– Послушай, у нас давно ничего... Я уж и не думал, что у нас... Я здесь был в командировке. Ты ни с кем?...

Дальше ему не потребовалось ничего говорить, хотя он и не собирался продолжать фразу – и так все понятно. Вскочив со своего места, она надела ему на голову горячие макароны и ушла в комнату, оставив капитана обтекать. Столь бурная реакция не вселила уверенности в командира роты в том, что его жена оставалась ему верна, а, наоборот, усилила подозрения.

Ох уж эти небольшие воинские гарнизоны, где все друг друга знают, и выбор, прямо скажем, невелик.

Из комнаты понеслись рыдания. Он встал на пороге, сказал, что просит прощения, и вышел на улицу. Выкуривая одну сигарету за другой, Паркин бродил по поселку, пока, в конце концов, темные мысли не привели его к дому прапорщика Евздрихина.

Результатом трехчасового заседания явилось вялое поскрябывание в калитку на начальном этапе, а потом пьяные вопли: «Женя, Женя!» на всю улицу и медленное втекание в дом в сопровождении собственной супруги и все того же прапорщика, находившегося, несмотря на экстраординарные объемы поглощенной водки, во вменяемом состоянии.

Доставив тело капитана Паркина на место, Евздрихин отправился домой под бок к жене, размышляя над причитаниями беспокойного мужа.

Весь перепачканный в машинном масле, Резинкин торчал кверху задом из капота «ЗИЛ-131», а прапорщик Евздрихин сидел на пустом ящике из-под снарядов и размышлял над тем, как быстро летит время. Он приводил пример самого Витька, который вот вроде едва пришел в боксы с фингалом под глазом от дембеля, а сейчас уже год прошел после тех событий. Еще годок – и обратно домой. Отдал долг Родине. После пространных рассуждений Петр Петрович пощипал свои пышные усы и обратился к заднице Резинкина с вопросом о мероприятии, состоявшемся более двух недель назад.

– Слушай, Витек, – прапорщик почмокал губами – хотелось курить, а здесь нельзя, – кончай ковыряться. Пойдем воздухом подышим.

Витек всегда готов отдохнуть. Ему ни денег, ни наград за отремонтированную машину никто не даст. Обтерев тряпкой грязные руки, Резинкин потопал рядом с прапорщиком к курилке.

– Слушай, – уже по дороге начал выспрашивать Петр Петрович, – вот вы огород у Паркина перекапывали?

– Перекапывали, а что? Товарища капитана притянули за то, что он солдатскую силу использует, которую нужно направлять на обороноспособность страны?

– Ты не умничай. Скажи лучше, сколько вас там было?

– А че случилось-то? – выпытывал Витек. – Трое: я, Простаков и Валетов.

– Значит, втроем копали?

– Втроем.

– И все перекопали?

– Все.

– И сколько вы там были?

Резинкин плюхнулся на лавку:

– Да целый день были, товарищ прапорщик, а че такое?

– Да ничего-ничего. – Евздрихин снова стал щипать собственные усы, затем задымил. – Ну, а как день прошел?

– Какой день?

– Не придуряйся. Когда огород перекапывали.

– А ну че, нормально прошел. Покопали да обратно приехали. Нам какая разница, где вкалывать? Ведь все равно найдут чем заниматься.

– Это верно, – согласился прапорщик. – Как думаешь, у капитана красивая жена?

– А че, красивая, – согласился Резинкин. – Видели ее. Высокая блондинка такая. Ей каждый мечтает вставить.

– Какие вы все молодые да шустрые.

– Да а че такого, товарищ прапорщик, долго бабу трахнуть, что ли?

Евздрихин никогда не разговаривал с ефрейтором на подобные темы, и сейчас ему все это большого удовольствия не доставляло. Но то, что он слышал из уст молодого поколения, несколько озадачивало его.

– Ну если ты так рассуждаешь, то можно подумать, что у тебя была уже куча женщин в жизни.

– Ну не куча. – Витек сплюнул. – С десяток, наверно.

Прапорщик выдохнул:

– Шустрый.

– Да а че такого-то.

Подозрения после начала разговора с Резинкиным у прапорщика все более усиливались.

– Так ты говоришь, красивая жена. Да. А как зовут, знаешь?

– А понятия не имею. Мне зачем? Я ведь туда не с ней трахаться приезжал, а с ее огородом.

– И вы, значит, все время втроем в поле были?

Витек никак не мог понять, чего от него хотят:

– Да в чем проблема-то? Товарищ прапорщик, вы скажите мне прямо, а то я не понимаю, что вы спрашиваете. Ну перекопали мы огород, помогли товарищу капитану, можно сказать, чтобы он с голоду не помер вместе с его красивой, молодой женой.

– Ну, ладно. Ты мне много вопросов не задавай. Скажу тебе так, что украли кой-чего.

– У капитана Паркина украли? – не поверил Резинкин.

– Да, у него, – согласился Евздрихин и прищурился от табачного дыма. – Ты мне давай не виляй, прямо говори. Вот ты все время был в огороде?

– Да, все время, – уже раздраженно ответил Резинкин. – Все мы там были: и я, и Фрол, и Простаков. И ниче мы не брали. Пусть он на нас эти сопли не вешает! Козлина, – не стесняясь, выругался ефрейтор, зная, что последние слова прапорщик никогда капитану Паркину не передаст по той простой причине, что они оба механики-водители, и один другого из-за такой фигни, даже если у того что-то там украли, сдавать не будет. – А че пропало-то?

Евздрихин задумался:

– Да так, двухкассетник уперли. Больше ни на что времени не было. Видать, по-быстрому в дом залезли – и ушли.

– Это как раз тогда, когда мы копали?

– Да, – подтвердил Евздрихин, – вот когда вы были в огороде, кто-то залез в дом.

– А где же его жена была? Она ведь все время в доме... Фигня какая-то. А че ж он так долго молчал, мог бы пораньше спросить.

– Это я не знаю, – отстранился прапорщик. – Пошли дальше «ЗИЛом» заниматься, нечего тут рассиживаться.

Вечером Максим снова пошел к прапорщику, и они снова просидели три часа. За время разговора Евздрихин доложил старшему по званию, что ничего такого солдаты, бывшие у него в огороде, не делали. Но капитан остался недоволен содержанием переданной ему беседы с ефрейтором и предложил прапорщику между двумя стопками продолжить начатое расследование.

Когда Евздрихин заносил мертвецки пьяного офицера в дом, жена никак не реагировала, ей, казалось, все безразлично. На этот раз она уже не встречала мужа, а сидела в старом кресле и наблюдала, как прапорщик кладет тело в коридоре. Пожелав спокойной ночи, Евздрихин удалился. А когда он выходил на улицу, то слышал, как что-то бьется обо что-то, и пьяные крики с мольбами о пощаде капитана Паркина:

– Не надо! Остановись ты, дура! Я ничего не делал! Что такого, если я выпью немного?!

Больше Евздрихин ничего не слышал, он уже думал о предстоящей беседе с Валетовым.

Валетов на пару с Тимуром Балчу вис в суточном наряде по складам. Ни тот, ни другой не удивились появлению прапорщика Евздрихина. Прапорщик, он на то и прапорщик, чтобы заниматься военным хозяйством. Но когда «усатый таракан» предложил Валетову сигарету, тот, будучи опытным психологом, сразу сообразил, что предстоит некая беседа на неизвестную тему. Но он готов, он всегда готов пообщаться с любым военнослужащим. Переговоры – это его конек.

Сели, закурили. Балчу при появлении прапорщика приоткрыл сонный глаз, перевернулся на другой бок и продолжил давить на койке.

– Вам здесь сегодня до шести сидеть?

– До шести, – подтвердил Валетов, затягиваясь. – Фиговые у вас сигареты, товарищ прапорщик.

– Привычка – вторая натура, сынок. Ты забыл одну хорошую истину, что подчиненные старшим в жопу не смотрят.

– Извините, товарищ прапорщик, вырвалось. На гражданке я сигареты дешевле чем доллар за пачку не курил.

– А что ж в армию попал, раз такой крутой?

Фрол прищурился, раздумывая, говорить ему или нет. А впрочем, что он ему сделает?

– Да наехали на меня, товарищ прапорщик. Пришлось дела бросать, в армии скрываться. Не знаю еще, вот вернусь, простят мне иль нет.

– Может, придется остаться?

Реакция потрясла Евздрихина. Валетов вскочил и вытаращил глаза на усатого.