— Например, тебе, Цицерон.

Он лукаво посмотрел на меня, но не смог сдержать улыбки, задрожавшей у него на губах. В другом углу комнаты сидел Тирон, еще более смущенный и подавленный, чем обычно.

Руф покачал головой.

— Секст Росций самоубийца. Что имел в виду Сулла, когда говорил о совершении правосудия, о том, что Росций сам себя казнил?

— Я все объясню тебе по дороге к дому Цецилии, — сказал я. — Если Цицерон не предпочтет объяснить тебе сам. — Я посмотрел прямо в глаза Цицерону, которого эта перспектива явно не радовала. — Он также может мне объяснить, как много ему было известно, когда он меня нанимал. А пока я не вижу причин верить в то, что падение Росция было самоубийством. По крайней мере, до тех пор, пока я не увижу место гибели своими глазами.

Руф пожал плечами.

— Но как еще это объяснить? Разве только несчастным случаем — балкон ненадежный, а он весь вечер пил; думаю, он мог споткнуться. Кроме того, кто из домашних мог желать его гибели?

— Возможно, никто, — я обменялся вороватым взглядом с Тироном. Разве могли мы позабыть озлобленность и отчаяние Росции Майоры? Оправдательный приговор разрушил все ее надежды на отмщение и безопасность любимой сестры. Я прокашлялся и протер усталые глаза. — Руф, если ты не против, проводи меня в дом Цецилии. Покажи мне, как и где погиб Росций.

— Прямо сейчас? — Утомленный и растерянный, он имел вид молодого человека, слишком рано перебравшего этим вечером.

— Завтра может оказаться слишком поздно. Рабы Цецилии могут испортить все улики.

Усталым кивком Руф выразил согласие.

— И Тирон, — сказал я, заметив мольбу в его глазах. — Ты отпустишь его с нами, Цицерон?

— Посреди ночи? — Цицерон неодобрительно поджал губы. — Ну ладно, пускай идет.

— И, конечно, ты.

Цицерон покачал головой. Во взгляде, которым он меня наградил, были смешаны жалость и презрение.

— Игра кончена, Гордиан. Для всех людей с чистой совестью настала пора вкусить честно заработанный отдых. Секст Росций мертв, и что из этого? Он умер по собственной воле; сам Всезнающий Сулла это подтверждает. Последуй моему примеру и ложись в постель. Приговор вынесен, дело завершено. Все кончилось, друг мой.

— Может, да, Цицерон, — сказал я, направляясь к вестибюлю и делая знак Руфу и Тирону следовать за мной. — А может быть, и нет.

— Наверное, это произошло здесь, на этом самом месте, — прошептал Руф.

Полная луна ярко освещала плиты балкона и каменную ограду по колено высотой. Заглянув за край, я увидел лестницу, о которой говорил Руф, футах в тридцати прямо под нами; гладкие, истертые края ступенек тускло поблескивали в лунном свете. Лестница, извиваясь, пропадала во тьме и была окружена высокими сорняками и зарослями кустарника; кое-где над ней нависали ветки дубов и ив. Из глубины дома по теплому ночному воздуху разносились звуки плача; тело Секста Росция было помещено в святилище Цецилиевой богини, и рабыни оплакивали его, рыдая и вопя, как полагается по обряду.

— Эта перегородка кажется ужасно короткой, — сказал Тирон, с безопасного расстояния поддавая ногой одну из приземистых колонн. — Она едва ли достаточно высока, чтобы даже ребенок чувствовал здесь себя в безопасности. — Он с содроганием отпрянул назад.

— Да, — кивнул Руф. — То же самое я говорил Цецилии. Кажется, когда-то здесь была вторая перегородка, поверх первой, — деревянная. Вот тут видны металлические скобы от нее. Дерево прогнило и стало ненадежным, и кто-то его оторвал. Цецилия говорит, она собиралась ее заменить, но так и не дошли руки; задняя часть дома не использовалась очень долго, пока не появился Секст вместе с семьей. — Он встал рядом со мной и осторожно заглянул через край. — Лестница внизу круче, чем кажется отсюда. Очень крутая и истертая, скользкая и жесткая. По ней спускаться опасно, не говоря уже о том, чтобы упасть. — Он вздрогнул. — Его тело прокатилось до самой середины холма. Вон это место, его видно отсюда через просвет в кроне дуба: видишь, там лестница делает резкий поворот. Вон посмотри, видишь? Там, где кровь притягивает к себе лунный свет, точно лужа черного масла.

— Кто его нашел? — спросил я.

— Я. То есть я был первым, кто спустился и перевернул его тело.

— И как это случилось?

— Дело в том, что я слышал вопль.

— Чей вопль? Росция, когда он падал?

— Да нет. Росции, его дочери. Ее спальня, которую она делит с сестренкой, находится в глубине дома, — первая дверь вниз по коридору.

— Пожалуйста, объясни.

Руф сделал глубокий вдох. Было видно, что он не без труда собирается с путающимися мыслями.

— Я уже ушел в свою спальню — туда, где я всегда сплю, когда остаюсь здесь. Она рядом с центром дома, на полпути между комнатами Цецилии и этими. Я услышал вопль, вопль девушки, потом громкий плач. Я выбежал из комнаты, побежал на звуки. Я застал ее здесь, на балконе. Росция Майора тряслась и рыдала. Разумеется, она проплакала весь вечер, но не вопила уже. Когда я спросил ее, что случилось, она задрожала так сильно, что не смогла сказать ни слова. Она только показала туда, на место, где лежало тело ее отца. — Он нахмурился. — Итак, похоже, что в действительности первой обнаружила тело Росция, но я был первым, кто сбежал вниз посмотреть.

Я посмотрел через плечо на Тирона, который печально качал головой. Подтверждались худшие его подозрения.

— А как случилось, что Росция оказалась на том самом балконе, с которого упал ее отец? — спросил я.

— Я сам спросил ее об этом, — ответил Руф. — Как только она прекратила дрожать. Кажется, она как раз проснулась от дурного сна и решила выйти на балкон подышать свежим воздухом. Она немного постояла здесь, по ее словам, посмотрела на полную луну, а потом случайно опустила глаза вниз…

— И случайно разглядела тело отца в пятидесяти футах, а то и больше, от нее среди гущи листвы, травы и камней?

— В этом не было ничего удивительного, — возразил Руф. Луна светила как раз на это место, я сам увидел его сразу, как только она показала. И зрелище было не из приятных; его члены и шея были так неестественно вывихнуты… — Он замолк и втянул в себя воздух, внезапно начиная понимать. — Ох, Гордиан, ты ведь не думаешь, что девушка…

— Конечно, это сделала она, — вяло сказал Тирон, стоявший в тени за нами. — Вопрос только в том, как ей удалось выманить Секста на этот балкон, хотя я уверен, что это не составило для нее большого труда.

— Вопрос не только в этом, — возразил я, хотя рассмотрение всех возможностей могло показаться чистым занудством. — Например, почему она завопила после того, как его столкнула, если это действительно была она, тем более если это было предумышленное убийство? Зачем ей было оставаться на балконе, где ее могли найти?

Тирон равнодушно пожал плечами; он уже составил свое мнение.

— Потому что она была потрясена содеянным. В конце концов, она только ребенок, Гордиан, а не закоренелый убийца. Поэтому-то она и плакала, когда к ней пришел Руф; ужас от содеянного, облегчение, вид его разбитого тела… Ох, эти Росции! Двоюродные, родные братья, сыновья, даже дочери — все отчаянно стремятся изничтожить собственный род. Как я от них от всех устал! Может, в их крови какой-то яд? Какая-то скверна, нарушающая равновесие их гуморов? — Тирон в отчаянии покачал головой, но когда он поднял глаза и я увидел его лицо — наполовину освещенное луной, наполовину в тени — я прочел на нем не мысли о скверне или ужасе, но воспоминание о чем-то безвозвратно утраченном, о чем-то непереносимо мучительном и сладостном.

Я повернулся, чтобы еще раз заглянуть в пропасть — глубокую яму лунного света и тени, в которую свалился под конец Секст Росций, то ли по своей, то ли по чужой воле. Встав на колено перед перемычкой и положив на нее ладони, я бесцельно водил ими по косоугольной поверхности, почти совершенно гладкой, если не считать нескольких крохотных каменных крошек. И тут мне пришла в голову идея.

— Тирон, поднеси лампу. Сюда, держи ее как раз над оградой, чтобы я мог изучить ее получше. — Свет дрожал, и я поднял голову, чтобы увидеть, как побледнел Тирон, стоя в такой близости от края. — Если ты не можешь держать лампу твердо, то передай ее Руфу. — Тирон без колебаний отдал лампу. — Сюда, Руф, следуй за мной и держи лампу прямо над перемычкой.