— Интересно… А в чем это проявляется?

— Да взгляд у него какой-то дурной… Ладно, черт с ним. Смотрите, приехали почти. За этим поворотом будет прямая просека, в конце — ржавые ворота. За ними начинается имение.

— Отлично. Валер, сворачивай в кусты. Нечего на дороге торчать… Вы нас тут подождите, ладно? И не зажигайте свет.

Непонятно, дома ли Розенталь. Может, нас и не ждет никто.

В рисунке ржавых завитков ворот, опиравшихся на башни с осыпавшимися кирпичами, на фоне ночного неба угадывались инициалы бывшего владельца — Д. Р., Дмитрий Розенталь. Фонарики у нас были, но включать мы их не решались. Розенталь-младший, который, возможно, находился где-то совсем рядом, мог сбежать, а мог и выстрелить: человек со странностями, заранее угадать его настроение очень трудно.

Мы шли в полной темноте, никаких огней видно не было. Метрах в ста впереди виднелись контуры полуразрушенного дома, кажется, когда-то в нем было как минимум два этажа. Слева угадывались следы каменного забора, а справа я разглядел среди деревьев остатки беседки. Когда-то вокруг дома, наверное, был парк, но он давно смешался с лесом. От дорожек не осталось и намека, и мы постоянно спотыкались о попадавшиеся тут и там холмики.

— Чертовщина, — прошептал коллега, — какие-то подозрительные кучи. Может, здесь и правда кладбище?

Я не стал спорить.

— Да запросто. Это было бы неоригинально. Знаешь, от метро «Проспект ветеранов» пройдешь вглубь кварталов пять — там хрущевка стоит, огороженная забором таким, а внутри — братские могилы. Живут люди, и ничего. О Волковском проспекте я и не говорю, там те же хрущевки стоят прямо посреди кладбища. Никогда этого не понимал — земли, что ли, в шестидесятых было мало?.. Но Розенталь был человек особенный, может быть ему так даже нравилось.

— Б…., извращенец. И где он сам? Вот сидит сейчас с ружьем на каком-нибудь на дереве.

— Это не исключено. Наверно, поэтому и света нигде нет… Давай вокруг дома обойдем. Может быть, с другой стороны окна горят.

Стараясь не грохнуться в темноте, мы повернули направо и пошли в обход. Здание во многих местах было здорово разрушено. Парадный подъезд, выглядевший когда-то, по всей видимости, весьма внушительно, из четырех колонн сохранил только две, а крыша над крыльцом обвалилась. Стена с правой стороны тоже основательно осыпалась. Но странно: в двух местах, как мне показалось, дыры в стене были довольно свежими, и осыпались камни, похоже, не сами собой. Я захотел поделится своим наблюдением, но коллега, вместо того чтобы меня выслушать, тихо вскрикнул и провалился куда-то вниз.

— Вот зараза, — прошептал он снизу, — Какого черта тут яма? Это же не город, чтобы трубы менять.

Я лег на траву и, прижав фонарик к стенке, включил его.

Обрыв шел вдоль самого дома, и уходил куда-то вниз, под полуобвалившуюся стену. Тянуло сыростью, не видно было почти ничего. Ободранные стены с одной стороны, и оплывшая земля с другой. Наверно, это и был вход в подвал, раскопанный профессором.

Я спрыгнул вниз. Вместе мы прошли метров десять вглубь. Пол был засыпан осколками камней, несколько раз попадались ведущие вниз ступеньки. Щелей я не заметил, и бояться, что свет увидят, не стоило. Сначала под лучи фонарей попадались только старые камни, кое-где стена была из кирпичей. Через полукруглую арку мы попали в довольно высокое для подвала помещение, в углу которого была изъеденная червяками дубовая дверь с набитыми на нее железными полосами. Стараясь не наступать на скрипящие под ногами обломки чего-то похожего на цемент, мы медленно подошли и прислушались. С обратной стороны было тихо.

Замок из двери был выломан. Когда я на нее надавил, мне показалось, что скрип должен услышать оставленный нами километрах в двух отсюда агент… Но либо хозяина не было дома, либо звукоизоляция здесь была, как в студии звукозаписи: никто не появился… Мы вошли.

Это был странный зал. Окна отсутствовали — потолок был, наверно, метра на три ниже земли. Вдоль стен висели полки, по углам стояли старинные шкафы, некоторые были стеклянными, как в магазинах… В углу под лучом блеснуло что-то светлое, в человеческий рост. Я вернул луч фонарика… оп-па. В углу стоял скелет.

— Кабинет биологии, значит? — Коллега подошел поближе к скелету и стал рассматривать, на чем он держится. — Его за шкирку к потолку прицепили.

На большом столе из красного дерева стояли колбы и что-то вроде самогонного аппарата, а также несколько горелок. Все это было покрыто вековым налетом пыли, как и книги на полках. Названий на потемневших переплетах разглядеть я не смог.

Что там было в шкафах, через грязные стекла тоже было не видно, но в некоторых предметах угадывались заспиртованные части человеческих тел. А вот на железном шкафу напротив двери стояла закрытая наглухо стекляшка с настоящей человеческой головой. Глаза открыты, подстриженные под горшок волосы слегка взъерошены, выражение лица растерянное… Куда мы попали?

— Ты знаешь, это все, похоже, от прежнего хозяина. Смотри, мебель старая, пробирки какой-то странной формы — наверно, раньше такие делали… Помнишь, заместитель Розенталя говорил, что у них в роду были врачи и ученые?

— Да, что-то в этом роде… Только вот эта штука в интерьер не вписывается.

В углу на полу стоял длинный цинковый ящик. На крышке был обрывок бумаги с печатью и вписанными от руки цифрами с подписью, а по бокам крышки — следы сургучных печатей.

— Интересно… — Валерка подошел и сдернул с него крышку. Я посветил фонариком.

Внутри лежала девушка лет двадцати. Сохранилась она неважно. Кожа была в пятнах, нос торчал как-то криво. Но судя по прическе, слишком старой покойница быть не могла — жила она примерно в семидесятых — начале восьмидесятых… И пахла ужасно.

Я понял, кто это.

— Из коллекции Розенталя-младшего. Помнишь, я тебе говорил, как мне адвокат своим музеем хвастался? Он тогда еще рассказал, до чего ревность доводит… Вот результат.

— Ага, так он тут, наверное, некрофилией занимался? — Обрадовался коллега.

Я с сомнением посмотрел на девушку:

— Уж не знаю даже…

Валерка махнул рукой:

— Да брось ты, точно. Слушай, есть тут, где спрятаться? Давай попробуем снять как-нибудь, как он это делает.

— Посмотрим… Но даже если он не для этого ее здесь держал… Не понимаю я таких глупостей. Зачем ему это надо?

— Я тоже не понимаю, но извращенцев трудно понять. С дедушкой они, наверно, похожи… Что-то мне это все напоминает. Помнишь историю про водочного миллионера? Он любил одну стриптизершу, а ей деньги были нужны на наркотики, она его шантажировала. Из клуба, где работала, выходить боялась. Он послал людей, они ее убили, распилили на части и вынесли в коробках из-под платьев. Все потом долго пытались угадать, как она из охраняемой гримерки исчезла…

— Да, помню. Он ее склеил и хранил в аквариуме со спиртом как память о разбитой любви… Но эту же вроде сам Розенталь не убивал?

— Кто знает… Ладно, пойдем. Надо будет как-нибудь вернуться с камерой… Тут есть, на что пленку извести.

Мы выбрались на улицу. Выйти из полного расчлененных трупов вонючего подвала на свежий воздух было приятно. К тому же, когда мы обошли вокруг здания, стали попадаться, наконец, признаки наличия хозяина. У черного входа в дом стояла девятка Жигулей, в двух окнах рядом с дверью виднелись тусклые отблески свечей.

Мы подошли к девятке. Задняя дверь была другого цвета — значит, меняли.

— Это ее клиент сшиб трупом Сереги… Все сходится.

Отблески свечи неожиданно погасли. Из дома раздался стук закрываемой двери.

— Зараза… Неужели он нас услышал?

Но он не услышал. Из-за угла дома, куда мы успели спрятаться, мы видели, как из дверей не спеша вышел тощий высокий человек. Он подошел к машине, сел на водительское место и завел двигатель. Прогрев мотор, развернулся и медленно поехал в сторону ворот.

Валерка шепнул:

— Похоже, это Розенталь. По крайней мере, рост — точно его.