— Здравствуй. Как ты себя чувствуешь?

— Я-то ладно, а вот Пепа… — выдавил из себя Жоан.

— Что? Что? — посыпались встревоженные вопросы. Секунду Жоан колебался, но, видимо, решив, что от Акселя всё равно не скроешь, бросил:

— Не в себе она…Может, перегрелась на солнце. С обеда её не было нигде. А сейчас пришла встрёпанная и несёт всякое…Тётя хочет в город её везти, к врачу.

— Очень хорошо, что мы тебя встретили! Слушай внимательно, Жоан. Пепа в полном порядке, и никакого ей врача не надо! Передай сеньоре Мирамар, пусть она остаётся в пансионе. Я сейчас поговорю с моим отцом, и мы оба вам всё объясним. Понял?

— Да ты-то почём… — с подозрением начал Жоан. Но тут взгляд его скользнул по Октавио и его шикарному наряду, и он запнулся. — А…это…

— Это турист. Может, он у вас поживёт немножко. Но для этого нужно, чтобы ему тут понравилось. Без шума и глупостей! Ты скажи тёте: мы просим накрыть стол за ужином ещё на одного человека.

— Скажу, — обрадованно кивнул Жоан. И заторопился, чуть прихрамывая.

Аксель глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он был рад слышать, что нашлась настоящая Пепа, но как-то не был уверен — после сегодняшнего — в своём желании видеть её. Или, может…Ведь она видела его во сне! Но ему не дали времени на раздумья.

— Вообще-то я уже здесь, — прогудел за его спиной знакомый голос. — Нам и впрямь пора поговорить, Акси…

Аксель резко повернулся и ткнулся носом в атлетический торс отца.

— Вы, значит, встретили знакомого туриста? — с еле заметным сомнением в голосе спросил Детлеф Реннер. — Добрый вечер!

— Гутен абенд, — робко сказал Октавио, не отдавая себе отчёта, что говорит на чужом языке.

— Папа, это Октавио де ла Крус! — торопливо выпалил Аксель. — Он…

— Втроём поговорим, так? — уточнил отец, видя, что сын замялся.

— Ни за что! Кри и Дженни отведут его в мой номер. Давай, Кри, бери его в работу, а я…

— А ты бери в работу меня. Может, на пляж пойдём? Хотя…крюк давать из-за этой рыси…

— Не было никакой рыси, папа! Сюда…

Аксель увёл отца в тень конюшни, и так как его рассказ отнял бы массу времени (а во всех деталях — много дней), предложил обойтись совсем без слов. Тем более, что Детлефу всегда удавались скупые и односложные вопросы, на которые его сыну почему-то никогда не удавалось так же скупо и односложно ответить. Аксель просто вложит в папину голову все свои мысли магическим способом, о’кей?

— Не знал, что ты колдуешь без усилителей, — заметил тот.

— Могу, могу, я теперь всё могу…Поехали! — И Аксель пробормотал заклятие. И замер, с тревогой следя за лицом отца.

Детлеф сморщил лоб, потёр его большой ладонью, затем глубоко и шумно вздохнул, качая головой:

— Дела-а…А ведь я чуял неладное! Ещё тогда, на шоссе, сразу, как эта чёртова сосна рухнула. Ну, рухнула она, а отчего, думаю, на «ситроене»-то ни царапинки? Хотел даже вам сказать, когда мы в номере у Кри сидели, да засомневался: может, напраслину возвожу на человека? Довёз нас всё-таки, не угробил…И вас чего зря пугать? А вы и не испугались…

В последней фразе Акселю послышался очень большой укор.

— Папа! Если б я всё тебе рассказал, ты ни за что не отпустил бы нас! И мы не спасли бы Октавио…

— Ладно! Этот разговор мы отложим до Мюнхена. Но он будет, поверь мне.

— Верю, верю, — вздохнул Аксель. — А сейчас…

— Надо выручать парня. Да. И всё-таки, что бы там ни говорили эти самые духи, а он в доме своей тётки!

— Может, даже она возьмёт его, — сказал Аксель. — Чтоб шуму не было! Сплетен и пересудов…Чтоб никто, боже упаси, не узнал, что она тоже де ла Крус. Но ему не будет здесь хорошо, папа. Поверь и ты мне! Она заставит его грести навоз с утра до вечера, и он станет прислугой Жоана.

— И что мне нужно сделать — усыновить его?

Аксель приподнялся на цыпочках и чмокнул отца в щёку.

— Только, пожалуйста, не задавай лишних вопросов типа: «А что скажет мама?» — попросил он. — Ты прекрасно знаешь, что она скажет!

— Хорошо. Тогда я спрошу другое, если ты не против. На какие средства я должен его растить? На деньги Шворка?

— Да! — твёрдо ответил Аксель, топнув ногой. — А теперь уже и Шворк не нужен. Я теперь сам могу прокормить всех сирот в мире! Только духи виноваты, что он сирота! Они свели в могилу его родителей самым подлым образом, и любой суд присудил бы им это. Жаль только, что они даже не почувствуют, как я заставил их раскошелиться! Зажрались…

— Мм…да. Наверное, в этом что-то есть, — вздохнул отец, прислонясь к дощатой стене, за которой, среди сумрака и сена, текла таинственная и злобная жизнь осла Агапито. — И мальчик, кажется, неплохой. Был бы тебе товарищ…Ну, а если тётушка не согласится?

— А ты сам с ней поговори, — предложил Аксель. — Идём на «ресепсьон»! Чтобы не утонуть в её речах, я объясню ей всё тем же способом, что и тебе.

— Но ведь Отто просил тебя хранить тайну. И ты обещал не колдовать!

— К чёрту тайны и обещания, когда речь идёт о таких вещах! Да и не скажет она никому. Никому и никогда. А чтобы тебе было спокойнее, я её слегка заколдую на этот счёт…

Про себя же он решил, что если сеньора Мирамар начнёт кочевряжиться и не захочет отпустить Октавио, то можно будет заколдовать её и не слегка…Детлеф молча покосился на него и, кажется, хотел что-то сказать, но раздумал. Ещё минуту сосредоточенно размышлял, обдумывая всё это так и сяк, затем тряхнул головой и сказал:

— Идём!

И они пошли.

Для экономии сил и времени бесконечно вымотанный Аксель послал заклятие-рассказ вперёд, не дожидаясь своего физического прибытия в холл частного пансиона «Мирамар». Он даже позаботился — впервые в своей волшебной практике — перевести мысли сеньоры в режим МВВ, чтоб у неё было время хорошенечко осознать, на что она идёт, если станет спорить. И с трепетом спрашивал себя, не увидит ли в кресле очнувшуюся от волшебного сна истинную Пепу…

Но все его тревоги были излишни. Вдова Мирамар была одна — как всегда, величественная, склоны её были задрапированы трауром, а над вершиной стелился вулканический дым. Она уже всё знала. Она уже давно приняла решение, и не жалкому акселеву волшебству было поколебать его. Тут бы и сама Смерть отступила…

— Сеньоры, — меланхолично прогудела она, встав им навстречу. — Я благодарна вам за то терпение, которое вы проявили, когда мой пансион — бесспорно, за грехи его недостойной владелицы, и только её, ибо мой покойный муж уже наказан за свои прегрешения…

«Главное — не запутаться, — сказал себе Аксель. — Не терять нить её мысли!»

— …когда мой пансион, говорю я, подвергся нашествию злых сил, устроивших адский пир на своей кухне, пока я и мои сиротки погрязали в домашней суете на моей. Акселито! Ты помог бедной душе обрести покой, и пока я жива — это твой дом. Я ничего не возьму с вас за постой… — добавила она непреклонным тоном. — Не думаю, что следующим летом эти двери откроются для новых гостей, но если чудо случится, ты и твоя семья…родная семья, — уточнила она, — сможете приезжать сюда, как на дачу…Бьембенидос!

«Зря я так про неё…» — смущённо подумал Аксель. Детлеф слушал с неослабным вниманием.

— Часть тяжести, что лежит у меня на сердце, я поверю отцу Эстебану — и, может быть, получу прощение, а остальное — той святой Сеньоре, которая никогда не простит меня. Но обо мне ли речь? — Она словно стала выше ростом, хотя это казалось невозможным. — Забудем меня и вспомним самого несчастного из всех сироток, сына моей покойной… — она слегка понизила голос и оглянулась, словно проверяя, не подслушивает ли её толпа досужих постояльцев и прихожан. — …родственницы. Сына, для которого я, нищая, к своему бесконечному сожалению, ничего не могу сделать!

— Ура! — вырвалось у Акселя. Сеньора Мирамар чуть смутилась.

— Ура? — неуверенно уточнила она. Детлеф крякнул.

— Я хотел сказать: «ура», что вы сами нуждаетесь в помощи, сеньора Мирамар! Потому что я-то как раз могу кое-что для вас сделать, — затараторил Аксель, что твоя Кри. — Нет-нет, если бы вы сумели взять к себе Октавио, я ничего не стал бы предлагать! Но я вижу, до чего вас довело отсутствие жильцов, раз уж вы вынуждены отказаться от родного пле…