К тому же, Константинополь уже не тот, что был раньше. Когда Улаф ходил на прусов, приезжал оттуда Эйнар Звон Весов, заезжал к конунгу, подарил маленькому Улафу щит и рассказывал о своей службе у тамошних христиан. Много чудесного он болтал, например, что метлы в том городе сами метут улицы, что ходят по ночам медные болваны с разведенным в животах огнем и горящими глазами, охраняя порядок и дыша пламенем на лихих людей, что летают по небу повозки, запряженные крылатыми драконами, а по морю плавают корабли размером с десять самых огромных драккаров и не нужно им парусов, так как движет их сила божественная.

"Любопытно, - говорил Улаф, - когда мне там довелось бывать, то ничего подобного я не видел, а помню хорошо, что по улицам там и днем ходить опасно - или прирежут, или помои на голову выльют. А у Эйнара как был язык без костей и видения наяву, так они у него, видать, и остались".

"Все так, - соглашалась Сигурд, - я и сама ему не доверяю, но утверждает он, что теперь на юге новый бог появился. Тощий и изможденный, не в пример Тору, но могучий и грозный. Теперь Константинополь под его рукой находится, поклоняется ему, возводит специальные дома с его фигурами и изображениями. Иисусом зовут бога и поэтому в знак подчинения ему христиане носят крест на груди. Эйнар восхищался его могуществом и говорил, что подумывает самому перейти в веру христианскую. За это обещано ему право стать наместником в Норвегии, но он пока колеблется".

"И что же его останавливает?" - улыбался Улаф, представляя Звон Весов наместником Норвегии. Да... Разве что он умудрится притащить сюда сотню болванов огненных, да летающих драконов...

"Нет, не боится он, - качала головой Сигурд, - и не о том наместничестве толкует, не о власти земной, а о власти духовной говорил. Мол, будет он здесь христианство проповедовать, жизнь богобоязненную, скромную, райские сады и ангелов, но нужно ему для этого сан принять, в церкви жить и от женщин отказаться".

"Ну все, - смеялся Волк, - не видать нам теперь христианства! Чтобы Эйнар от женщин отказался, ха-ха-ха, скорее Молотобоец юбку оденет, чем этот кобель перестанет за любой сучкой бегать. Там, в ихнем Константинополе, наверное, уже половина всех младенцев со светлыми волосиками и голубыми глазками резвится благодаря Эйнарову семени!"

Они с Сигурд весело смеялись, а потом с удовольствием возились под медвежьей шкурой, толкая недовольно ворчащую Сольвейг. Страшненькая была Сигурд, чуть краше трольчихи, но горел в ней огонек, так влекущий Улафа. Рассказы о чудесах юга постепенно проникали в сердце конунга. Он уже всерьез обсуждал с женой те препятствия, которые стоят на их пути. Прижимистость Сигурд позволила конунгу скопить много денег, но поход действительно не стоило предпринимать в одиночку. Когда метель стихла, Улаф велел отправить гонцов к другим конунгам и ярлам с предложением совместного набега.

Но и Сольвейг даром времени не теряла. Собрала она верного человека из рабов, что служил еще ее отцу, владел секретами ядов и был хитер, как сам Локи. Ждать конца зимы Сольвейг не собиралась. Отсыпала щедрой рукой рабу золота и велела любым путем добраться до Исландии и выведать все о сыне Эгиля Лысого, и если там этот выродок, то отправить его и все его потомство к Тору в Валгаллу. Раб поклонился, взял двух коней и исчез. Сольвейг была не сильна в землеведении и ее не заботило - как в сезон штормов и бурь, когда самый опытный моряк сидит дома с собакой и даже драккар не смолит, переберется ее посланец в страну вулканов и тухлых озер.

Тайной поступок Сольвейг для Улафа не стал, но ни слова упрека не сказал он ей. Любил ее, да и имущество свое она переводила, Тор ей судья. Зато хитрый раб наверняка в какой-нибудь таверне пьянствует с девками и придумывает рассказ позанимательней для своей хозяйке. Только вот ничего у тебя не получится, сын блуда, пообещал про себя Волк, и если глуп будешь настолько, что вернешься, правду под огнем говорить придется.

Перед самой весной умерла старая Гуннхольда. Почти всю зиму она не выходила из дома, варила какие-то отвары, но колдовство не смогло затворить ворота, через которые утекала ее жизнь. Квельдвульф навещал старую женщину, приставил к ней девочку пошустрее и щедро отпускал овощи для целебных похлебок. Гуннхольда была до самой кончины в обиде на Улафа, но когда открылись врата в мрачные подземелья, куда Тор, не спрашивая ни о чем, отправляет всех колдунов и колдуний, она плеснула из чашки на пришедшего за ней чудовище и велела позвать конунга. Улаф пришел и, с опаской косясь на жутковатую тень, свисающую над ложем колдуньи, наклонился к ней.

- Пришла пора расставаться, - сказала Гуннхольда неожиданно ясным голосом, в котором не было ни капельки болезни, а только ледяной ветер загробного мира. - Славно я пожила на этом свете, много знала, общалась с богами, уговаривала не вредить их людям, имела много мужчин, но не пустила ни одну невинную душу в этот мир страданий и лжи, - колдунья засмеялась. - Жаль только глупые людишки не всегда слушали моих советов. Так, Волк?

- Так, Гуннхольда, - сказал Улаф.

- Ну что же, ничего уже не исправить и от прошлогоднего снега толку мало. Но хочется мне еще раз помочь тебе, Квельдвульф. Твой пра-пра-прадед оказал мне ценную услугу и взял с меня обещание позаботиться о его потомках. Вот это и будет последним платежом, Улаф. Скоро я уйду и встречусь с теми, кто много знает. Спрашивай меня и я отвечу тебе.

- Как мне найти Улафа, сына Эгиля Лысого, что таит вражду ко мне и вынашивает месть? Как мне обмануть предопределенное богами и спасти жизнь своему сыну? Как мне..., - конунг не успел задать третий вопрос - Гуннхольда была мертва, а тень над нею рассеялась. Колдунья слишком переоценила свои силы и ее замерший рот не произнес ни единого слова. Конунг в ярости разворошил очаг и домик старухи запылал.

Домишко быстро сгорел, не подпалив даже соседние строения, и ветер разметал пепел. Вечное проклятие лежит на тех, кто ходит за край мира и подслушивает богов - нет им покоя в земле и кости их клюют птицы.

Во владении Улафа многие горевали о смерти колдуньи, некому было теперь помочь ни травами, ни советами, но конунг запретил и имя ее упоминать на его земле и велел гнать в шею тех проходимцев, кто возжелает посетить пепелище в надежде отыскать остатки снадобий и волшебных книг. Тем временем с задуманным походом все складывалось удачно.

Многие ярлы пожелали присоединиться к Улафу Квельдвульфу, проплыть через Русь, взглянуть на чудеса Киев-града, Константинополя, повоевать слабые южные народы и сказочно обогатиться. Тинг следовал за тингом, где внимательно выслушивались мнения всех ходивших за моря в греческие земли и служивших при дворе императора. Раздавались голоса против похода, кто-то опасался начала междоусобиц в самой Норвегии, кто-то только женился и боялся оставить молодую жену одну, так как неизвестно чьего наследника она тогда будет носить в своем чреве, другие пересказывали сказки Эйнара Звон Весов о медных болванах и драконах. Дело доходило до драк, но кровопролития удавалось избежать, так как предусмотрительный Улаф собственноручно отнимал у присутствующих на тинге все оружие.

Когда потекли ручьи, все участники окончательно ударили по рукам и договорились встретиться с кораблями и дружинами в Великом фьорде у поселка Анабрекк. Улаф собирался выступить с тридцатью большими кораблями и уговорил отправиться с ним таких могучих воинов как Торфинн, Хельги, Грим, Торарин, Торстейн и многих других. Оружие, кольчуги и шлемы были заказаны у лучших мастеров, и Торфинн, понимавший в этом толк, бил кувалдой по каждому мечу и щиту, проверяя их на прочность.

Сигурд, подменяя умершую Гуннхольду, приготовила целебных мазей и мешки трав, облегчающих страдания раненых и пробуждающих смелость в сердцах даже самых робких. Конунг повелел принести Тору богатую жертву и собственноручно пустил кровь в землю из двух десятков овец. Кто-то поговаривал о человеческом жертвоприношении - Молотобоец любил когда у ног его сбивалось не стадо баранов, в чьем блеянии было так трудно уловить просимое у могучего бога, а говорили с ним человеческим голосом, пусть это и будет какой-нибудь захудалый раб.