- Да он же чужой, не мной придуман, мне его всучили, чтобы не списывать, как хлам, а в него столько денег вбухали по чьей-то тупости, что...
- Тссс... ты знаешь по чьей!.. Вот! Подставляешь начальство, а кто потом тебе звания давать будет и так далее - подумал? То-то!
- Вась, ты что, всерьез? - я искренне удивлялся, а он думал: разыгрываю.
- Вполне! Больше шуму - видна работа! Газеты читаешь?
- Нет!
- Зря! У нас все самое большое в мире, понял?
- И дураки тоже?
- Ну, как хочешь... - Кулинич обиделся. - Только учти, потом обратно не повернешь, а захочется... ты сделай работу, потом будешь наукой заниматься... и мнение свое высказывать...
- Я так не хочу!
- "Хочу" могут себе позволить только те, кто... сам понимаешь...
- А я попробую... мне ж терять нечего, кроме... я ж пролетарий...
- Умственного труда! - обиделся Кулинич, и я, чтобы скрасить неудачный разговор, сам не зная почему, вдруг сказал:
- А я с такой девушкой познакомился!
- Ну! - сразу обрадовался Кулинич. - У нее подружка есть?
- Да там весь институт патентный одни подружки, а тебе что, мало?
- Ты не понимаешь... Вот мы разные с тобой люди... Ты должен все заранее предугадать, предвидеть, рассчитать, а потом доказать экспериментом, а я наоборот: опыт, опыт, опыт, а потом бац - и феноменальный вывод! Открытие! Мирового масштаба! Понял? Не отказывайся! - погрозил он мне пальцем, и я не понял, о чем он: о стенде или подружках...
Я сидел у своего нового стенда, который уместился на одном столике под лестницей и читал Ремарка, когда из-за самописца выдвинулась голова, и тётя Саша, состоящая из телогреечного шара, на котором была голова в платке, спросила:
- Ты ответственный? - я ещё не переключился и сразу ответил:
- Всё в порядке!
- Смотри: газ, вода, свет! Ночевать нельзя... ты ещё долго?
- А вот опыт закончу, - ткнул я в самописца, который нависал над столом и маленьким приборчиком, который заменил мне огромную, нелепую, полученную в наследство трубу...
- Ладно, - согласилась на мою научную деятельность тетя Саша, - только ключ не утащи - у нас строго!
- Знаю, - согласился я, - Помогать некому, не успеваю! - доложил я, думая побыстрее отвязаться, но сделал роковую ошибку. Тетя Саша вплыла вся и стала делиться опытом:
- Ты вот спешишь зря! Когда очень скоро, то это же всех раздражает, тебя и так уж на Доску почета повесили, а люди-то по десять лет работают - и ни хрена! Понимаешь? Слишком быстро сделаешь работу - начнут палки в колеса вставлять, чтоб защитить, ить это как? - поинтересовалась она сама у себя. - Он диссертацию, а все тут сидят ни с места, значит, плохо работают, зря хлеб едят? Оно, конечно, раньше защитишь, так и зарплата сама за себя все скажет, но... - я потихоньку незаметно нажал кнопку, зашипел воздух, клапан щелкнул, переключился и прибор заурчал плотоядно и деловито. - Ладно, пошла я дежурить, - испуганно вздохнула тетя Саша... - У меня племянник, - обернулась она в дверях, - тоже в научном учреждении... у них там колонны такие... у входа... - но я уже ее не слышал. Ее племянник стал мне неожиданно дорог, потому что пополнил славную когорту тетковладельцев мира... и "Карл" опять побежал по крутому зимнему серпантину дороги в горы, в санаторий для людей с больными легкими.
Больше всего на земле серого цвета: сходящиеся к мосту склоны оврага, река в обе стороны под ним с размытыми очертаниями соседних мостов, шуга на воде, мелькающей под ногами между шпал... даже сырой ноябрьский воздух, забирающийся в душу - и она тоже становится серой и плоской в такое утро...
Попозже, через полчаса будет уже не так туманно и тоскливо. Все же солнце постарается за толщами туч и добавит немного света. Тогда дома предъявят свои желтые бока, зазеленеют надписи сберкассы и почты, прижмутся к улице кубики красных девятиэтажных башен с витринами того, чего никогда не купишь, и останутся серыми небо, вода, асфальт, кирпичный забор, напитавшийся осенней влагой, и здания лабораторий за ним с нелепыми в мелкую решетку стеклами, никогда не мытыми за целый век...
Чашка приторно сладкого со сгущенкой кофе (другого и не бывает) уже дымилась на круглом столике, и затейливая, посыпанная сахарной пудрой слойка пахла в этот момент вкуснее всего на свете. Лизка улыбнулась глазами. Ее безмолвные вопросы мелькали в промежутках спин, скользящих мимо прилавка покупателей, и в ответ она успевала понять, пока очередная фигура не заслоняла кивка и взгляда с вопросом: "Придешь? Ждать?... На углу... Да, как всегда... в восемь... Ладно... Спасибо... все... побежал... проходная через шесть минут... все". Я выскочил из дверей кондитерской, перебежал через дорогу, нырнул в темную дверь ("Здрась-теть-Саш") и уже внутри потащился медленным шагом, слизывая с губ сладкую белую пудру...
У парторга института, конечно, было много работы, поэтому он как-то упустил, что творится дома, в своей лаборатории, и теперь беседовал со всеми сотрудниками по очереди. Тут свести концы с концами ему было не трудно - все же жизненный опыт и сноровка, что с того, что двадцать восемь человек, у каждого свое мнение, а должно быть одно, вот и надо трудиться, он, как учили, шел в массы и начинал с низов, поэтому до МНСов дошла очередь скоро.
- Вы ведь в комсомоле состоите? - поинтресовался он у меня.
- Конечно, Иван Семеныч!
- Так надо думать, как жить дальше... У вас какая общественная нагрузка? Есть?
- Я дружинник... и еще это... я фотолисток делал, когда Фиделя встречали!
- Вот, замечательно! Ряды партии должны расти за счет сознательных и грамотных... ученые нам нужны...
- Конечно, - согласился я, - свои Ломоносовы!
- Да, вы поговорите с Крутовой... она у нас старый работник, парторг... и расскажет вам все насчет рекомендаций...
- Хорошо, - согласился я без обиняков, чтобы сократить прения... - Поговорю. Обязательно.
- Я очень рад, что вы меня поняли, - искренне обрадовался Иван Семенович.
Авдошкина остановила меня в тот же день:
- Семеныч приставал? - то ли спросила, то ли утвердила она. - Правильно. Без этого никуда. Не пробьешься... надо вступать...
- Моть, ну откуда ты все знаешь? - я уже чувствовал, что закипаю.
- Как откуда? Ты что, слепой? Ты знаешь, как он сам защищался? Приехал лапоть лаптем из Днепропетровска своего и сразу в комсорги... Я ж ему всю диссертацию просчитала на линейке... все точки поставила и все кривые вывела, а он пока по лесенке, по лесенке... Уже в партбюро...
- И мне что ли? - закипятился я.
- Коль, дурак ты, я тебе скажу, ты не обижайся только... Зачем тебе по кабинетам, у тебя ж мозги какие, а ему чем брать? Только я тебе так скажу: Авдошкин мой никак не мог пробиться, пока не вступил - а раз! - и пошло... Ты старших-то слушай...
- Ладно, Моть! - я соглашался быстро. Все меня учили, и я привык уже. Андрей тоже учил - тот совсем другому.
- Ты с Люськой познакомился? - спросил он.
- Как? - удивился я.- Ты же меня сам представил.
- Ну, это только представил...а так... - он покрутил рукой в воздухе...
- Я что-то не то сделал? Ты скажи, Андрей, может быть ты...
- Ноу, ноу, ноу! - он вообще был англоманом. - Я просто хотел тебе сказать, чтоб ты языком не болтал - все обратно вернется...
- Куда?
- Сюда, - он как-то сосредоточился, даже брови сдвинул.
- Что вернется?
- Слушай, Коля, наивность это превосходное качество для жизни, но иногда хуже подножки!
- Объясни!
- Ты знаешь, кто она?
- Люся? - удивился я.
- Да! - просто воскликнул Иванов.
- А почему это обсуждать надо...
- У вашего завлаба, Бороды, есть свояк, ты знаешь что такое свояк? Брат жены, - он всегда сам отвечал на свои вопросы. - У свояка есть сводная сестра, это ее дочь.
- Кто? - запутался я в родстве.
- Люся. Дочь сводной сестры брата жены Бороды...
- И...