– Нет, – решительно ответил Эдуар.

– Спасибо! – сказала Гертруда. – Сегодня третий по значимости день в моей жизни. Помолимся же, Эдуар, помолимся и попросим Господа Бога, чтобы Он уготовил тебе достойную участь.

И она принялась читать «Патер Ностер». Поскольку Эдуар хранил молчание, княгиня прервала молитву.

– Ты отказываешься молиться, мой мальчик?

– Я никогда не учил молитв, – ответил Бланвен.

– Тебя не крестили?

– Нет.

– Боже мой! Скобос, не принадлежащий к Святой Католической Церкви! Нужно исправить это!

Гертруда разволновалась от одной мысли, что ей надо будет учить внука катехизису.

– Когда ты закончишь свое религиозное обучение, мы окрестим тебя, Эдуар. У тебя уже было ощущение, что тебе не хватает религии?

– Не думаю.

– Ты никогда не чувствовал в себе пустоты, которую хотел бы заполнить?

– Конечно, чувствовал.

– Ты никогда не спрашивал себя, существует ли Бог?

– Никогда.

– И тем не менее, ты встречал Бога в книгах, в разговорах, в повседневной жизни!

– Я думал, что речь идет о каком-то недоразумении, – признался Эдуар.

22

Вернувшись в замок, Гертруда попросила внука примерить военную форму, принадлежавшую Сигизмонду. Эта просьба, вместо того чтобы развлечь Эдуара, напротив, привела его в самое глубокое замешательство. Но так как бабушка стояла на своем, он согласился. С покойным князем он был приблизительно одного роста, зато более упитанным, чем отец, поэтому с трудом застегнул брюки и китель. Тут же была призвана Лола, в чьи обязанности входило и шитье. Она уверила, что если переставить пуговицы и слегка распустить одежду сзади, на монсеньоре Эдуаре все будет сидеть как влитое. Княгиня потребовала от служанки немедленно приступить к работе, потому что она собиралась в самое ближайшее время устроить прием, дабы представить внука малочисленной черногорской колонии, проживающей в изгнании в Швейцарии и во Франции, и желала, чтобы Эдуар появился на людях в парадной маршальской форме. Гертруда хотела поставить своих «подданных» перед свершившимся фактом, а ничто не может произвести на вассалов большего впечатления, чем парадная одежда их сюзерена.

Княгиня заявила, что намечает встретиться с юристом, чтобы установить посмертное отцовство, основываясь на известном письме, написанном Сигизмондом, а также на свидетельстве герцога Гролоффа, на своем собственном и, разумеется, Розины; таким образом, месье Бланвен Эдуар превратится в Эдуара Скобоса, князя Эдуара Первого Черногорского.

– Я дам тебе книги о нашей стране, ты должен выучить наизусть историю Черногории. В те времена твоя мать сумела вызвать интерес к себе тем, что обладала какими-то зачатками знаний о ней, хотя она вовсе не предполагала, что произойдет эта встреча. Затем ты выучишь катехизис и станешь католиком.

Она, всегда такая спокойная, пришла в возбуждение, на старческих щеках заиграл румянец. Согласие Эдуара там, на кладбище, вызвало у Гертруды неукротимый прилив энергии, такие же чувства она испытывала и до смерти своего сына. Этого тридцатидвухлетнего мужчину нужно было воспитывать, начиная с нуля, как ребенка. Он – человек, а должен стать князем, и руководить этими метаморфозами будет именно она. В свои без малого восемьдесят лет Гертруда вновь стала матерью, и это было равнозначно счастью.

В тот же вечер Эдуар написал Розине подробное письмо. Объясняя ей глубинные причины своего выбора, он объяснял их сам себе. Это был вызов судьбы. Прожив в безотцовщине, Бланвен питал надежду стать настоящим сыном, выполнив для этого то, что не смог совершить человек, давший ему жизнь. Эдуар уверил мать в своей сыновней любви, сообщил, что вскоре ее пригласят в замок, где княгиня будет обращаться с ней как с ровней. Он посоветовал Розине забросить ее загадочные работы (у него были все основания опасаться их), потому что – он пообещал – положение матери вскоре должно измениться, и ему казалось бесполезным вкладывать деньги в участок земли, с которым Розине, возможно, придется расстаться.

Перо резво поспевало за чувствами Эдуара, за его вдохновением. Ему подумалось, что это – первое настоящее письмо, написанное им Розине, милой, доброй, наивной Розине. В конце он попросил мать время от времени наведываться в гараж, чтобы проверить, справляется ли Банан с делами.

Заснул Эдуар очень поздно, вспоминая перед сном могилу Рашели и «могилу» мотоциклов, показанную ему Вальтером по его просьбе; ему вспомнилась и могила Эли Мазюро, несчастного таксиста, убитого Мари-Шарлотт. Земля есть и в землю отыдеши. А последнее, что увидел Бланвен перед тем, как заснуть, был он сам: стоящий перед зеркалом в слишком тесной для него военной форме. В светло-голубой форме с черными обшлагами на мундире и черными лампасами на брюках, с золотыми эполетами, сверкающими орденами – орденами, имевшими какое-то значение лишь для очень узкого круга лиц.

Каждое утро Вальтер поднимал флаги.

Справа от ворот высился шест для флагов. Сначала Вальтер поднимал швейцарский флаг, затем – черногорский, с изображением шести серебряных раковин на лазурном фоне и с потрепанным гербом. Раньше, когда в замке еще принимали иностранных гостей, те могли видеть и свой флаг, расположенный чуть ниже двух первых. Но после смерти князя в 1972 году только штандарты Швейцарии и Черногории со следами времени и непогоды на своих полотнищах продолжали реять в небе Гельвеции.

Из окна своей спальни Эдуар наблюдал за стариком. Тому было трудно тянуть трос, потому что день ото дня его ревматические боли становились все сильнее и сильнее. Должно быть, совсем скоро Вальтеру придется оставить работу и отправиться на заслуженный отдых. У него был доставшийся ему от родителей домик на севере Италии, там старый слуга и думал найти последний покой, покинув Версуа. Но этому плану противилась его жена-испанка: будучи моложе своего мужа, она хотела поработать в замке еще несколько лет.

Закончив бриться, Эдуар вышел из спальни. Послышался телефонный звонок, что случалось довольно редко. Он не походил на обычные звонки, а напоминал старый паровозный гудок. Очевидно, кто-то снял трубку, поскольку звонки прекратились. Стоя на верхней ступеньке лестницы, Эдуар ждал, уверенный, что звонили ему. И действительно, мисс Маргарет обратилась к нему:

– Вас к телефону, монсеньор! – послышался из холла ее голос с прелестным ирландским акцентом.

Эдуар резво сбежал вниз. Когда он взял трубку, их пальцы соприкоснулись, и Бланвен улыбнулся, заметив, что Маргарет красива.

Банан ждал у аппарата, прочищая горло.

– О! Это ты, Селим? – спросил Эдуар. – Каким ветром?

– Ураганным, – ответил молодой араб. – Тут такая каша заваривается, парень.

– Ах, вот как! – задохнулся Эдуар, сразу же вспомнив о мертвеце, зарытом на стройке.

Банан понял, о чем подумал его хозяин.

– Нет-нет, совсем не то. Речь идет о бежевой тачке, которую ты купил у Охальника. Ее украли из частного музея. Охальника взяли за жабры, а он – сволочь и есть сволочь – раскололся и выдал, кому продал машину. Так что в гараж заявились двое легавых.

– Не заявились, а приперлись! – поправил Эдуар.

– Ладно, пусть будет «приперлись». Они обыскали весь гараж, нашли бежевую тачку и требуют квитанции на все остальные. Что скажешь?

– Посмотрим, – уклончиво ответил князь.

– Поторопись, потому что они обязательно вызовут тебя. Я сказал, что ты находишься на отдыхе в Швейцарии, а когда вернешься, мол, не знаю.

– Правильно сделал.

– Что ты собираешься предпринять, Дуду?

– Надо все хорошенько обдумать. Такое случается со мной впервые, будто пыльным мешком из-за угла ударили.

– А ты сможешь показать легавым квитанции?

– А ты? – усмехнулся Эдуар.

– Тебе смешно, а я принимаю главный удар на себя.

Бланвену не понравился ответ Банана: он выдавал его страх. А что будет, если однажды парня спросят о трупе Эли Мазюро?