— Так ты думаешь, он все врал? Зачем?

— Врал… но не все. Так много сходу не придумаешь… И все равно, чего-то он не договаривает. Ты заметил, как он подпрыгнул, когда я его о дедушке спросил? И сразу заявил, что ничего о нем не слышал. А сам поинтересовался, что об этом знаем мы, потом сразу увел разговор в сторону… И старался, чтобы нам и без дедушки было не скучно.

— Да, я заметил. Но почему? Ему-то какое дело до чужого дедушки? У него и так материалов на Розенталя — до конца жизни шантажом мог бы жить. Жаль, тот сам на нуле.

— Да, облом… Вот зараза! Выйти бы на этого профессора. Он-то должен знать, что этот дедушка вытворил. Скорее всего, дедушкину могилу мы видели в Малахово… Пустую почему-то.

— Может быть, Розенталь искал скелет своего дедушки? Просто как память. Хранит теперь где-нибудь на даче. Ты говорил, у него там же уже есть какой-то труп…

— Хорошо, пускай он искал скелет своего дедушки. А потом уже по привычке раскопал десяток других могил?

— Ммм… ну ладно, версия слабая. Что делать-то будем?

— Да если б я знал… Слушай, у тебя, кажется, валялись какие-то карты дореволюционные… Там случайно ленобласти нет?

— Да вроде есть. Зачем тебе?

— Света говорила, Розенталь купил загородный дом своего дедушки. Может быть, там что-нибудь помечено? Надо бы туда съездить.

— Давай зайдем сейчас ко мне, посмотрим. Но как ты собираешься его искать?

— Да, в общем, я и сам не очень представляю… Ближайшая деревня вполне могла называться по имени владельца — как Малахово. Это где-то не слишком далеко должно быть, раз Розенталь туда ночевать ездит.

— Не обязательно… Света говорила, он иногда в своей конторе ночует, когда дела утром в городе… Но все равно, давай попробуем.

Когда мы вошли в квартиру, зазвонил телефон. Валерка нажал кнопку громкой связи.

— Что же ты не зашел? Я твою машину в окно видела.

— Света, привет. Ты знаешь, как-то не хотелось тебя подставлять: мало ли, начальству не понравится, с кем ты общаешься… Меня и так знакомые боятся: говорят, расскажешь тебе что-нибудь, а назавтра это в газете или по телевизору… Кстати, тебя сейчас слышит кто-нибудь?

— Не знаю. Подожди, закрою дверь… Вроде нет. Как у вас дела? Узнали что-то?

— Кое-что, только мало. И не поняли ни черта. Слишком много вокруг твоего шефа понаворочено… Нам так до конца и не ясно, чем он занимается.

— Помочь чем-нибудь?

— Да, не помешало бы… Слушай, он свой кабинет закрывает?

— Когда как. А что?

— Глянь, если будет такая возможность… Во-первых, нет ли у него телефона или адреса профессора, который про его дудушку что-то писал… И потом, случайно не знаешь, где его загородный дом? Ты говорила, он какие-то фамильные развалины купил под Питером.

— Я не знаю, но в бумагах должно быть чего-нибудь… Я помню, он тогда долго переговоры вел по поводу этого участка, еще, кажется, кому-то денег давал за справку, что исторической ценности он не имеет.

— Да, посмотри пожалуйста. Перезвонишь, если что-нибудь будет?

— Ладно. Вы будьте у телефона, я сейчас наверх поднимусь, посмотрю, может быть там открыто.

— Давай, ждем.

Мы перекурили и полистали старые карты. Ничего там путного не было. Минут через двадцать Света позвонила.

— Але, это я опять. Я из кабинета Розенталя, тут пусто пока.

— Нашла чего-нибудь?

— Нашла. Адреса профессора нигде нет, но у Розенталя в столе несколько страниц из какого-то журнала, статья называется „Черные грани девятнадцатого века: мошенничество, шарлатанство, суеверия“. А автор — В.М. Шаройко, доктор исторических наук, профессор». Это он?

— Да, наверняка. Там не сказано, где он работает — университет, кафедра?

Света пошелестела страницами:

— Нет, нету ничего.

— Ну ладно. Фамилия с инициалами — я думаю, мы его и так найдем. Еще что-нибудь есть?

— Есть. Вот карта автомобильная, на ней помечено — «бывш. имение Розенталей». Почерк, по-моему, шефа.

— Отлично. Где это?

— Километров двести по шоссе на Псков. Поворот в сторону Чудского озера.

Валерке сориентировался по атласу.

— Прекрасно просто… Может быть, и это не все?

— Ты знаешь, есть еще какие-то непонятные бумаги… Они, по-моему, очень старые. Желтые такие, потрепанные. На одной наверху — герб и напечатано «Князь Дмитрий Розенталь», сам текст — от руки. Похоже на письмо. Вот послушай:

«Моим алчущим родственникам… Пережить меня — заслуга невелика. Но небрежение к труду моему, плоды которого столь желанны для каждого смертного, налагает на вас обязанность отыскать ключ к столь влекущему вас…» Тут страниц десять… Ладно, потом сам почитаешь. И еще несколько: «План имения»… Что-то насчет склепов при Киновеевском монастыре… кстати, он рядом здесь был, там и сейчас кладбище… А следующая… Слушай, тут идет кто-то. Мне сейчас вниз надо, а попозже, если порошок в машине есть, я попробую отксерить. Встреть меня с работы, хорошо? Все, целую. И, Валера… лучшая лесбиянка — это ты.

Раздались короткие гудки.

— Что она там откопала?

— Хрен поймешь… Вечер скоро, поехали обратно. Там узнаем.

Телефон опять зазвонил. Коллега нажал кнопку.

— Иванов это. Мы тут с людьми переговорили — хватит с этим мудаком церемонится. Я рассказал кое-кому про его номера… думаю, он нам сам скажет, кто там с ним второй был, что они делали и зачем… Хотите — поехали с нами. Он, кстати, где сейчас?

— Я не в курсе, но мы как раз в его контору собирались. Там девушка знакомая работает, может быть, она что-то знает.

Я влез в разговор:

— Только не маячьте перед зданием. К нему сейчас у многих дела, вы же видели. Остановитесь квартала за два.

— Хорошо. Не найдешь нас — звони на трубу.

— Договорились.

Мы сидели в машине неподалеку от «Заката».

Рабочий день давно закончился. Ближе к горизонту в домах сначала зажглись, а потом стали постепенно угасать огни, на проходящем через мрачные пустыри Дальневосточном проспекте тускло светили фонари. Порывы ветра гремели крышами гаражей на другой стороне дороги, завывали в полуразрушенных башнях химкомбината, шелестели высохшей травой на насыпи, отделяющей болота Веселого Поселка от асфальта.

Я посмотрел на часы: второй час ночи. Света из здания так и не вышла. Мы звонили ей несколько раз из автомата, но трубку в конторе никто не брал.

Братки резались в карты в стоящем неподалеку джипе. В салоне горел свет, играли они на раздевание, и издалека машина напоминала передвижной гей-клуб. Изредка оттуда выбрасывали окурки и пустые банки из-под пива.

Иванов сидел с нами и молча курил. От идеи брать контору приступом мы отказались, о чем я начинал уже жалеть… Что происходило внутри? Пара окон на втором этаже продолжала гореть, и можно было предположить, что у них какая-то срочная ночная работа… Но верил я в это с каждым часом все слабее, мрачные предчувствия понемногу выветривали охотничий азарт. Похоже, что секретаршу мы подставили.

Ближе к двум ночи к воротам подъехал фургон с черной полосой. Валерка на всякий случай включил камеру и стал снимать.

Дверь открыл, кажется, Павлов. Из кабины вылезли несколько хмырей и вошли внутрь. Через несколько минут они стали выносить тела, завернутые в простыни.

— Что они там делают?

— Хрен их знает… А, помнишь, Света говорила, что в крематории холодильник сломался, и они по договору хранят до сжигания собранных на улицах бомжей? Наверно, за ними и приехали.

Машину грузили долго. После первых сорока минут хмыри достали из кабины пару бутылок водки и сделали перерыв. После этого работа пошла веселей, только грузчики то и дело спотыкались на ступеньках; хорошо что тем, кого они носили, было все равно, уронят их или нет.

Еще минут через сорок санитары передвигались уже с большим трудом. Хватаясь за двери, перила, стены, они героически преодолевали нелегкий путь от крыльца до машины, но получалось у них все хуже и хуже. И вот, наконец, с громким матом державший впереди носилки алкоголик грохнулся мордой об асфальт, следом за ним упал и второй, а тело с носилок покатилось по наклонному въезду к воротам, освобождаясь от простыни. В слабом отблеске фонарей мелькнули знакомые крашеные волосы…