Носок он держал в отставленной левой руке в проходе, так как бросать его вслед за ботинком было жалко. Когда, разодрав кожу и мышцы, ногти заскрипели о кости, он поискал глазами подходящее место для потной тряпки и ничего, кроме Бокиного плеча, не нашел. Туда Слава его и устроил, а Бока вяло отмахнулся от чего-то, задевшего его за ухо. Вряд ли никто не увидел Славиных манипуляций, но наступило такое время, что все уже впали в наркотический бред написания и переписывания лабораторной, в кататонический ступор, когда ничего, кроме алхимических значков не воспринималось и не воспроизводилось. Если бы не Эмма, то вполне можно было собраться и уйти и опять же в классе никто внимания не обратил бы.

- Ты что делаешь? - прошипела Надя и ущипнула его за руку.

От боли Слава рванулся вбок, потерял равновесие, правая рука и ноги сплелись в замысловатый крендель, освобожденная от бремени носка ладонь уперлась в линолеум и лужу, зафиксировав его в таком лежачем состоянии. Теперь он точно знал какую картинку видит висящий на крючке парты портфель.

- Клишторный! - завопила химичка, разбивая вдребезги тишину в классе и надежду на удовлетворительные результаты работы - бред и ступор рассеялись под ударами взрывных волн, кабинет наполнился возней и шепотом, тонкий и еле уловимый смысл лабораторки, только начинавший маячить перед пустыми взглядами, растворился и теперь никакими реакциями его уже нельзя было выделить в чистом виде.

Эмма держала большую желтоватую бутыль с надписью на отрывающейся бумажке H2SO4 и Славе показалось - в ярости химичка готова запустить тяжелой посудиной в него через весь класс. Она потрясала бутылью над головой, гримасничала и из того положения, в котором оказался Слава, это смотрелось неожиданно грозно и страшновато. Завязшая в ногах рука к данному моменту освободилась, он инстинктивно выставил ее перед собой, загораживаясь от возможного броска, и зажмурился.

- Слава, - сиплым, сорвавшимся голосом повторила химичка, устыдившись или успокоившись от вида его беззащитной и нелепой позы, - сядь нормально.

Класс молчаливо смотрел на своего героя и невербальная реакция была самой различной - от пальцев у виска (Вадим, Олег, Марина), до просто пальцев - больших с присыпочкой и средних с неприличием. Надя, чувствуя себя в некоторой степени виноватой, вцепилась ему в воротник и прилагали большие усилия к его поднятию и удушению.

- Осторожнее, - попросила сердобольная Марина.

А лицо у нее все-таки наглое, почему-то подумал Слава, выдирая стойку рубашки из глубокого рубца на горле. Глотать было больно, как при ангине.

Реакция в пробирках уже шла. За его приключениями Надя приступила к реализации научного метода получения мыла в ходе расщепления жиров. Судорожно сглатывая, словно подавляя рвотные позывы, она сливала нечто в разных пропорциях, бултыхала и подогревала смесь. Кабинет постепенно наполнялся вонью мокрой и, кажется, испуганной псины, что вызвало у Славы яркую ассоциацию с поздневечерней и раннеутренней охотой на бомжующих собак.

- Что-то псиной запахло, - возмутилась аллергичная Оля. Эмма не отреагировала, но стала быстрее разливать в стоящие на партах и дымящиеся пробирки серную кислоту. Горлышко у бутыли было совсем не химическое - широкое, с толстым закругленным ободком, отчего тяжелая жидкость собиралась на выходе распухшей огромной каплей, и нехотя переваливалась на парту, учебники и лишь в последнюю очередь - в химпосудину. Бумага тлела, пластик пузырился, мыло грязными хлопьями собиралось на поверхности реактива. Все молча воспринимали эти мелкие пакости, щедро лили воду, устало записывали последние реакции в почерневшие и позеленевшие тетради, урок заканчивался, но на Боке произошла осечка.

- Ребята! - вскричал он обеспокоено, наклонив голову к плечу и отрывисто принюхиваясь. - А что это так воняет, словно потные носки?!

Судя по обострившемуся нюху, к этому времени Бока уже закончил титаническую работу по переписыванию с колен учебника алхимии. Слава вспомнил о носке, но снять его с Боки тихо и незаметно было уже невозможно - тот неистово заерзал на стуле, закрутился, заобнюхивал близ сидящих соседей, а заодно и себя, начав с ладоней и подмышек.

Ручки у остальной части восьмого безлитерного класса давно дымились почище пробирок и возмущенные возгласы никого как-то не трогали. Эмма притормозила на безопасном расстоянии от эмоционального ученика и пыталась его образумить тихим голосом, стараясь не расплескать кислоту:

- Бока, успокойся, успокойся... ничем не пахнет, ты что... потише, урок еще не кончился, а у вас даже шампуни не плавает...

- Носки чаще стирать надо и на плечах их не носить, - неожиданно разумный совет подал Криницкий.

Фраза его провалилась в случайно возникшую паузу между Эммой и Бокой, оказавшейся настолько глубокой, что упала она туда с немыслимым для двоечника грохотом. Весомая получилась сентенция. Несовместимость (для непосвященных) этих слов с конкретными условиями скучнейшей алхимии заставила всех как-то одновременно оторваться от лабораторки и воззриться на Боку.

Бока притих под строгими и суровыми взглядами, слегка затуманенными жирами и кислотами, молярными массами и реакциями, отчего в которых даже не было и намека на смех или веселье, пусть и издевательское. Он чувствовал, что в чем-то переборщил, сглупил, допустил плоскую, неумную шутку, которая может и прошла бы где-нибудь за банкой пива в гаштете, но здесь, на алхимии, если не в храме, то на хоздворе науки, здесь... Выпуклые круглые Бокины глаза еще больше выпучились и округлились, он замер в искореженной позе камлающего шамана, внезапно сраженного приступом радикулита, широкий блин лица покрылся точками пропитывающего его масла, зрачки метались запертой в тесном ящике летучей мышью.

- Что это, - даже не спросил, а просто выдавил с ужасом он - на интонацию не хватило дыхания. На его плече сидела по меньшей мере вылезшая из прорвавшейся канализации крыса со слипшейся от фекалий шерсткой.

Слава заворожено наблюдал всю череду событий. На его глазах пущенный камешек вызывал лавину. Даже нога перестала мерзнуть и чесаться. Обрывки идей насчет незаметного снятия носка с неподобающего места так и не связались в нечто вразумительное и вообще Слава вывалился из сосредоточия назревающего скандала, действа. Не из-за того, что он боялся, а если и боялся, то не намного больше внезапного отключения электричества во время просмотра интересного фильма. Просто так устроен мир. Один большой фильм, представление, в котором живешь, настолько оно увлекает, но при этом в самые острые мгновения ощущаешь свою отделенность от него, ощущаешь себя сидящим на стуле именно тогда, когда хочется выхватить саблю, зажать в зубах кортик и тоже ринуться на абордаж... Диссоциация - на то она и алхимия.

Далеко-далеко отсюда (увы, со временем как всегда путаница) кто-то ему сказал, что людей на протяжении всей их жизни снимают тайными камерами. Операторы прячутся в кустах, дома, на улице и снимают, снимают, снимают длинный предлинный, как сама жизнь, фильм. Мысль довольно рациональная, но сумасшедшеопасная. Она приходит к каждому явно или неявно, и именно после нее заканчивается детская непосредственность. Начинаешь оглядываться через плечо и не строить рожи на унитазе.

Подобное не преодолеть носками - условный рефлекс как у собачек Павлова, вымораживающий, сковывающий и лишающий ориентации. Задаешься вопросом - а что здесь сделать или сказать? Нельзя жить, когда постоянно напоминаешь себе дышать.

Пленка почему-то дергалась, была поцарапана, звук стирался и по всем признакам сейчас настанет время кричать: "Сапожник!".

Никогда Слава не подозревал Боку в такой брезгливости. Особой чистотой костюма и тела тот не отличался - не хуже и не лучше, как все. Но Бока заплакал и было в этом плаче столько тоски, потерь, горя, что он пропорол затихший класс. Слава отвернулся и встретился взглядом с Оксаной. Сердце встало, в груди как-то опустело. Славу замкнуло в этих мокрых глазах, но он для них был не более чем предметом невыносимой обстановки. Пока.