Напротив, Константин пред сражением удалялся в свою палатку и там молитвою и постом готовился к бою; в эти решительные минуты своей жизни он обращался к своему прошлому, перебирал в памяти события своей жизни, опасности, которым подвергался и которые миновали благополучно для него, — вспоминал постыдную погибель гонителей христианства и мужественно-мирную кончину учеников Христа, и, во всем этом усматривая дивное устроение Всевышнего, поручал самого себя и все свое дело высшему небесному водительству и заступлению. Христиане усердно молились за императора, своего покровителя; священное знамя высилось среди полков Константина и одушевляло надеждою на небесную помощь. С благоговением смотрели войска его на это победное знамя, враги же смотрели на него со страхом; во многих городах Ликиниева царства, среди дня, видели призраки Константиновых войск победоносно шествовавших с этим знаменем. Ликиний сам убеждал своих воинов не заглядываться на неприятельскую хоругвь, «ибо, — говорил он, — она страшна своею силою и враждебна нам».

Языческие жрецы и гадатели предвещали победу Ликинию, но Бог даровал ее Константину. Ликиний многократно делал нападения на приближающегося противника, но каждый раз терпел поражения и спасался бегством; притворяясь раскаивающимся, просил мира, втайне же собирал новые ополчения, искал себе помощи у варваров. Наконец морская победа Криспа, сына Константинова, близ Византии, и сражение при Адрианополе окончательно решили успех войны. Ликиний покорился, а через несколько времени был казнен в Фессалониках, так как, сдавшись победителю, составил заговор против Константина. В 323 году Константин сделался единодержавным государем всей Римской империи.

Эта победа над Ликинием еще раз и так осязательно наглядно убедила Константина, что земные блага и успехи даруются почитателям истинного Бога. И вот как он, представляя себя покорным орудием в руках Всевышнего, со смирением воздает славу одному Богу за свои успехи:

— Не будет конечно никакой гордости, — говорит он в одном из указов, — хвалиться тому, кто сознает, что благодеяния получил он от Существа Всевышнего. Мое служение Бог нашел и судил годным для исполнения Его воли. Начав от Британского моря, я при помощи какой-то высочайшей силы гнал пред собою все встречавшиеся ужасы, чтобы воспитываемый под моим влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону и под руководством высочайшего Существа возрастить блаженнейшую веру.

— Я твердо веровал, — прибавляет он, — что всю душу свою, всё, чем дышу, всё, что только существует в глубине моего ума, — всё я обязан принести великому Богу.

Так настроенный в душе своей, Константин после победы поспешил распространить и на христиан Восточной империи те же права, какими пользовались они на Западе. И на Востоке он запретил приносить от имени императора жертвы идолам; в начальники областей избирал преимущественно христиан; заботился об обновлении и построении церквей; возвращал верным имущества, отнятые во время гонений.

— Кто потерял имущество, — говорилось в одном указе, — проходя нестрашимо и бестрепетно славное и божественное поприще мученичества, или сделавшись исповедником и стяжав себе вечные надежды, кто утратил их, быв принужден к переселению, потому что не соглашался уступать гонителям, требовавшим предательства веры — имения всех таковых повелеваем отдать.

В случаях, когда не оказывалось близких родственников, отнятые у христиан имущества передавались местным церквам; частные же лица, у которых отбиралось мученическое достояние, получали вознаграждение от царской казны. Христианские чувства Константина особенно полно и характерно выражены были в его рескрипте к областным начальникам:

— Теперь, — так он обращается здесь к Богу, — молю Тебя, великий Боже! будь милостив и благосклонен к восточным Твоим народам; и чрез меня, Твоего служителя, даруй исцеление всем областным правителям… Под Твоим руководством начал я и окончил дело спасения; преднося везде Твое знамя, я вел победоносное войско; и куда призывала меня какая-нибудь общественная необходимость, следовал за тем знамением Твоей силы и шёл на врагов. Потому-то и предал я Тебе свою, хорошо испытанную в любви и страхе, душу, ибо искренно люблю Твое имя и благоговею пред силою, которую явил Ты многими опытами и которою укрепляешь мою веру… Хочу, чтобы народ Твой наслаждался спокойствием и безмятежностью; хочу, чтобы подобно верующим, приятности мира и тишины вкушали и заблуждающиеся, ибо такое восстановление общения может и оных вывести на путь истины. Пусть никто не беспокоит другого… Люди здравомыслящие должны знать, что только те будут жить свято и чисто, кого Ты Сам призовешь почить под святыми Твоими законами; а отвращающиеся пусть, если угодно им, владеют жребием своего лжеучения… Никто да не вредит другому; что один узнал и понял, то пусть употребит, если возможно, в пользу ближнего; а когда это невозможно, должен оставить его, ибо иное дело — добровольно принять борьбу за бессмертие, а иное — быть вынужденным к ней посредством казни… Удаляя совесть от всего противного, воспользуемся все жребием дарованного блага, то есть благом мира [20].

Став единодержавным властелином всей Римской империи и объявив веротерпимость «во всей вселенной» (Лук.2:1), Константин однако не был «теплохладен» (Апок.3:15) в своей царственной жизни. Отказавшись от язычества и ставши во главе христианского общества, он в христианстве видел важнейшую опору империи, основной залог могущества и преуспеяния государства, которое, по его мысли, должно пролагать путь к свободному, без насилий, водворению Царства Божия на земле, — указывать и давать средства для воспитания и усовершенствования человеческого рода в духе Христовом. Константин, как явный покровитель христиан, был мало любим в Риме, где оставалось еще много обычаев и нравов языческих. И сам он не любил Рима с его Пантеоном, куда, так сказать механически, были собраны языческие боги всех покоренных народов, и редко и неохотно посещал старую столицу. И Римляне, благодарные освободителю за избавление от тирана (Максенция), не понимали и не могли по достоинству оценить деятельности императора; в нем они усматривали нарушителя старо-народных своих порядков, врага своей религии, тесно связанной с политическим величием Рима. Их неудовольствие и ропот, даже заговоры и иногда явные возмущения были причиною того, что в уме Константина зародилась и созрела мысль создать себе новую столицу, город христианский, который бы ничем не был связан с язычеством. Константину полюбилось положение Византии, древнего небольшого городка на берегах Босфора, ознаменованного к тому же морскою победою над Ликинием, и он избрал его и сделал новою столицей империи; он сам с торжественным ходом обозначил на дальнем протяжении границы нового города и начал обстраивать его великолепными зданиями. Обширные дворцы, водопроводы, бани, театры украсили столицу; она наполнилась сокровищами искусства, свезенными из Греции, Италии и Азии. Но уже не строились в ней храмы, посвященные языческим богам, и вместо Колизея, где происходили бои гладиаторов, был устроен цирк для конских состязаний. Главным украшением нового города были храмы, посвященные истинному Богу, в устроении которых принимал живое участие сам царственный покровитель христиан. Его попечительность простиралась на этот раз не только на великолепие домов молитвы, но даже, например, на такие незначительности — по его высокому сану: с построением новых церквей в столице ощутился недостаток богослужебных книг, и царь озаботился наискорейшим изготовлением их, — епископу кесарийскому Евсевию было снаряжено нарочитое посольство с наказом, чтобы «отличные писцы написали на обделанных пергаментах пятьдесят экземпляров книг» и чтобы свитки эти доставлены были ему, а «вознаграждение кого следует за труд он оставил за собою» [21].