Эко протянул руку и схватился за рукоять. Я отпустил нож. На лезвии сохранилось несколько пятен крови Маллия Главкии. Эко увидел их и завизжал от радости.
Он вопросительно посмотрел на меня; полосуя ножом воздух, он скорчил гримасу на своей грязной мордочке. Я кивнул головой.
— Да, — шепнул я. — Ты отомщен. Я отомстил за тебя твоим кинжалом и своей собственной рукой. — Он уставился на лезвие и, охваченный восторгом, раскрыл рот.
Маллий Главкия был одним из тех, кто надругался над его матерью; теперь этот человек убит ножом немого мальчика. Какая разница, что я никогда не стал бы убивать Главкию, будь у меня возможность выбора, не стал бы его убивать даже ради мальчика? Какая разница, что Главкия — неповоротливый, кровожадный гигант — был в сравнении с Росциями всего лишь карликом среди гигантов? Что Росции были несмышлеными детьми в руках такого человека, как Хрисогон? Что Хрисогон был всего лишь игрушкой Луция Суллы? Что Сулла не более, чем распустившаяся нитка золотого, кроваво-красного ковра интриг, который столетиями плели такие семьи, как Метеллы? Что благодаря своим неустанным проискам они могли с полным правом утверждать, что все, чем стал Рим сегодня, — их заслуга? В государстве Метеллов даже безъязыкий, нищий мальчишка мог притязать на достоинство римлянина, а вид крови жалкого преступника на его ноже заставлял его вопить от восторга. Даже если бы я поднес ему на блюде голову Суллы, мальчик не получил бы большего удовольствия.
Я сунул руку в кошелек и протянул ему монету, но он не обратил на нее внимания; сжимая нож обеими руками, он пустился вокруг него в пляс. Я сунул монету обратно в кошелек и отвернулся.
Пройдя всего несколько шагов, я остановился И обернулся. Мальчик стоял неподвижно, как статуя, стиснув кинжал и торжественно глядя мне вслед. Мы долго стояли, уставившись друг на друга. В конце концов я протянул руку, и Эко подбежал ко мне.
Мы прошли, взявшись за руки, через Теснину, миновали Субуру, поднялись по узкой дорожке на холм. Войдя в дом, я крикнул Бетесде, что одним ртом у нее прибыло.