мне бы очень хотелось выпить, если у тебя есть что-нибудь не елизаветинское и не слишком вычурное.

— Есть джин. Даже есть маслины. Пойдем, я сделаю „сильвер булит". Ни один вампир во всей округе не приблизится к тебе после пары порций.

Скретч помешивал в котле нечто, чудесно пахнущее специями и травами. Рядом с ним стояла кружка, над которой вился пар, старик время от времени потягивал из нее. Он сидел на табуретке и, несмотря на жар, идущий от плиты, кутался в большой толстый зимний свитер Тома. Хилари устроилась у него на коленях. В тусклом свете голова Скретча напоминала голый череп, она слегка тряслась, так же как и его старые руки, похожие на осыпанный белой пылью пергамент.

Недоброе предчувствие кольнуло мне сердце. Конечно, это была болезнь. В темном бодром лице можно было прочесть ожидание смерти.

Скретч улыбнулся нам поверх головы девочки.

— Раздобыл себе очень даже приятную поклажу на колени, — просипел он.

— Между прочим, слишком большую, — заметила я, думая о нынешнем весе дочери и старческих ногах Скретча, таких слабых, что ему требовался стул. — Ну-ка, Хил, слезай, Скретч не может готовить, держа тебя на коленях.

— Оставьте как есть, — отозвался старик. — Она как раз там, где мне хочется.

У кухонного стола Мартин Лонгстрит, выглядевший величественно в таком же костюме, как и Том, только несколькими размерами больше, укладывал яблоко в рот поросенка. На поросенке не было щетины, ножа отливала ужасным серовато-розовым цветом, а глаза были зловеще пустыми. На голой голове красовался венок из жимолости. На мою гримасу Мартин рассмеялся:

— И люди еще удивляются, почему все великие повара — мужчины. Не беспокойтесь, мисс Диана, через несколько минут он отправится прямо на вертел и к полуночи станет очень вкусным. Во всяком случае, при жизни он был настоящим негодяем. Скретч раздобыл его в верховьях болот. Этот мерзавец неделями воровал детенышей у черепах.

— Для тех, кто не может есть то, что все еще на них смотрит, включая и меня самого, имеется индейка из магазина, — донесся голос с потолка. Я подняла голову и в сумерках увидела Риза Кармоди, стоящего на лестнице и развешивающего яркие геральдические знамена по стенам. На темных бревнах в тусклом свете они выглядели таинственными, величественными и какими-то средневековыми. Я сказала об этом.

— Не тот период, но эффект что нужно, — усмехнулся Том. — Мы решили не быть пуристами в данном случае. Вечер в некоторой степени охватывает диапазон от „Беовульфа"[94] до Венеции восемнадцатого века. И к нам прибудут множество средневековых монахов и монахинь. Не у всех ноги так идеально подходят для камзолов и рейтуз, как у меня и у Мартина.

— Согласен, — отозвался Риз с высоты. Он был в плотницком комбинезоне поверх атласной, с пышными рукавами, сорочки изумрудного цвета. — Скретч вообще не желает надевать какой-либо костюм.

— Не собираюсь я разодеваться, как какой-нибудь иностранный готтентот, — спокойно произнес Скретч. — Сдается мне, белые люди все хотят быть кем-то еще. Мне и без того было трудно оставаться все время самим собой.

Я рассмеялась и обняла старика. Под пальцами я ощутила его птичьи ребра, дыхание Скретча было кислым и густым, как воздух в комнате больного.

— Позаботься о себе, — попросила я. — Ты единственный из этой банды, у кого есть какой-то рассудок… Господи, Скретч, я слышу твое дыхание и хрип.

— Обычная простуда, — ответил он. — Подхватил в верховьях, когда рыбу ловил.

— Рада слышать, что ты только этим занимался. Я думала, все вы некоторое время тому назад развлекались независимым шпионажем в верховьях реки.

— Ого, мисс Энди, какое у вас богатое воображение, — крикнул Риз со своего насеста.

— Значит, ты думала, что мы собирались взорвать завод, так? — немного позже спросил Том. Мы находились в спальне, и он закреплял у меня на плечах пурпурный атласный плащ на ярко-алой подкладке. На голове у меня красовалась ослепительная диадема из серебряной бумаги и горного хрусталя. Маленький плащ и диадема, предназначенные для Хилари, лежали на огромной кровати.

— Да, такая мысль приходила мне в голову, — ответила я. — В конце концов, ты же не представлял собой образец здравомыслия в тот день в лесу. Что вы делали в верховьях, Том? Или мне не стоит об этом спрашивать?

— Ну что ты. Имеешь на это полное право. Итак, первое, что мы сделали, это поручили Ризу проверить все анализы почвы и воды на тот день на каждой станции вокруг болота и на реке. На протяжении многих миль ниже опасной зоны они не показали абсолютно ничего необычного. Но мы все равно произвели очистку. Это было необходимо после оленихи… Эта очистка была самая большая и изнурительная из всех, что мы производили раньше. Заняла она три дня. И почти прикончила Скретча. Но его невозможно было заставить воздержаться от участия. Старик отлеживался в течение нескольких дней после этого. Господи, она была тяжела для всех нас…

— А Вирбиус… — подсказала я.

— Да, — произнес Том и задумался. — Энди, это не всегда является необходимостью. Фактически очень редко. Но… загрязнение было очень серьезным. После убиения мы пропели в его честь самые лучшие песни.

— Уверена, что Вирбиус оценил это, — заметила я, но тут же пожалела о своем сарказме. — Ты считаешь, что теперь все очищено?

— Думаю, что да. Скретч говорит, все в порядке, если это было единственным случаем. Если же нет — тогда ничего не закончилось.

— Ты говорил, что вы следите за анализами каждый день…

— Да. Это так. Вода такая же чистая, как и всегда. Наверно, я сорвался тогда, не разобравшись во всем до конца. Но было полное ощущение, что в лесах что-то не в порядке. Все остальные думают, что все хорошо. Это было очень сильное очищение.

— Теперь ты можешь оставить все в покое?

— Так я и поступил. Мы сделали все, что могли. Раньше этого было достаточно.