За дверьми:

- Уф! Слышал? Не могу я. Пойдем! Нет, не ко мне. Поверху maman обход сделает через полчаса. Вниз!

- О, как я зол! О, как я зол! - в комнате львиной, на диване катаясь, кричал Яша.

У стола своего сидя, на брата старшего не глядя, своим каким-то новым, тусклым горем полный, помимо пламени свечей глядел Антон в далекое. В далеком видел Виктора, далекой любовью сгорал.

- Ты-то пойми, Антоша, ты пойми, что уйти, отстраниться от этого я не могу, психологически не могу. Должен я все это видеть, все это слышать. Тянет меня, как какого-нибудь честного солдата на защиту родины. Все думается: уберегу лишнюю сотню тысяч, вырву из бездны, отговорю, докажу. Отговоришь его! Слышал сегодня? Уж телеграмму Знобишину послал. И опять я как мальчишка. Цыкнули на меня - и молчок. А все maman. Я бы ему доказал. Железные стропила! Да знаешь ли, во сколько эта затея влетит! На такой дом! С флигелями! С конюшней! О, как я зол!.. Ай-ай, Антоша! Что я подумал... Лазарево! Лазарево! Понимаешь? Что, как он и в Лазареве железные стропила? Конечно! Конечно! Глаза его вспомнил. При мне он только не сказал. Решил он! Наверно, решил! О, как я зол! Доказать! Разбить в пух и прах. Антоша! Пойми ты,- что значит железные стропила в Лазареве! Ведь там черт знает сколько тысяч квадратных сажень крыш. И все новое еще. И все ломать. О! О! А Лазареве не город. Туда как в яму. Какие хочешь стропила, а случись продавать, никто рубля не прибавит. Расценка простая. Как в яму, как в яму! А он: как Исаакиевский собор! А он: чтоб до второго пришествия! Ох и уж это мне второе пришествие. Антоша! Слушай ты, Антоша! Антошка! Решил ведь он... Пойми: и в Лазареве решил. Знаю я его. По глазам... по глазам видно. А ведь в Лазареве только что стройки прекратились. Только что. Нечего больше и негде. А тут... О, проклятый пожар! Хоть бы весь дом сгорел, меньше было бы убытку. Антошка! Чего молчишь? Ведь, общее это наше!.. Стой-стой! Идея. Заметил ты, как он ликовал? Заметил? А теперь сопоставь с тем, с третьево-дняшним, со словами maman: к Доримедонту Яковлевичу больше не езди; доктор не велел беспокоить. Да! Без тебя это было. Я думал: спроста. Ан неспроста! Доримедонт Семену о племянниках с моих слов. А Семен, значит, maman. Ну, а maman... То-то комендант таким героем... Весной еще проговаривался, что зарвался с Лазаревым. И ведь словно именинник он сегодня за ужином. Понимаю! Помог ему пожар. Ведь без построек настоящих он который месяц томится. Тут подкрасить, там подмазать. Не того ему надо. Ему на полмильона надо! Для пищеварения. Он, может, давно уже эти дурацкие стропилы надумал. Только как ни с того ни с сего дом ломать? А тут этот идиотский случай. А Доримедонтовы мильоны он как у себя в кармане ощущает. Поскорей бы их пристроить понелепее! Антоша! Пропало наше дело, Антоша! Как на ладони вижу. И там и здесь трещит. Не кисни ты! Не кисни хоть сейчас. 3ол я. Кусаться хочется. Пуще не зли. Очнись! Где у тебя ликер какой-то? Вчера угощал. Все равно сна нет. С вами тут полунощником сделаешься. Как Корнут. А заметил ты: с Корнутом неладное творится. И мне в ярмарке рассказывали про какую-то француженку. И про разные дебоширства. В орденах к нам приезжает. Ну, и семейка! Я дядю Семена так, легонько, спрашивал. А что? говорит. Ты про что? говорит. Так ни с чем и отошел. О! О! Хитер тоже Семен. Maman да он. Пожалуй, скорей с комендантом сладишь. Конечно, если бы он один. Но в том и беда, что умеют же они на него влиять. Оба. Сколько раз замечал. И никто больше не умеет. Никто.

А Антон уже ликер из библиотечного шкафа принес. И две рюмки. Быстро так. И брату налил. И себе. Свою уж выпил. Налил еще.

- Пей, Яша. Вкусно.

- Ладно. Выпью. А ты что это, Антоша, будто пить привыкаешь? Тогда вот тоже. А?

- А что же? Хотел бы привыкнуть по-настоящему. Полюбить то-есть. Это не плохо. Люди глупые - плохо. А это неплохо. Только не могу я. Четыре раза пробовал чтоб до пьяна. Не выходит. Тошно. И еще скучнее потом. То-есть еще тоскливее. А хотел бы я уметь пить, как Корнут?

- Многообещающее желание. Так-таки как Корнут.

- А что же? Корнут счастливее их всех. И потом дай ты Корнуту хоть какое-нибудь образование... Да нет. Не хочется мне про то говорить.

- Про что про то?

- Про наших.

- Про каких про наших?

- Да про всех. Говорю ли, думаю ли долго, потом будто пух в голове. Будто открыл кто-то череп, мозг вынул и пуху наложил. Противно. И твое про коменданта противно. Другим жить надо.

А ты чем живешь?

-...Так.

- Книгами, что ли? Так и я книгами жил и живу. То есть не книгами, а с книгами. Так правильнее будет. В тихую минуту книги. Вот человек один, а хочется ему черт знает кого - книги. В здравом рассудке и твердой памяти решил человек предпринять что-нибудь, требующее специальных знаний - книги! Вот что книги. Для жизни книги. Для жизни! Куда же они еще? А если жизнь для книг, если жизнь для искусства, скажем, то это... это черт знает что. И не профана речь слышишь. Сам комендант, судия нелицеприятный, не раз кричал про меня: высокообразованный.

- А мне вот в университет не хочется, Яша.

- Почему? Да что же ты делать будешь? Гимназию кончил. Я в твою пору только о том и думал.

- Так. Скучно. А там в университете люди. Много людей. Не могу я людей. В гимназии тоже мука была. Я один люблю. Один. Ну, так, как сейчас, это можно. Вдвоем. Я вот книгу читаю, и люблю, и понимаю. А почему? Напусти сюда тридцать человек - не то будет.

Встал Яша с дивана. Руку правую простер. Запел нелепо:

- А-ри-сто-кра-тизм.

Выпил Антон, свою рюмку поставил.

- Скучно. И с тобой скучно.

Издалека, издалека Антошин взор вошел в львиную комнату его. Там, где был он, там, где плавал-летал, было лучше. Но так хорошо здесь. Так хорошо мечтать. О себе мечтать и о Дорочке.

- А? Что?

- Да пойми, что нужно нам еще и еще на Доримедонта насесть. И скорей. Скорей! И с тобой вдвоем. Понимаешь, вдвоем. Психологически один я немогу. Не могу. О, зачем я не сделан из железа, или, по крайней мере, из того, из чего сделан дядя Семен!

Сидели в львиной комнате. Через полчаса Яков говорил Антону:

- Дурацкий твой ликер пей и не мешай мне дело делать. А на тебя надеюсь. Вместе на Торговую пойдем. Завтра после обеда поедем. Addio! Спать мне. Спать мне пора. Да! Давно сказать хотел. Открыл бы ты этот шкаф несгораемый. Комендант говорит: пустой он и ключ потерян. А, может, он тысяч сто туда засунул да и позабыл. Четверть века он здесь не был. Поковыряй-ка от скуки. Поковыряй-ка. А то слесаря позови. Но тихим манером. Мы сто тысяч-то и поделим. Так-то. Поковыряй. А если вместо ста тысяч скелет на тебя выпрыгнет, тоже неплохо. К настроению твоему подойдет. Стихи напишешь. Addio! О, как я зол!..

Со свечой пробирался Яша наверх, к себе. Злоба, желтая злоба перед ним облаком ли, ядром ли от Царь-пушки катилась. Ногой гнал. И легко шло перед ним.

Кровь в мозг ударяла. Улыбкой злою усмехнулся. И шел по темному дому, по спящему. Вдруг испугался. Схватился за голову. В комнату свою вошел-вбежал.

- О-о! что они со мной делают! До чего довели... До каких мыслей...