Царь, как того и ожидали в Берлине, не желал признать таких юридических тонкостей. Этот бонапартистский выскочка, — неоднократно говорил он впоследствии, — так мало заботится о жизни настоящего императора, что даже не потрудился примерно наказать убийц, которые едва не преуспели в своем чудовищном намерении.
Отношения между Александром II и Наполеоном III заметно охладели. А этого только и нужно было Бисмарку, стремившемуся изолировать Францию и заманить её в ловушку.
Немало сделав для изоляции Франции в период подготовки к войне, Штибер в десять раз больше сделал для обеспечения победы Германии. Он и его главные подручные, Зерницкий и Кальтенбах, прожили полтора года во Франции, шпионя, выслеживая, отмечая все важное и в то же время устраивая на жительство во Франции множество своих агентов, которые должны были дожидаться вторжения германской армии. За это время шпионская тройка переслала в Берлин множество шифрованных донесений с описанием своих успехов; и когда шпионы наконец отправились на родину, они повезли с собой три чемодана дополнительных материалов.
Глава двадцать третья
Король ищеек
Шопенгауэр утверждал, что немцы отличаются абсолютным отсутствием того чувства, которое римляне называли стыдливостью. Может быть, это обстоятельство огорчало философа и причиняло неудобства некоторым его соотечественникам; но оно объясняет многие разительные факты из деятельности секретной службы. Вильгельм Штибер — адвокат, агент-провокатор, полицейский чиновник и военный шпион — хронически страдал тем же «абсолютным отсутствием стыдливости». Этот его моральный дефект весьма устраивал Бисмарка и династию Гогенцоллернов, не говоря уже о том, что он сильно укрепил его собственное положение в Пруссии.
Когда в 1870 году разразилась франко-прусская война, Штибер очутился в своей стихии. Впоследствии он хвастался, что имел во Франции, в зонах вторжения прусской армии, 40 000 шпионов.
Можно с уверенностью сказать, что цифра эта Штибером преувеличена. В его распоряжении имелось, вероятно, 10000–15000 человек, скомпрометировавших себя принятием платы за тайные услуги. Биограф Штибера доктор Леопольд Ауэрбах высказал мнение, что Штибер мог назвать не только 40 000 фамилий, но и адресов. Однако даже сеть всего лишь в 5 000 агентов предполагает наличие огромного аппарата для вербовки этих агентов, поддержания в их среде дисциплины, проверки их донесений и вознаграждения каждого по его действительным заслугам. Жаль, что никто не поймал Штибера на слове и не предложил ему действительно представить списки, ибо легенда об этой организации секретной службы огромных масштабов, заповеднике в 40 000 шпионов, продолжала угрожающе гипнотизировать европейские умы вплоть до того дня, когда Германия в 1914 году разожгла пламя мировой войны.
Полковник барон Стоффель, французский военный атташе в Берлине в 1866–1870 годах, был как будто зорким наблюдателем. Он ничего не слыхал об этих 40 000 шпионов, но сумел раскрыть немало тайных приготовлений, которые велись в знаменитом шпионском бюро Штибера. Так, он узнал многое о Штибере, о Зерницком, Кальтенбахе и их главных лазутчиках. Есть данные о том, что Стоффель доносил о своих подозрениях в Париж, но эти предостережения оставлялись без внимания, а сам он лишь заслужил репутацию паникера.
Французы все ещё были самой боеспособной нацией Европы. Считалось, что французские войска храбры и на континенте практически непобедимы. Одной лишь бездарностью Наполеона III и его окружения вряд ли можно объяснить последовавшую катастрофу. 6 августа — Ворт, через каких-нибудь 25 дней — Седан, и великая военная держава вышла из схватки побежденной. Очевидно, в похвальбе Штибера о том, что его армия «наполовину выиграла войну» уже в тот момент, когда война только началась, есть какая-то доля истины.
Помимо Зерницкого и Кальтенбаха Штибер в этот период имел в своем распоряжении 27 других офицеров и 157 агентов и подчиненных, усиленных полевой полицией. Бисмарк, надо думать, держал своего главного шпиона поближе к себе, часто советуясь с ним и пользуясь его услугами в каждой фазе войны, завершившейся разгромом Франции.
Отправляясь во Францию, чтобы на месте ознакомиться с митральезой, Штибер сознавал всю ответственность этой задачи. Если бы он сообщил, что новое французское оружие намного превосходит прусское, Бисмарк отложил бы хитро рассчитанную провокацию против Франции до момента окончательного перевооружения немецкой пехоты. Неумеренное восхищение шпиона митральезами и винтовками новейшего образца смутило бы его руководство и затруднило выполнение Бисмарком далеко идущих планов. С другой стороны, если бы Штибер недооценил военный потенциал и боеготовность Франции, это было бы убийственным для прусских лидеров.
В критическом 1869/70 году Штибер не промахнулся. Он принял в расчет и свои возможные ошибки. Оценив все донесения, он пришел к благоприятному для Пруссии прогнозу.
Донельзя самоуверенное военное министерство Наполеона ввело бы в заблуждение менее хладнокровного и методичного шпиона. Один из рупоров этого министерства Лебеф заверил, например, встревоженную палату депутатов, что французская армия подготовлена «вплоть до пуговиц на гетрах». Другой на месте Штибера, услыхав это, протелеграфировал бы прусскому генеральному штабу приглашение войти возможно скорее в Париж или, по крайней мере, убеждал бы военачальников начать наступление до того, как французы спохватятся и заметят бездарных руководителей способными. Но Штибер, несомненно знавший, чего стоят эти «пуговицы на гетрах», только лишний раз сверил записи и усердно продолжал работу.
Штибер — первый шпион, когда-либо работавший столь же методично, как счетчик переписи населения. Больше всего привлекали его внимание дороги, реки, мосты, арсеналы, запасные склады, укрепленные пункты и линии связи. Но он усиленно интересовался и населением, торговлей, сельским хозяйством, фермами, жилыми домами, гостиницами, местным устройством, политикой и моральным состоянием — всем, что, по его мнению, могло облегчить вторжение или пригодиться для наступающих войск.
Когда, наконец, пришли пруссаки, вооруженные информацией Штибера, реквизиции у гражданского населения были проведены без всякого труда. Деревенские «магнаты» — владельцы двух сотен кур — могли ожидать, что у них потребуют столько-то десятков яиц. Ближайший постоянный агент Штибера сообщал в своем донесении о максимальных возможностях снабжения армии за счет местных ресурсов. И если крестьянин сопротивлялся сдаче яиц или мяса или чего-нибудь другого, его вызывали к начальнику военной полиции, который допрашивал его, держа на столе незаполненный приказ о повешении.
Не один скопидом — буржуа падал в обморок, когда предъявленное ему требование внести такую-то сумму подкреплялось невероятно точным подсчетом всех его сбережений.
Штибер побуждал своих агентов безжалостно наказывать лиц, заподозренных хотя бы в отдаленной связи с французской секретной службой. Немцы не считались с тем, что война велась в чужой стране, с обильным населением, враждебно настроенным к завоевателям. Крестьян и рабочих вешали, пытали, казнили только за то, что они осмеливались смотреть на немецкие поезда с боеприпасами или на кавалерийские колонны.
Маршал Базен и его лучшие войска были заперты в крепости Мец, Париж осажден вскоре после Седана и капитуляции Наполеона III с огромной армией. Теперь французским секретным агентам не для кого было производить разведку, поскольку она уже не могла причинить вреда пруссакам. Несмотря на это, Штибер преследовал с невероятной жестокостью даже самые сомнительные случаи французского шпионажа.
В Версале обер-шпион и его помощник устроились в особняке герцога де Персиньи. С самого начала вторжения во Францию Штибер вел себя исключительно нагло; но в сентябре 1870 года он начал третировать и французов и немцев с отвратительной снисходительностью выскочки, власть которого получена из темного, но высокопоставленного источника. Он всегда действовал, не советуясь со своими коллегами. Подчинялся он только Бисмарку и королю, и никто из генералов не осмеливался перечить ни ему, ни его агентам. Осаживаемый и оскорбляемый военачальниками, он противопоставил им невозмутимость своей моральной «толстокожести».